белое одеяние. Рядом уже Орсалл и Россиньоль, кто-то из них,
пытаясь помочь, выдергивает нож из раны...
Взрыв боли. Мир гаснет.
4
Не знаю, что заставило меня пробудиться. Просто вдруг сон
отхлынул, как волна отлива, и я осознаю себя в темной комнате
Флетчера, в трепетной паутине тишины, сквозь которую из окна
доносятся звуки праздничного веселья - голоса, смех, аккорды
лютни, и над всем - песня Россиньоля: "Все было так, во все
века, и будет впредь наверняка!" Еще не ночь, а только поздний
вечер, веселье и не думает утихать. Окно распахнуто настежь, но
все равно все это - там, далеко, отдельно от меня, не в силах
перелиться через подоконник и разрушить мой хрупкий покой. Я
просто лежу и даже не слушаю, а слышу.
Рану под повязкой слегка, приятно, покалывает - это
хорошо, значит, к утру от нее не останется и следа. Здешняя
Алфирил - умелый целитель. Осторожно касаюсь шарфа, которым
притянута к телу моя левая рука - темная газовая полоса
прикрывает грудь, выделяясь на белой рубашке даже в темноте.
Все, что сейчас требуется от меня - сохранять полный покой...
Дыхание весенней ночи - ветер чуть касается моего лица,
как обещание...
Скрип двери. Осторожные шаги. "Кто там?" - хочу спросить
я, но оцепенение грани меж сном и явью сковало меня, я здесь и
не здесь, и губы не шевелятся. Да это и ни к чему - я уже знаю
ответ. Шорох падающего с плеч плаща, едва слышный стук
сброшенных сапог... и кровать подается под дополнительной
тяжестью.
- Спишь? - еле слышно, у самого лица.
Я молчу. Я сохраняю полный покой. Шелковистая прядь волос
касается моей щеки. Сердце мое, и до этого бившееся не очень
сильно, замирает совсем - вот оно... Осторожно-осторожно он
подсовывает левую руку мне под плечи, а правую кладет на грудь,
совсем рядом с раной. Я жду... непонятно чего, наверное,
прикосновения его губ... но ничего не происходит - я просто в
кольце его объятий.
Совсем близко. Так близко, как я даже мечтать не смела
никогда и не разу. Я боюсь пошевелиться, боюсь дышать - только
бы не разомкнул рук...
А потом все исчезает. Остается темнота и тишина, и в этой
темноте я - зеленое пламя, зажженное неведомой рукой. Плоть
исчезла, суть обнажена. Я горю, значит, живу, но свет мой не в
силах разогнать тьму вокруг меня, только накаляет ее
нестерпимо, и я - пламя - дрожу в этой тьме... И осознаю, что
совсем рядом со мной другое пламя - синее, как летний полдень,
и такое же ослепительное, но не греющее, а лишь разбрасывающее
вокруг себя призрачный свет синей лампы.
Я тянусь к этому другому пламени, мы осторожно
соприкасаемся краями - и на границе рождается, как новая
звезда, ослепительная бирюзовая вспышка, и наше биение уже
попадает в такт друг другу. Отдергиваемся и снова касаемся, и
вдруг - как вздох - вбираем друг друга одним неодолимым
движением, и уже нет ни меня, ни его. Есть Мы - бирюзовая
звезда, ослепительная и раскаленная - Свет и Сила слились в
одно. И каждое дрожание лучей этой звезды, каждая пульсация
света отдаются в нервах немыслимым, невозможным наслаждением, и
я вижу его - свою - душу до самого дна, и нерешительность
уходит, тает, как лед, заменяясь радостным изумлением...
счастье, непредставимое счастье абсолютной открытости,
взаимного проникновения двух душ... слов не хватает, да и не
нужны слова, мы - единая нервная система...
"Я ждала тебя всю жизнь."
"Я тебя тоже. Просто не сразу понял, что ты - это ты."
"А я сразу поняла. Я узнала прикосновение твоего пламени.
Мы уже были вместе... давно, далеко..."
"Да, два раза или даже три. Я знаю тебя. Когда-то давно
тебя звали рыжей Ирмгарди."
"А тебя - Ренато Флорентинцем. Ты вторая и лучшая половина
моей души."
"И ты - моей. Ты - жизнь. Нет большего наслаждения, чем
делиться с тобой надеждой."
