схватит его раньше, чем он преодолеет шестьдесят футов, отделяющие его от
того места, где ждет Вэнс.
По-прежнему тишина.
А потом голос. Старушечий голос, распевающий: "Иисус младеееееенцев
любит, всех младееееееееееенцев на землееее..."
- Кто тут? - позвал Роудс дрожащим голосом и подумал: "Очень умно!
Как будто оно ответит!"
В пении присутствовала некая металлическая нота.
Звуки, которые плыли мимо Роудса, напомнили ему полузабытую песню из
тех, что разучивают в воскресных школах под резкий металлический голос
проигрывателя. Через несколько секунд пение оборвалось на середине фразы,
и на тоннель снова опустилась тишина.
Луч фонарика задрожал. Полковник нацелил винтовку в конец тоннеля.
- Хвала Господу! - выкрикивал старушечий голос. - Слава!
- Выходите на свет, - сказал Роудс. - Дайте взглянуть на себя.
- Фу-фу-фу! Будет тебе порка, гадкий мальчишка!
Ему пришло в голову, что это действительно может оказаться старуха,
которая свалилась сюда и впотьмах рехнулась.
- Я полковник военно-воздушных Сил США Мэтт Роудс! - сказал он. - Кто
вы?
Затянувшееся молчание. Он чувствовал, что у самой границы света
кто-то стоит.
- Господь не любит гадких, испорченных мальчишек, - ответил
старушечий голос. - И врунишек тоже. Кто хранитель?
Тот самый вопрос, который, по словам Вэнса, задавало существо,
принявшее обличье Хитрюги Крича. Теперь полковник точно знал, что никакой
сумасшедшей старухи там, в темноте, нет.
- Какой хранитель? - спросил Роудс.
- Господь врунишек жует и выплевывает! - прокричал голос. - Ты
знаешь, какой хранитель! Кто он?
- Не знаю, - отозвался Роудс и снова начал пятиться. Под ногами
хлюпала слизь.
- Полковник? - это был голос Вэнса, эхом отражавшийся от стен тоннеля
у него за спиной. - Вы в норме?
- Вы в норме? - передразнил впереди жуткий голос. - Куда идешь,
полковник военно-воздушных Сил США Мэтт Роудс? Возлюби ближнего своего,
как самого себя. Убери этот чертов цилиндр, который жжется, и давай
повеселимся!
Фонарик, сообразил Роудс. Оно боится фонарика.
- Гадкий, испорченный мальчишка! Вот я тебе задам по первое число! -
Можно было подумать, что разоряется чья-то выжившая из ума бабка, которую
держат на амфетамине.
Прибавив шагу, Роудс продолжал отступать. Существо больше ничего не
говорило. Полковнику хотелось только одного - выбраться из тоннеля, но
повернуться спиной и побежать он не смел. Свет не дает твари подойти...
может быть, это связано с длиной волн электрического света, соображал
Роудс. Если глаза инопланетянина впервые подверглись воздействию
электричества, то...
Он остановился. Почему тварь перестала насмехаться над ним? Где она,
черт побери? Он оглянулся, быстро посветив себе за спину. Ничего. Глаз
полковника вдруг начало жечь огнем - туда затекла бисеринка пота.
В следующий миг в земле разверзлась трещина, Роудс резко обернулся и
увидел взметнувшуюся фонтаном землю и пробившиеся из-под пола исхудалые
руки с металлическими ногтями. Существо по-тараканьи шустро выкарабкалось
наверх: порыжевшие от техасской земли волосы, свисающее лохмотьями платье
в цветочек, скользкое, лоснящееся старушечье лицо. Роудс сунул фонарик
прямо в мертвые вытаращенные глаза, и во рту существа синим огнем блеснули
иглы зубов.
- Гадкий мальчишка! - взвизгнуло существо, вскидывая одну руку к
лицу, а другой злобно замахиваясь на Роудса.
Полковник попятился и выстрелил. Отдача чуть не сбила его с ног. Пуля
разодрала серую щеку. Он выстрелил еще раз, промахнулся, и похожее на
старуху существо пошло в наступление, по-прежнему закрывая глаза рукой и
мотая головой не то от ярости, не то от боли.
