335
Роберт Мак-Каммон. Неисповедимый Путь.
перевод с англ. - Жеболдов Г.В., Колесников О.Э.
~ - италика
ПРОЛОГ
- Да, - наконец произнесла женщина, поднимая свой приятно
очерченный подбородок, покоившийся на одной из тонких коричневых
рук, и опираясь локтем на подлокотник кресла-качалки вишневого
дерева. Все время пока двое костлявых, одетых в заплатанные накидки и
стоптанные рабочие башмаки мужчин говорили, она глядела на пламя в
камине. Несмотря на внешнюю хрупкость и тонкость, газельи глубоко
посаженные глаза женщины излучали глубокую внутреннюю силу. Звали
ее Рамона Крикмор, и она была на четверть индианкой. Это было
заметно по ее острым гордым скулам, глянцевым красновато-
коричневым волосам до плеч и глазам, темным и спокойным, как лесное
озеро в полночь.
Когда она начала говорить, Джон Крикмор, сидевший в
противоположном углу комнаты, беспокойно заерзал на стуле. Он не
встревал в разговор, не желая оказаться причастным к происходящему.
Он держал на коленях потрепанную Библию, смотрел на огонь и думал о
том, что со всех сторон его окружает Ад, все быстрее сжимающий свое
кольцо. Его вытянутое, худое, обветренное, покрытое морщинами лицо
напоминало поверхность тонкого осеннего льда. Густые курчавые
волосы имели рыжевато-коричневый цвет, а глаза были голубыми.
Много раз Рамона говорила ему, что видит в них голубое небо, когда он
был весел, облака, когда он сердился, и дождь, когда он был печален.
Если бы она внимательно присмотрелась к его глазам сейчас, то могла
бы увидеть надвигающийся шторм.
Двое мужчин стояли неподвижно, прислонясь по обе стороны
камина и напоминая два одетых в голубые джинсы держателя для книг.
Джон положил ладони на Библию и уставился в затылок Рамоны.
- Да, - тихо произнесла Рамона. - Я пойду.
- Нет, она не пойдет! - резко сказал Джон. Двое мужчин взглянули
на него, а затем снова стали ждать, что скажет женщина. Это разозлило
Джона и он продолжил:
- Вы двое приехали сюда из Чипена попусту! Я сожалею, что
сегодня такой холодный день и тому подобное. Я знаю, почему вы здесь,
и знаю, почему вы думаете, что моя Рамона может вам помочь, но с нас
хватит! Все это в прошлом, и мы оба стараемся забыть это.
Джон поднялся со стула, все еще сжимая в руках Библию. В нем
было добрых шесть с лишним футов, а широкие плечи распирали
фланелевую рубашку.
- Моя жена не может вам помочь. Неужели вы не видите, что она
на восьмом месяце?
Рамона осторожно прикоснулась к своему животу. Иногда она
чувствовала, как ребенок бьет ножкой, но сейчас он - да, это должен
быть мальчик, это будет мальчик - лежал идеально спокойно, как будто
показывая свои хорошие манеры в обществе гостей. Но она чувствовала,
как в глубине ее, напоминая мягкое трепетание пытающейся взлететь
птицы, бьется его сердечко.
- Мистер Крикмор, - тихо произнес более высокий человек с
бородой Санта-Клауса с вкраплениями серого цвета, чье имя было
Стентон. Он был настолько бледен и худ, что Джону показалось, будто
он весьма близок к тому, чтобы сварить суп из своих ботинок. - Мы не
можем оставить все, как есть, неужели вы не понимаете? - Лицо
мужчины исказилось, словно от боли. - Боже мой, мы просто не можем!
- Не произносите в моем доме имя Божье всуе! - прогремел Джон.
Он сделал шаг вперед, подняв Библию как оружие. - Если бы ваши люди
в Чипене следовали Святому Слову как должно, тогда, возможно, у вас
не случилось бы этой беды! Может быть, Господь этим дает вам понять,
что вы согрешили. Может быть, это значит...
- Это не выход, - устало произнес Захария, второй мужчина. Он
повернулся к огню и подтолкнул ногой выпавшие из камина кусочки
поленьев. - Бог свидетель, мы не хотели приезжать сюда. Но... это
мучительная вещь, совсем не из тех, о которых хочется много думать или
говорить. Люди знают о вашей жене, мистер Крикмор, вы не можете
этого отрицать. О, не все, я имею в виду, а некоторые. Те, кто в ней
нуждался. А теперь... - Захария взглянул через плечо прямо в глаза
женщине, - в ней нуждаемся мы.
