навстречу, честное слово.
Светло-серые глаза мальчика за завесой дыма сузились. Когда он вот
так смотрел на Инферно сверху вниз, ему становилось тревожно, он
чувствовал злость и нервозность, словно у него зудела болячка, которую
невозможно почесать. Он решил, что причина в том, как много в Инферно
улочек-тупиков. Кобре-роуд, которая пересекалась с Республиканской и
убегала на запад вдоль текущей по дну оврага Змеиной реки, тянулась еще
почти на восемь миль, и опять мимо свидетельств очередных неудач: медного
рудника, ранчо Престона и еще нескольких старых, бьющихся, как рыба об
лед, ферм. Набирающий силу солнечный свет не делал Инферно симпатичнее, он
лишь обнаруживал все рубцы и шрамы. Выжженный пыльный город умирал, и Коди
Локетт понимал, что на будущий год к этому времени здесь уже никого не
останется. Инферно ожидает запустение и забвение - многие дома уже
лишились своих обитателей, которые собрали вещички и отправились на поиски
лучшей доли.
С севера на юг, деля Инферно на восточную и западную части, шла
Трэвис-стрит. Восточная почти сплошь состояла из деревянных домиков,
краска на которых не держалась и которые в середине лета превращались в
пыточные печи. В западной части города, где жили владельцы магазинчиков и
"сливки общества", преобладали дома из белого камня и кирпича-сырца, а во
дворах кое-где пускали ростки дикие цветы. Но и отсюда жители быстро
убирались: каждую неделю еще кто-нибудь сворачивал дела, а среди чахлых
бутонов расцветали объявления "ПРОДАЕТСЯ". В северном конце Трэвис-стрит,
на другой стороне заросшего повиликой паркинга, стояло двухэтажное
общежитие из красного кирпича с закрытыми металлическими листами окнами
первого этажа. Дом этот был построен в конце пятидесятых, в годы
городского расцвета, но теперь превратился в лабиринт пустых комнат и
коридоров, которые заняли и превратили в свою крепость "Отщепенцы" -
команда, где верховодил Коди Локетт. Если на территории Отщепенцев после
захода солнца ловили кого-нибудь из "Эль Куэбра де Каскабель" - "Гремучих
змей", шайки подростков - мексиканцев - он или она становился их добычей.
А территорией Отщепенцев было все к северу от моста через Змеиную реку.
Так и должно было быть. Коди знал, что мексиканцы затопчут кого
угодно, дай только волю. Они перехватят твою работу и деньги, да при этом
еще и наплюют тебе же в рожу. А значит, они должны знать свое место и
получать по рогам, если переступят границы. Вот что день за днем, год за
годом вбивал Коди в голову его папаша. "Эти моченые, - говорил отец Коди,
- что псы, которым надо то и дело давать пинка - пусть знают, кто хозяин."
Но иногда Коди притормаживал, задумывался - и тогда не понимал, какой
от мексиканцев вред. Они сидели без работы, так же, как все остальные.
Однако, отец Коди говорил, что медный рудник погубили мексиканцы. Что они
пачкают все, к чему прикоснутся. Что они погубили штат Техас и не
успокоятся, пока не погубят всю страну. "Еще немного, и они начнут трахать
белых женщин прямо на улицах, - предостерегал Локетт-старший. - Напинать
им по первое число, пусть попробуют на вкус пылищу!"
Иногда Коди этому верил, иногда - нет. Это зависело от его
настроения. Дела в Инферно обстояли плохо, и парнишка понимал: у него
самого в душе тоже неладно. "Может, легче дать под зад коленом мексиканцу,
чем позволить себе слишком много думать", - рассуждал он. Все равно, все
это уварилось до задачи не пускать Гремучек в Инферно после захода солнца
- эта обязанность перешла к Коди от шести предыдущих президентов
Отщепенцев.