Другая рука существа сомкнулась на левом запястье Роудса. Под кожу,
рассекая ее, вошли два металлических ногтя. "Если выроню фонарик, мне
крышка", - понял полковник и услышал собственный крик: в руке противника
заключалась такая внушающая ужас, сокрушительная сила, что ему показалось,
будто запястье вот-вот сломается.
Вдавив дуло винтовки в сгиб локтя твари, он спустил курок. Потом еще
раз. И еще. Теперь ему удалось вырваться от своего врага. Из пасти твари
понесся такой рев, словно из треснувшей паровой трубы ринулся на свободу
воздух.
Тварь вдруг резко обернулась и, загораживая глаза, сиротски горбясь,
стремительно бросилась прочь. Отбежав от Роудса, она кинулась наземь и
лихорадочно принялась закапываться, орудуя пальцами и ногами. В Роудса
полетел сырой грунт. Примерно за пять секунд тварь наполовину спряталась в
землю.
Для Роудса это оказалось слишком. Нервы полковника не выдержали, и он
бросился наутек.
К Вэнсу доносились и крики старухи, и звуки выстрелов, и визг, от
которого по спине у шерифа побежали мурашки. Теперь он услышал, что кто-то
бежит в его сторону, чавкая башмаками по дерьму в тоннеле, а потом внизу
глухо раскатился голос Роудса: "Тащи!" Наверх вылетела винтовка, однако
фонарик Роудс оставил при себе.
Вэнс потащил шланг на себя. Роудс карабкался наверх так, словно ему
на пятки наступали черти. Одолев последние три фута, он ухватился за
обломанный бетон, подтянулся, перевалился за край дыры и на карачках
неуклюже кинулся прочь, выронив зажатый под мышкой фонарик. Тот покатился
по полу.
- Что стряслось? Силы небесные, что стряслось? - Вэнс нагнулся,
подобрал фонарик и посветил полковнику в лицо. Шериф увидел меловую маску,
где вместо глаз красовались две выжженных сигаретой дыры с серой каемкой.
- Я в порядке. В порядке. Я в порядке, - обливаясь потом, твердил
Роудс. На самом деле ему было холодно и сыро, и он понимал, что стоит хоть
разок хихикнуть - и здравствуй, психушка. - Свет. Оно не любит света.
Не-а! Я его шлепнул. Пристрелил, точно, пристрелил!
- Выстрелы я слышал. Во что вы там пали... - Шериф осекся и замолчал.
В свете фонарика он разглядел такое, что почувствовал: сейчас его
вывернет.
Роудс поднял левую руку. С запястья, крепко стискивая его пальцами и
вонзив под кожу два металлических ногтя, свисала оторванная у локтя серая
рука. На месте локтя из разорванных тканей сочилась тягучая бледно-серая
жидкость.
- Пристрелил! - сказал Роудс. На губах промелькнула страшная ухмылка.
- Пристрелил!
32. ПЕЙЗАЖ РАЗРУШЕНИЯ
Стоя в комнате, выходившей окнами на фасад дома, Рик Хурадо не сводил
глаз с видневшейся за треснутым стеклом тлеющей автомобильной свалки.
Горели свечи. Его Палома тихонько плакала.
Ей вторила миссис Гарраконе, которая жила несколькими домами дальше.
Рядом, обняв мать за плечи, чтобы успокоить, стоял ее сын Джой. В комнате
был и Зарра с накрученным на руку кнутом. Миранда сидела на диване подле
бабушки, держа руку Паломы в своих.
Отец Ортега ждал ответа на только что поставленный им вопрос. Около
двадцати минут назад к нему зашла миссис Гарраконе. Она вернулась из
больницы, где в тревоге ждала известий о своем муже Леоне - но Леона
Гарраконе, работавшего в одной из мастерских на автодворе Кейда, не нашли.
- Я знаю, что он жив, - повторяла она, обращаясь к Рику. - Знаю.
Выбрался же оттуда живым Джон Гомес, а ведь он работал бок о бок с моим
Леоном. Он сказал, что выполз наружу и услышал, как зовут на помощь те,
кто остался в мастерской. Я знаю, что мой Леон еще там. Может быть, его
что-то придавило. Может, у него переломаны ноги. Но он жив. Я знаю!
Рик взглянул на отца Ортегу и понял, что они со священником убеждены
в одном и том же: шансов разыскать Леона Гарраконе в развалинах автодвора
живым очень и очень мало. Но Доминго Ортега жил на Четвертой улице в двух
домах от Гарраконе и всегда считал Леона своим добрым другом. Когда миссис
Гарраконе с Джоем пришли к нему, умоляя помочь, ему пришлось сказать "да".