- Но у вас нет на это прав!
- Да, может быть, - кивнул Захария. - Но мы пришли, попросили,
и теперь ждем ответа.
- Я дам его, - Джон поднял Библию еще выше, и на ее кожаном
переплете отблеснул огонь камина. - Вам нужно ЭТО, а не моя жена.
- Мистер Крикмор, - сказал Захария, - вы не поняли. Я -
чипенский священник.
У Джона отвисла челюсть. Кровь отхлынула от его лица, а Библия
медленно опустилась вниз.
- Священник? - эхом откликнулся он. - И вы... вы тоже видели эту
штуку?
- Я видел, - сказал Стентон и быстро перевел взгляд на огонь. - О,
да, я ее видел. Не очень ясно и недостаточно близко... но видел ее.
Последовала долгая пауза, лишь огонь потрескивал в камине, да
ноябрьский ветер тихо напевал на крыше. Рамона, скрестив руки на
животе, качалась в кресле и смотрела на Джона.
- Так что, - произнес священник, - мы не хотели приезжать сюда.
Но это... это нечестиво - не пытаться сделать хоть что-нибудь. Я сделал
все, что смог, а смог я, как понимаю, очень мало. Как я сказал, есть
люди, которые знают о вашей жене. Благодаря им мы и узнали о ней. Я
молил Бога об этом, хотя, видит Бог, не понимаю этого, но однако мы
пришли сюда и попросили. Вам понятно, мистер Крикмор?
Джон вздохнул и со стиснутыми челюстями и хмурым взглядом
снова уселся на стул.
- Нет. Совершенно не понятно.
Но теперь его внимание было приковано к жене в ожидании ее
реакции. Библия холодила его руки как металлический щит.
- Такого не может быть, - сказал он. - Никогда не бывало.
Никогда не будет.
Рамона слегка повернула голову в его сторону, и ее изящный
профиль четко очертился на фоне огня. Двое мужчин ждут, они
проделали долгий путь холодным утром из-за реальной необходимости и
теперь должны получить ответ.
- Пожалуйста, оставьте нас на несколько минут вдвоем, -
обратилась она к священнику.
- Конечно, мэм. Мы выйдем и подождем в грузовике.
Двое мужчин вышли наружу в сгущающиеся сумерки. В открытую
дверь влетел холодный ветер, заставивший языки пламени неистово
трещать.
Рамона некоторое время молча качалась, ожидая начала
разговора.
- Ну? Что дальше? - спросил Джон.
- Мне надо ехать.
Джон испустил долгий глубокий вздох.
- Я думал, что все переменилось, - произнес он. - Я думал, ты не
можешь больше... делать эти вещи.
- Я никогда такого не говорила. Никогда.
- Это нечестиво, Рамона. Тебе грозит Ад. Ты знаешь это?
- Чей Ад, Джон? Твой? Я не верю в такой Ад, который находится в
центре земли и где черти бегают с вилами и сковородками. Ад находится
прямо здесь, на земле, Джон, и люди могут попасть туда, даже не
подозревая об этом, а назад им уже не выбраться...
- Прекрати!
Джон внезапно вскочил со стула и быстро подошел к камину.
Рамона перехватила его руку и прижала ее к своей теплой щеке.
- Неужели ты не понимаешь, что я стараюсь делать все
возможное? - мягко спросила она дрожащим голосом. - Так все в этом
мире: нужно стараться делать все возможное, все, что в твоих силах...
Неожиданно Джон опустился на колени рядом с Рамоной и
поцеловал ее руки. Когда ее колени прижались к его щеке, Рамона
почувствовала влагу его слез.
- Я люблю тебя, Рамона; Бог свидетель, как я люблю тебя и
ребенка, которого ты мне собираешься принести. Но я не могу сказать
"да" всему этому. Просто... не могу... - Его голос сорвался. Он
высвободил руку и встал, повернувшись спиной к Рамоне. - Это в тебе, я
понимаю. Навсегда. Это нечестиво, вот все, что я знаю, и если ты хочешь
идти этим путем, то бог тебе судья. - Джон вздрогнул, услышав, что
Рамона поднялась с качалки.
Она тихонько коснулась его плеча, но он не обернулся к ней.
- Это не то, что я выбрала, - произнесла Рамона. - Это то, для
чего я родилась. И я буду нести этот крест.
