держал его в своей власти. Оно так и было на самом деле. Сантандер, хотя и
родился в Новом Орлеане, был, однако, мексиканского происхождения и считал
себя гражданином страны своих предков. Только близкие друзья знали, что он
пользуется исключительным доверием мексиканского диктатора. Дон Игнацио
надеялся извлечь из этого доверия пользу. Уже не раз Сантандер, из особых
видов, о которых мы расскажем впоследствии, прельщал дона Игнацио
возможностью вернуться в родную страну и получить обратно свои
конфискованные имения. Изнемогший от долгого ожидания, тот готов был
склониться на предложения, которые в другое время показались бы ему,
вероятно, унизительными.
Чтобы переговорить об этих условиях, дон Игнацио сделал знак дочери
удалиться. Она поспешила исполнить желание отца, обрадованная тем, что
может снова выйти на балкон.
Контракт, о котором вскользь они уже говорили, обеспечивал
возвращение дону Игнацио имений и отмену постановления о его высылке из
Мексики. Рука Луизы Вальверде, обещанная Сантандеру, была ценой этой
сделки. Креол сам назначил условия, не остановившись даже перед унижением.
Влюбленный в Луизу до безумия, он не заблуждался относительно ее чувств и,
не надеясь завладеть ее сердцем, хотел получить ее руку.
Судьба, однако, решила, что дело еще не будет покончено в этот вечер,
так как во время переговоров они услышали чьи-то шаги на лестнице, затем
голос Луизы, приветствовавший кого-то. Дон Игнацио был, казалось, более
смущен, чем удивлен, он прекрасно знал, кто пришел. Когда же до Сантандера
донесся разговор на веранде, он не мог сдержаться и, вскочив с места,
вскричал:
- Черт возьми! Это собака-ирландец!
- Тише! - остановил его дон Игнацио. - Сеньор дон Флоранс может
услышать.
- Я этого и хочу, - возразил Сантандер.
И чтобы не оставалось сомнения, он повторил свое выражение
по-английски. Тотчас же послышалось в ответ короткое, но энергичное
восклицание задетого за живое человека. За восклицанием последовало
несколько слов, которые с мольбой произнес женский голос. В окно можно
было видеть раздраженного Кернея, а рядом с ним Луизу, бледную,
трепещущую, умоляющую его успокоиться. Но Керней, недолго думая, одним
прыжком вскочил на подоконник, а оттуда спрыгнул в гостиную. Картина
получилась эффектная. Лицо мексиканца выражало страх, креола - сильное
возбуждение, ирландца - оскорбленное негодование.
Минута тишины казалась затишьем перед грозой. Затем голосом, полным
достоинства, молодой ирландец попросил извинения у дона Игнацио за свое
неуместное вторжение.
- Вам нечего извиняться, - ответил дон Игнацио, - вы пришли по моему
приглашению, дон Флоранс, и вашим присутствием делаете честь моему
скромному дому.
- Благодарю вас, дон Игнацио Вальверде, - ответил молодой ирландец. -
А теперь вы, милостивый государь, - продолжал он, обращаясь к Сантандеру и
прямо глядя на него, - должны, в свою очередь, извиниться.
- За что? - Сантандер сделал вид, что не понимает. - За то, что вы
позволили себе выражаться, как арестанты в остроге, куда вы, несомненно,
рано или поздно попадете. - Затем, изменив вдруг тон и выражение, он
прибавил: - Я требую, чтобы ты взял свои слова назад!
- Никогда! Я не имею привычки брать, наоборот, я даю! - Сказав это,
креол подскочил к ирландцу и плюнул ему в лицо. Керней, вне себя от гнева,
схватился уже за револьвер, но, обернувшись и поймав испуганный взгляд
Луизы, сделал над собой страшное усилие и почти спокойно произнес:
- Джентльмен, каковым вы себя, кажется, считаете, должен иметь при
себе визитную карточку. Прошу дать ее мне, так как намерен написать вам.