Он попытался отыскать других добровольцев, но никто не хотел идти на
автодвор, где торчал космический агрегат, и он не винил их.
- Ты не обязан идти, - сказал он Рику. - Но Леон был... Леон мой
друг. Мы пойдем туда и попытаемся его найти.
- Не делай этого, Рик, - взмолилась Палома. - Прошу тебя, не надо.
- Помоги нам, мужик, - сказал Джой Гарраконе. - Мы же братаны, верно?
- Довольно уже смертей! - Палома неуверенно попыталась встать, но
Миранда удержала ее. - Просто чудо, что кто-то выбрался оттуда живым!
Пожалуйста, не просите моего мальчика идти туда!
Рик посмотрел на Миранду. Она покачала головой, присоединяясь к
мнению Паломы. Парень разрывался между тем, что считал благоразумным, и
тем, что рассматривал как долг предводителя Гремучек. Закон команды
гласил: если один из братьев нуждается в помощи, ее оказывают без
вопросов. Рик набрал полную грудь изгаженного дымом воздуха и выдохнул.
Весь город пропах оплавленным металлом и горящими покрышками.
- Миссис Гарраконе, - сказал он, - пойдете в церковь, прихватите моих
бабушку и сестру? Неохота бросать их одних.
- Нет! - на этот раз Палома все-таки встала. - Нет, ради Бога, нет!
- Я хочу, чтобы ты пошла с миссис Гарраконе, - спокойно сказал Рик. -
Ничего мне не сделается.
- Нет! Умоляю тебя! - Голос Паломы прервался, и по морщинистым щекам
опять потекли слезы.
Рик прошел по неровному полу и обнял бабушку за плечи.
- Послушай-ка. Если б ты верила, что я еще там, живой... ты не
захотела бы, чтобы кто-нибудь слазил за мной, а?
- Это могут сделать другие! Не ты!
- Я должен идти. Ты же понимаешь. Ты же сама учила меня не
отворачиваться от друзей.
- А еще я учила тебя не быть дураком! - ответила старуха, но по тону
бабушки Рик сумел понять, что она нехотя смирилась с его решением.
"Позаботься о ней", - секундой позже сказал он Миранде и отпустил бабушку.
Палома поймала его руку, крепко сжала и отыскала незрячими глазами лицо
внука. - Будь осторожен. Обещай.
- Обещаю, - ответил он, и Палома отпустила его. Он повернулся к отцу
Ортеге. - Ладно. Пошли делать дело.
Миссис Гарраконе с Паломой и Мирандой ушли, направляясь на Первую
улицу в католическую церковь. Отец Ортега, вооружившись фонариком, повел
Рика, Зарру и Джоя Гарраконе по задымленной Второй улице в противоположном
направлении, к пляшущим за поваленной оградой автодвора языкам пламени.
На краю двора они остановились, обозревая разоренный пейзаж:
разбросанные части машин сплелись в груды железа, над погребальными
кострами из покрышек колыхался густой черный дым, а то, что несколько
часов назад было деревянными или кирпичными строениями, сровнялось с
землей или лежало в развалинах.
Над всем этим нависала черная пирамида, ушедшая основанием в землю.
- Не стал бы я делать то, что вы надумали, - предостерег кто-то. На
капоте своего мерседеса с тонкой черной сигарой в зубах сидел Мэк Кейд,
разглядывая развалины, как низложенный император. У его ног припал к земле
Сыпняк, Столбняк сидел на заднем сиденье. Кейд по-прежнему был в панаме.
Загорелое лицо, винно-красная рубаха и зеленоватые брюки были измазаны
сажей. - Там нет ничего, за чем стоило бы лезть.
- Там мой отец! - твердо ответил Джой. - Мы собираемся его вытащить!
- Как же, как же. - Кейд выпустил струю дыма. - Пацан, там остался
только пепел да кости.
- Заткни свою грязную пасть!
Сыпняк поднялся и угрюмо зарычал, но Кейд поставил собаке на спину
ногу в башмаке.
- Что есть, то и говорю, пацан. Там еще остались невзорвавшиеся
бочонки с краской и маслом. Чего я и жду. Хотите отправиться на тот свет -
валяйте, скатертью дорожка.