Коди встал и распрямился. Солнце освещало его кудрявые русые волосы,
коротко подстриженные на висках и лохматые на макушке. В левом ухе висела
сережка - маленький серебряный череп. Юноша отбрасывал длинную косую тень,
росту в нем было шесть футов. Долговязый и крепкий, он казался
недружелюбным, как ржавая колючая проволока. Лицо парнишки складывалось из
жестких углов и рубцов, мягкость отсутствовала начисто - острый нос,
острый подбородок и даже густые светлые брови сердито щетинились. Он мог
переиграть в гляделки гремучую змею и поспорить в беге с зайцем, а ходил
широким шагом, словно хотел перемахнуть границы Инферно.
Пятого марта ему исполнилось восемнадцать, и он понятия не имел, что
делать с остатком своей жизни. Думать о будущем мальчик избегал. Мир за
пределами недели, считая с воскресенья, когда он закончит школу вместе с
прочими шестьюдесятью тремя старшеклассниками, представлялся
нагромождением теней. Пойти в колледж не позволяли отметки, а на
техническую школу не хватало денег. Старик пропивал все, что зарабатывал в
пекарне, и большую часть того, что Коди приносил домой со станции
"Тексако". Но Коди знал, что заливка бензина и возня с машинами от него
никуда не уйдут, если ему самому не надоест. Мистер Мендоса, хозяин
заправочной станции, был единственным хорошим мексиканцем, какого он знал
- или дал себе труд узнать.
Взгляд Коди перекочевал к югу, на другой берег реки, к небольшим
домам и строениям Окраины, мексиканского района. У четырех тамошних узких
пыльных улочек не было названий, только номера, и все они, за исключением
Четвертой улицы, заканчивались тупиками. Самой высокой точкой Окраины был
шпиль католической церкви Жертвы Христовой, крест которой блестел в
оранжевом солнечном свете.
Четвертая улица вела на запад, на автомобильную свалку Мэка Кейда -
двухакровый лабиринт из автомобильных корпусов, сваленных грудами частей и
выброшенных покрышек, обнесенных оградой мастерских и бетонных ям, и все
это - за забором из листового железа в девять футов высотой, над которым
шел еще фут страшной, свитой гармошкой колючей проволоки. Коди видно было,
как за окнами мастерских вспыхивают факелы электросварки; визжал
пневматический гаечный ключ. На территории автодвора в ожидании груза
стояли три трейлера на гусеничном ходу. У Кейда смены работали
круглосуточно, и благодаря своему бизнесу он уже стал обладателем
громадных хоромов из кирпича-сырца в стиле "модерн" с бассейном и
теннисным кортом примерно в двух милях к югу от Окраины, что было гораздо
ближе к мексиканской границе. Кейд предлагал Коди работу на автодворе, но
Коди знал, чем торгует этот человек, а к такому тупику мальчик был еще не
готов.
Коди развернулся лицом на запад (тень легла ему под ноги) и скользнул
взглядом по темной линии Кобре-роуд. В трех милях отсюда находился
огромный, рыжий с серой каймой, похожий на рану с изъязвленными краями
кратер медного рудника "Горнодобывающей компании Престона". Его окружали
пустые конторские здания, очистной корпус с алюминиевой крышей и
заброшенное оборудование. Коди пришло в голову, что оно напоминает останки
динозавров с истаявшей под солнцем пустыни шкурой. Минуя кратер,
Кобре-роуд уходила в сторону ранчо Престона, следуя за вышками
электропередачи на запад.
Мальчик опять посмотрел вниз на тихий город (население около тысячи
девятисот человек, быстро сокращается) и сумел вообразить, будто слышит,
как в домах тикают часы. Солнце заползало за ставни и занавески, чтобы
огнем располосовать стены. Скоро зазвонят будильники, вытряхивая спящих в
новый день. Те, у кого есть работа, оденутся и, убегая от подталкивающего
в спину времени, уйдут трудиться либо в оставшихся магазинах Инферно, либо
на север, в Форт Стоктон и Пекос. А в конце дня, подумал Коди, все они
вернутся в свои домишки, вопьются глазами в моргающие трубки и станут, как
умеют, заполнять пустоту, пока сволочные часы не прошепчут: пора на
боковую. И так - день за днем, отныне и до того момента, когда закроется
последняя дверь и уедет последняя машина... а потом здесь некому будет
жить кроме пустыни, которая, разрастаясь, двинется по улицам.