Она вышла в маленькую спальню, где маленькие ветерочки
просачивались сквозь мельчайшие щели в сосновых стенах. Прямо над
изголовьем кровати висело прекрасно выполненное рукоделие, на
котором был изображен пламенеющий красными и оранжевыми
красками осенний лес. Это был вид с передней террасы дома. Возле
комода из кленового дерева, свадебного подарка матери, - календарь на
1951 год. Первые пятнадцать дней ноября были зачеркнуты.
Рамона - ее живот был так велик! - приложила немало усилий,
чтобы залезть в джинсы и тяжелый коричневый свитер. Затем одела
толстые коричневые носки и простенькие мокасины и обвязала вокруг
головы бледно-розовый шарф. После долгого бабьего лета погода
словно сорвалась с цепи и дождевые облака наползали с севера.
Холодный ноябрь редок в Алабаме, но этот был похож на неуклюжего
серого медведя с шубой из ледяного дождя. В тот момент, когда Рамона
боролась со своим стареньким пальто из шотландки, она почувствовала,
что Джон смотрит на нее, стоя рядом с дверью. Он стоял и строгал
перочинным ножом деревяшку, а когда Рамона поинтересовалась, не
желает ли он поехать вместе с ними, то повернулся и снова уселся на свой
стул. Нет, конечно нет, подумала она. Ей придется делать это, как
всегда, одной.
Двое мужчин терпеливо ждали в своем стареньком зеленом форде-
пикапе. Идя под порывами ветра к грузовичку, Рамона заметила, что
большая часть сухих коричневых листьев на ясенях и вязах, окружавших
маленькую ферму, подобно цепким сморщенным летучим мышам крепко
держатся за свои ветви. Это, а также большое количество черных
дроздов на полях, как знала Рамона, ясный признак, что зима будет
суровой.
Захария открыл дверь при ее приближении, и она произнесла:
- Теперь я готова.
Когда они отъезжали от дома по грязной узкой проселочной
дороге, которая прорезала сосновый бор и соединялась с шоссе N 35
округа Файет, Рамона оглянулась через плечо и мельком увидела
смотрящего в окно Джона. Ее сердце защемило от грусти, и она быстро
отвернулась.
Грузовик выехал на шоссе и повернул на север, прочь от
маленького скопления ферм и домов, составляющего город Готорн.
Пятнадцатью милями севернее лежал шумный город Файет с населением
чуть более трех тысяч, а еще в пятидесяти милях на северо-восток
находился Чипен, который, с почти четырьмястами жителями, был
немного больше Готорна.
По дороге Захария рассказал Рамоне суть дела. Это произошло
почти два года назад, когда фермер по имени Джо Ролингз ехал со своей
женой Кесс на танцевальную площадку к северу от Чипена. Он был
хороший христианин, объяснил Захария, и никто не может понять,
почему или как это произошло... и почему это продолжает происходить.
Их грузовик по какой-то причине съехал с дороги и на скорости сорок
пять миль в час врезался в дуб "Палач". Возможно, это и не настолько
трудно объяснить, сказал Захария; ночью шел дождь, и шоссе стало
скользким. Кроме них, на повороте у дуба "Палач" погибло еще четыре
человека, рассказал священник, несчастные случаи происходили там
постоянно. Спустя пару месяцев после гибели Ролингзов проезжавшие
мимо ребята видели ЭТО. Конный полицейский сказал, что тоже видел
это. Потом в этот список попал старик Уолтерс, а затем - что хуже всего
- Тесса, сестра Кесс Ролингз. Именно Тесса попросила помощи у
священника.
Миля бежала за милей. Начала сгущаться темнота. Они проезжали
мимо брошенных бензозаправок и пустых домов, поглощенных густыми
морями вьющейся лозы кадзу. Тонкие вечнозеленые растения качались
на фоне неба под ледяными струями дождя. Стентон включил фары.
Одна из них светила тусклым желтоватым свечением, похожим на то,
которое получается если смотреть на свет больными глазами.
- Не возражаете, если мы включим музыку? - спросил он нервно
дрожащим голосом, и, поскольку вопрос остался без ответа, включил
дешевый "Филко", из которого Хэнк Вильямс запел о цепях вокруг
своего сердца. Порывы ветра то давили спереди, то тянули грузовик
вперед, срывая сухие листья с придорожных деревьев и кружа их в танце
