незнакомца было что-то похожее на ящик - судя по вздувшимся
бицепсам, тяжелое. Он стоял совершенно неподвижно и разглядывал
Турка.
- Ты напугал меня до чертиков, приятель, - негромко сказал Турок,
пытаясь говорить спокойно. Он вовсе не хотел ввязываться в драку,
особенно с таким амбалом. - Кто ты?
Незнакомец молчал.
Турок шагнул вперед, пытаясь разглядеть его лицо, но фигура
вдруг исчезла среди листвы. У Турка подкатил ком к горлу: ему
показалось, что он мельком увидел кусочек лица незнакомца - сплошь
безобразные шрамы. Он довольно долго стоял на дороге, потом
отстегнул от пояса фонарь и очень осторожно осветил заросли на
обочине. Ничего. Если незнакомец и был где-то поблизости, двигался он
чрезвычайно тихо, почти бесшумно. Турка окатила холодная волна
невыразимого ужаса, и он задрожал. Что это за тварь разгуливает здесь
по дороге? Призрак? Чья-нибудь неуспокоенная душа? Или это злой дух
ищет малых детей, чтобы вволю напиться их крови?
Светя фонариком на обочины и на дорогу, Турок подошел
вплотную к воротам и увидел, что под ними можно проползти на
животе.
На верфи Турок некоторое время плутал среди сваленных грудами
ненужных механизмов, пустых бочек из-под солярки и бензина и
вытащенных на берег кораблей, пока наконец не увидел док. Он
остановился у бухты толстого троса - и выключил фонарик: по дощатому
настилу пристани кто-то шел. Ночной сторож, черт бы его побрал? Шум
повторился, и Турок вдруг понял: это не шаги, это бриз треплет старую
вывеску с названием верфи. Ему послышался в отдалении какой-то звон
и густой рокот волн, разбивавшихся о рифы. Турок, еще не отошедший
после встречи с темной фигурой на дороге, опять включил фонарик и
подошел к доку. Слава Богу, Кокран не стал запирать дверь на цепь или
амбарный замок; она была закрыта и завалена ящиками. Написанный от
руки плакат предостерегал: "Не входить. Кокран".
Турок оттащил ящики в сторону. К его великому неудовольствию,
они оказались набиты чем-то тяжелым - болтами, всевозможным
поломанным инструментом. Открыв дверь, он обследовал док лучом
фонарика и вошел. Внутри отвратительно пахло склепом, но Турок
сглотнул и постарался не думать о зловонии. Свет, отразившись от воды,
рябью пошел по стенам, заколыхался под корпусом лодки. Задвигались
странные тени - словно призраки спешили сбежать от луча фонарика в
спасительную тьму. Турок осветил рубку и верхушки перископов, потом
вновь корпус лодки. "Не такая уж ты страшная, верно?" - мысленно
спросил он ее. Позади что-то загрохотало, Турок затаил дыхание и
посветил в угол. Сердце выпрыгивало из груди. Это оказалась всего-
навсего крыса: с непривычки испугавшись света, она в панике кинулась
спасаться среди ветоши и пустых железных банок.
Бетонную дорожку с лодкой соединяли сходни. Турок осторожно
перебрался по ним на палубу. Днем он уже слазил на мостик и осмотрел
главный люк - над ним еще плескалось на дюйм с лишним воды с песком.
Второй люк был на кормовой палубе, под щупальцами канатов и тросов,
в одиночку к нему было не пробиться. Зато на носу, рядом с орудием,
проступал очерк большого прямоугольника - третий люк, прикрытый
разбитой дощатой крышкой.
Турок нагнулся к кругу света у себя под ногами и приподнял
крышку, чтобы еще раз осмотреть металлическую поверхность.
~Интересно, насколько эта сука толстая?~ Турок стукнул по железу и
понял, что работенка ему предстоит та еще. Он присел на корточки и
посветил в сторону далекого острого носа лодки. Здоровая-то какая,
сволочь, подумал Турок, и желание прожечь дыру в палубе и проникнуть
внутрь вспыхнуло в нем сильнее прежнего, хотя габариты лодки внушали
ему непонятный страх. "Может, золота внутри и нет - а как насчет
сувениров?" - спросил он себя. Перекупщики в Кингстоне и Порт-о-
Пренсе могут сбыть с рук что угодно... Кроме того, мир устроен так, что
на любую дрянь найдется коллекционер. Можно было бы неплохо
заработать, загнав что-нибудь из оборудования - ржавую ракетницу,
например, или уцелевшие измерительные приборы. А трупы?.. ~А что
трупы? Может, их там и нет. Ладно, хватит; займись делом~.