- Ну, а мне-то что? - сказал Коди и выпустил из ноздрей сигаретный
дым. Он знал, что тут для него ничего нет; никогда не было. Если бы не
телефонные столбы, кретинские американские и еще более кретинские
мексиканские телепередачи да наплывающая из приемников двуязычная
болтовня, можно было бы подумать, что от этого проклятого города до
цивилизации тысячи миль, сказал он себе и поглядел на север, окинув
взглядом Брасос с ее домами и белокаменным баптистским молитвенным домом.
В самом конце Брасос стояли узорчатые кованые ворота с оградой, за которой
находилось местное кладбище, Юкковый Холм. Его действительно затеняли
тощие юкки, над которыми поработал скульптор-ветер, но это скорее был
бугор, чем холм. Мальчик ненадолго задержал взгляд на надгробиях и старых
памятниках, потом снова сосредоточил свое внимание на домах. Большой
разницы он не заметил.
- Эй, вы, зомби чертовы! - крикнул он, повинуясь внезапному порыву. -
Просыпайтесь! - Голос раскатился над Инферно, оставляя за собой шлейф
собачьего лая.
- Таким, как ты, я не буду, - сообщил он, зажав сигарету в углу рта.
- Клянусь Богом, нет.
Он знал, к кому обращается, поскольку, произнося эти слова, не сводил
глаз с серого деревянного дома у пересечения Брасос с улицей, называвшейся
Сомбра. Коди догадывался, что старик даже не знает, что он вчера не пришел
домой ночевать - впрочем, папаше все равно было на это наплевать. Отцу
Коди требовалась только бутылка и место для спанья.
Коди взглянул на Школу Престона. Если сегодня задание не будет сдано,
Одил может устроить ему неприятности, даже сорвать к чертям выпуск. Коди
терпеть не мог, когда какой-то сукин сын в галстуке-бабочке заглядывал ему
через плечо и командовал, что делать, поэтому нарочно работал со скоростью
улитки. Однако сегодня работу нужно было закончить. Коди понимал: за те
шесть недель, что ушли у него на паршивую вешалку для галстуков, можно
было наделать полную комнату мебели.
Солнце теперь сверкало ослепительно и немилосердно. Яркие краски
пустыни начинали блекнуть. По шоссе N 67 к городу ехал грузовик с
непогашенными фарами - он вез утренние газеты из Одессы. На Боуден-стрит с
подъездной аллеи задом выбрался темно-синий шевроле, и какая-то женщина в
халате помахала мужу с парадного крыльца. Кто-то открыл черный ход и
выпустил бледно-рыжую кошку, которая немедленно погнала кролика в заросли
кактусов. На обочине Республиканской дороги ныряли за своим завтраком
канюки, а другие хищные птицы неспешно кружили над ними в медленно текущем
воздухе.
Затянувшись в последний раз, Коди выбросил сигарету. Он решил
перекусить перед школой. В доме обычно водились черствые пончики; это его
устраивало.
Повернувшись к Инферно спиной, парнишка начал осторожно спускаться по
камням на нижний гребень. Рядом стояла красная "хонда-25О", которую он два
года назад собрал по частям из купленного на свалке Кейда утильсырья. Кейд
много чего дал Коди, а у того хватило ума не задавать вопросов.
Регистрационные номера с мотора "хонды" оказались стерты, как исчезали
почти со всех моторов и частей корпусов, которыми торговал Мэк Кейд.
По дороге к мотоциклу внимание мальчика привлекло еле уловимое
движение возле его обутой в ковбойский сапог правой ноги. Коди
остановился.
Тень паренька упала на небольшого коричневого скорпиона, припавшего к
плоскому камню. На глазах у Коди членистый хвост изогнулся кверху и жало
пронзило воздух - скорпион защищал свою территорию. Коди занес ногу, чтобы
отправить гаденыша в вечность.
И на миг приостановился, не опуская ноги. От усиков до хвоста в
насекомом было всего около трех дюймов, и Коди понимал, что раздавит его в