Если человек, подобный вам, может похвалиться тем, что имеет друга,
советую предупредить его, что он вам теперь понадобится. Вашу карточку,
милостивый государь!
- Берите! - прошипел креол, бросая визитку на стол. Затем, окинув
угрожающим взглядом всех, он схватил шляпу, поклонился почтительно дону
Игнацио, метнул взор на Луизу и исчез.
Униженный и побежденный с виду, он все же достиг цели, лелеемой и
преследуемой им с недавних пор: он будет драться с Кернеем! И зачинщиком
был его враг, значит, Сантандер имеет право на выбор оружия! Креол был
уверен в победе, иначе он никогда не возбудил бы ссоры. Несмотря на
фанфаронство, Сантандер был изрядно трусоват.
6. САЛЮТ ОРУЖИЕМ
Новый Орлеан был весь окутан густым предутренним туманом, когда по
улице одного из предместий уже ехала карета, запряженная парой лошадей.
Карета была наемная, с пятью седоками: двое на козлах и трое внутри.
Капитан Флоранс Керней и поручик Франсис Криттенден, оба произведенные в
офицеры лишь два дня назад, ехали в этой карете. Они направлялись, однако,
не в Техас или Мексику, а к Поншартренскому озеру, где было пролито немало
крови за дело чести. Не имея знакомых в Новом Орлеане, Керней вспомнил о
молодом человеке, избранном накануне в поручики, и попросил его быть
секундантом. Криттенден, родом из Кентукки, способный не только
присутствовать при дуэли, но и участвовать в ней, изъявил полную
готовность.
Третий субъект был одной из тех личностей, которые в силу своей
профессии присутствуют на дуэли всегда. Это был доктор. Он принимал
участие в партизанской кампании в качестве хирурга. На боку у доктора
болтался деревянный ящик с медицинскими принадлежностями. Кроме этого
ящика, в карете находился еще один - кто когда-нибудь видел ящик с
пистолетами, непременно сразу признал бы его. Было условлено, что дуэль
произойдет на шпагах, которые и стояли в углу кареты. Для чего же, в таком
случае, были взяты пистолеты? Кернею их присутствие показалось явно
излишним. На вопрос, кому они принадлежат, Криттенден указал на свою
фамилию, выгравированную на серебряной дощечке, украшавшей крышку ящика, и
прибавил:
- Я не особенно искусен в фехтовании и вообще предпочитаю пистолеты.
Наружность секунданта вашего противника мне не нравится, и я подумал, что,
прежде чем удалиться с места поединка, мне, в свою очередь, придется,
пожалуй, побеседовать с ним. В этом случае могут понадобиться и пистолеты.
Керней улыбнулся. Он ничего не сказал, но в душе был очень доволен тем
обстоятельством, что рядом с ним такой человек, какой именно ему и нужен.
Присутствие человека, сидевшего рядом с кучером, должно было придать
ему еще больше уверенности. У него было длинное ружье, ствол которого
возвышался над его плечами, а приклад помещался между ног, обутых в
ботфорты. Это был Крис Рок, который хотел сам наблюдать за тем, чтобы
поединок проходил по всем правилам. У него тоже составилось нелестное
мнение как о противнике, так и о его секунданте. С
предусмотрительностьючеловека, привыкшего защищаться от индейцев, он
всегда носил с собой ружье.
Карета остановилась в пустынном месте, выбранном накануне
секундантами. Хотя противников еще не было, Керней и Криттенден, захватив
шпаги, вышли из кареты, предоставив ее в распоряжение молодого хирурга,
который сразу же принялся распаковывать бинты и инструменты.
- Надеюсь, вам не придется пустить их в ход, доктор, - сказал Керней.
- Я бы не хотел, чтобы вы лечили меня раньше, чем мы победим мексиканцев.
- И я тоже, - ответил спокойно хирург.
Керней и Криттенден сели под деревом. Крис Рок, храня молчание,
оставался на козлах. Место, назначенное для поединка, было ему прекрасно
видно и находилось на расстоянии выстрела. Они с доктором были достаточно
близко на случай, если бы в них вдруг оказалась надобность.