На другом конце дока послышался какой-то шум. Турок выругался
себе под нос и начал водить лучом фонарика по сторонам. Упала еще
одна жестянка. Свет упал на пучки бурых водорослей, прицепившихся к
ограждению мостика, и на Турка повеяло запахом моря. Опять крыса,
подумал Турок. Док кишел этими тварями - жирными, огромными
охотницами до местных тараканов.
В бывшей плотницкой мастерской под куском промасленного
брезента стояла тележка для перевозки газовых баллонов, что-то вроде
ручной тележки с установленными на ней двумя баллонами: поменьше -
с ацетиленом и побольше - с кислородом. Баллоны были подсоединены к
сварочной горелке. При подаче газов в горелку образующаяся горючая
смесь позволяла (как, например, требовалось в данном случае) резать
металл. Эту тележку Турок увез из дока и припрятал здесь, в бывшей
плотницкой, в самом конце рабочего дня. Конечно, Кокрану могло
взбрести в голову напоследок проверить склады, но Турок понадеялся,
что ублюдку станет лень. И не ошибся.
Турок с величайшей осторожностью покатил тележку по сходням:
агрегат был довольно тяжелым, и непрочные доски жалобно скрипели
под ним. На палубе он поставил тележку так, чтобы было удобно
работать, надел маску, предусмотрительно повешенную с вечера на раму
тележки, открутил вентили и чиркнул зажигалкой у кончика горелки. В
темноте расцвел тускло-оранжевый огонек. Отрегулировав смесь, Турок
нагнулся и приступил к работе; его рука плавно очерчивала на палубе
дуги.
Сквозь шипение сгорающего газа Турок услышал стон могучего
корабля, словно что-то тяжелое, медлительное, неповоротливое
пробуждалось от долгого сна.
В маленькой спальне коричневого оштукатуренного дома на
другом конце острова Стив Кип вздрогнул и открыл глаза.
Некоторое время он лежал тихо, прислушиваясь к мерному шуму
прилива, и гадал, что его разбудило. Рядом мирно спала Майра, ее
тонкая рука лежала у него на груди. Кип повернул голову и очень
осторожно поцеловал жену в щеку. Майра заворочалась под одеялом и
улыбнулась. Они через многое прошли рука об руку, и, хотя прожитые
годы сделали Кипа грубее и циничнее, к жене он относился по-прежнему
нежно и бережно. Вокруг глаз и у губ Майры давно появились забавные
морщинки, но они говорили о счастливом житье. Кип снова поцеловал
жену. Он спал очень чутко, любой звук, любое движение могли
разбудить его - шум волн, разбивающихся о рифы, шелест кокосовых
пальм, крик ночной птицы. Он подождал еще несколько секунд. Ничего,
только знакомые привычные звуки. Кип опустил голову на подушку
рядом с женой и закрыл глаза.
И опять услышал.
Откуда-то издалека неслась приглушенная барабанная дробь.
Кип сел, откинул одеяло и поднялся. Майра пошевелилась и
медленно оторвала голову от подушки.
- Все в порядке, малышка, - шепотом сказал Кип. - Спи. А я пойду
выйду на воздух.
- Куда это ты собрался? - спросила Майра, протирая глаза. -
Который час?
- Самое начало четвертого. Ложись досыпай. Я ненадолго. - Он
уже влез в штаны и застегивал рубашку. Майра натянула на себя одеяло.
Кип подошел к окну, выходившему на гавань. Снаружи было темно, хоть
глаз выколи, лишь в небе мерцали бесчисленные звезды, словно огни в
рубках тысяч призрачных судов на черной глади океана.
Потом снова застучали барабаны, глухой рокот эхом разносился
по джунглям. По спине у Кипа поползли мурашки. "Черт бы все это
побрал!" - подумал он, влезая в ботинки, и как можно тише вышел из
дома.
Он поехал в сторону Фронт-стрит, повернул и повел джип через
окутанную тьмой деревню на самом краю гавани к джунглям. В лицо
бил ветер; Кип искал, не горит ли где свет, не идет ли кто по улице, но
деревня словно вымерла. Кто кроме него слышал барабаны? Сколько
человек лежали в темноте, стараясь прочесть послание, которое
предрассветный ветер с моря разносил по всему острову? Кип
догадывался, что это: Бонифаций шаманил в честь лодки. "Будь ты
проклят!" - чертыхнулся про себя Кип, продолжая высматривать
освещенные окна. ~Я здесь закон, единственный закон, закон, которому
божки Бонифация не указ~.