Минут десять протекло в торжественном молчании. Керней был погружен в
серьезные думы. Как бы ни был человек храбр и ловок, он не может не
чувствовать в такие моменты некоторой душевной тревоги. Молодой ирландец
пришел, чтобы убить или быть убитым, - и тот и другой исход должен был
одинаково подавляюще действовать на нравственное состояние человека.
Однако Флоранс Керней, хотя и был новичком в подобном деле, не испытывал
отчаяния. Даже мрачный вид окружающей природы, висячий мох, окаймлявший
ветви темного кипариса, точно бахрома гроба, не вызывали у него тяжелых
предчувствий. Если он и ощущал временами некоторое смущение духа, то оно
тут же изглаживалось при мысли об оскорблении, нанесенном ему, а также при
воспоминании о паре черных глаз, которые в случае его победы или поражения
должны будут, по его мнению, засиять от радости или потемнеть от горя.
Эти чувства совершенно противоречили тому, что испытывал он сутки
назад, когда направлялся к дому сеньора Вальверде. Теперь он уже не
сомневался в том, что сердце Луизы принадлежит ему, так как она сама
призналась в этом. Не было ли этого достаточно, чтобы придать храбрости в
минуту схватки?
А минута эта приближалась, судя по донесшемуся стуку колес. Это,
очевидно, подъезжала карета противников. Вскоре из нее вышли двое. Они
были закутаны в длинные плащи и казались великанами, но в них нетрудно
было узнать Карлоса Сантандера и его секунданта. Третий, вероятно доктор,
остался в карете. Теперь все были в сборе. Сантандер и его друг сняли с
себя плащи и бросили их в карету. Дойдя до рва, отделявшего дорогу от
места поединка, они перескочили его. Первый прыгнул довольно неудачно,
растянувшись во весь рост на земле. Он был силен и крепко сбит, но не
обладал, по-видимому, особой ловкостью. Его противник мог бы порадоваться
при виде такой неуклюжести, но он знал, что Сантандер уже в двух поединках
выходил победителем. Его секундант, французский креол по фамилии Дюперрон,
также завоевал себе репутацию удачливого дуэлянта.
Керней знал, что за человек его противник, и ему было простительно
испытывать некоторую тревогу, однако он ничем не выдавал этого чувства,
надеясь на свою ловкость, приобретенную долгими упражнениями. Страха он не
испытывал.
Когда вновь прибывшие приблизились, Криттенден встал со своего
складного стула, пошел им навстречу. Обменялись взаимными поклонами.
Дуэлянты остались чуть в стороне, а между секундантами начались
переговоры. Им, впрочем, пришлось обменяться лишь несколькими словами, так
как оружие, расстояние и сигналы были назначены заранее. Об извинении не
заходило и речи, потому что никому и в голову не пришло, чтобы можно было
принести илипринять извинение. Вид обоих противников указывал на
непоколебимую решимость довести дело до конца. Окончив переговоры,
секунданты направились к своим друзьям. Молодой ирландец снял верхнюю
одежду и засучил рукава. Сантандер же, у которого под пальто была надета
красная фланелевая рубашка, остался в ней, даже не засучив рукавов.
Все молчали. Кучера на козлах, оба доктора, громадный техасец - все
походили на туманные привидения среди окутанных испанским мохом кипарисов,
представляющих удивительно подходящую декорацию для этой сцены.
Вдруг среди могильной тишины с одного из кипарисов раздался крик, и
этот острый пронзительный звук мог навести ужас на самую храбрую душу. Он
походил на крик человека, не имея в себе в то же время ничего
человеческого, точно смех безумного. Никто, однако, не обратил на него
внимания, безошибочно распознав крик белого орла. Крик прекратился, только
эхо повторило его еще несколько раз. В это время в лесу послышался не
менее заунывный звук - хо-хо-хо! - большой южной совы, точно отвечавшей
белому орлу. Во всех странах и во все века крик совы считался