На мостовой Фронт-стрит - джунгли здесь склонялись над дорогой
странными темными силуэтами - стояли какие-то люди. Когда фары
джипа осветили их, они метнулись в сторону, так быстро, что Кип не
успел разглядеть их лица, и в считанные секунды исчезли в зарослях.
Подъезжая к церкви, Кип увидел, что в ней темно и пусто. Он остановил
джип и несколько секунд сидел неподвижно, прислушиваясь. Когда
вновь грянула короткая и все еще довольно далекая барабанная дробь,
Кип определил направление. Он вынул из специальной коробки на
полочке над задним сиденьем фонарик, включил его и вышел из джипа.
Узкая тропинка вела мимо курятника в колючие заросли; Кип
пошел по ней, стараясь шуметь как можно меньше. Джунгли обступили
его, черные, непроницаемые и безмолвные, лишь звенели в тишине
ночные насекомые. Через несколько минут Кип расслышал обрывки
фраз, внезапный испуганный хор женских голосов, властный,
проникнутый силой мужской голос, и все это было пересыпано быстрой,
то затихающей, то вновь непредсказуемо взрывающейся барабанной
дробью. Он зашагал дальше и не сошел с тропы даже тогда, когда
пришлось ползком пробираться под густым пологом гибкого жесткого
кустарника. Голоса звучали все громче, лихорадочней, и наконец Кип
заметил впереди проблеск света. Размеренно стучали барабаны, сплетая
воедино три или четыре разных ритма, - громче, громче, и каждому
удару эхом вторил крик или вопль, словно сами барабаны вскрикивали
от боли или наслаждения. Шум нарастал, он заполнил голову Кипа -
неистовство диких вольных звуков. Но сквозь эту какофонию пробивался
один голос, поднимаясь от шепота до крика:
- Змей, змей, о Дамбалла-ведо папа, ты змей. Змей, змей,
ПРИЗОВУ ЗМЕЯ! Змей, змей, о Дамбалла-ведо папа, ты змей...
Джунгли внезапно расступились, и Кип, поспешно выключив
фонарик, затаился в темноте. На поляне в широком кольце пылающих
факелов стояла маленькая трехстенная, крытая соломой хижина. Перед
самой хижиной, окруженной выкрашенными черной и красной краской
камнями, рвался ввысь к сплетенным кронам костер. Перед костром
была нарисована мукой странная геометрическая фигура, в углах
которой расположились самые разные предметы: бутылки, белый
крашеный железный горшок, мертвый белый петух и что-то, завернутое в
газеты. Барабанщики сидели за костром, в круге из тридцати пяти-
сорока человек - одни лежали ничком на мягкой земле, другие вертелись
волчком, как одержимые, третьи сидели, глядя широко раскрытыми
остекленелыми глазами в костер. Барабаны неистовствовали, Кип
заметил, что с полуобнаженных фигур вокруг костра срываются капли
испарины. Один из танцоров запрокинул голову и стал лить в рот ром из
бутылки; выплеснув остатки себе на голову, он понесся дальше,
подхваченный безумным ритмом. По лицам и обнаженным торсам
струился пот. Кип различил резкий, незнакомый сладковатый запах:
один из танцующих изогнулся и бросил в огонь горсть какого-то
порошка; последовала яркая белая вспышка, и языки пламени исполнили
короткий буйный танец, залив всю поляну красным светом. Человек в
черном костюме высоко подпрыгнул и припал у костра к самой земле,
потрясая над головой трещоткой. Это был Бонифаций. В стеклах его
очков блестело отраженное пламя, по подбородку стекал пот, а он
размахивал трещоткой, крича:
- Дамбалла-ведо папа, сюда, Дамбалла-ведо папа, сюда...
Какая-то женщина в белом головном уборе упала наземь рядом с
ним, дыша часто и тяжело. Она мотала головой, глаза блестели то ли от
рома, то ли от марихуаны; лежа на животе, она извивалась всем телом,
словно хотела заползти в костер. Это была жена Кифаса. Накануне Кип
заезжал к ней: она сидела в темном углу и бормотала какие-то слова,