"Ты - сияние. Нет большего наслаждения, чем делиться с
тобой силой."
...Впоследствии Россиньоль рассказывал, что, когда он
вошел в комнату, мы лежали, как были, в одежде, застывшие до
такой степени, что можно было бы счесть это оцепенением смерти,
если бы сердца наши не бились, как одно, а от лиц и рук не
исходило зеленовато-голубое сияние. Он окликнул нас - но мы
даже не пошевелились, не разомкнули объятий. Мы были вне
времени и пространства - и, низко склонившись перед нами, он
вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
1.03.-2.12.96
Наталия МАЗОВА
КОГДА НЕ ПАЛ МОНСЕГЮР...
1
Чья-то рука осторожно тронула меня за плечо.
- Эна Ирма!
Оборачиваюсь - передо мною белобрысый подросток-романдец,
судя по одежде, из ремесленников.
- Что ты хочешь мне сказать, мой юный друг?
- Эна Ирма, - голос его понижается до шепота, - не ночуйте
сегодня в доме Роз Кретель. Я сам слышал, как Верховный
Экзорцист отдавал приказ капитану своих арбалетчиков.
- Но...
- За Роз не бойтесь, ее и пальцем не тронут. Им нужны
только вы.
- Но... куда же я тогда пойду? Если облава, то все мои
обычные места им хорошо известны.
- Идите в Академический квартал, найдите белый дом с
черным каркасом - он там один такой, не спутаете, еще там дверь
навешена новая, некрашеная. Стукните в нее два раза по два и
спросите Герхарда Диаль-ри, алхимика. Там и переночуете.
- И что я ему скажу?
- Вам будет достаточно назвать свое имя, - он быстро
крестится, - это лучший пропуск в дома истинно верующих. Да
хранят вас Господь и святая Бланка.
- Значит, этот человек...
Но мальчишка исчезает так же неуловимо, как и появляется.
Я снова одна на вечерней улице Монлозаны.
Да... Любой уважающий себя пророк на моем месте сказал бы
со смирением на физиономии - мол, чему быть, того не миновать,
если Господь захочет, то защитит своего слугу, и далее по
тексту. Но я сейчас не в том положении, чтобы являть чудеса
истинной веры. Верховный Экзорцист - это страшно, а я всего-то
недоучившаяся ведьма, и вообще, не зная коду, не суйся к входу.
Подождем пару дней, посмотрим, чего он будет делать, глядишь, и
представится возможность учинить чудо. А пока имеет смысл
прибавить шагу, чтоб добраться до алхимика, покуда совсем не
стемнело.
Официально эта Суть зовется красиво и зловеще - Мир
Обожженной Земли. Но я привыкла называть ее Романдом, по имени
страны, в которой нахожусь. Суть тяготеет к Миру Чаши, десятой
Сути Города, а миры этого сектора я всегда любила за
своеобразный средневековый колорит. Может быть, им недостает
простоты решений и ясности выбора, присущей мирам группы
Мидгард - но они как раз по мне. Романдом болеешь, и исцелиться
непросто, да и не хочется.
В этом причудливом мире нет ислама - как-то не сложился, а
потому нет и крестовых походов. Некий аналог сарацин, правда,
имеется - на Языке Закона они именуются мутаамны, то есть
оборотни. Якобы до пришествия Спасителя племена эти умели
превращаться в разных зверей, но потом поголовно крестились в
святую веру и отринули бесовское умение. Скрытный народ и
красивый, и мне нравится, что романдцы с ними ладят. В самом
Романде их, правда, немного... и к сожалению, приблизительно
поровну на обеих сторонах. А может, и к счастью - хотя бы для
национальных гонений нет повода.
А на востоке имеется Кангранская держава, и это отдельная
песня. В глазах романдцев они те самые еретики, от которых Бога
тошнит. Не знаю, как Бога, а я и посейчас опомниться не могу от
того, что они сделали из старого доброго христианства...
Замечталась я что-то, а дом - вот он, чуть мимо не
проскочила. Беру молоток и осторожно ударяю - дважды два.
За дверью тишина. Как ни вслушиваюсь, не могу различить
шагов. И неожиданно тихий голос изнутри:
- Кто здесь?
- Впустите, - отвечаю я так же тихо. - Я Ирма диа Алиманд.
Лязг засова. На пороге встает высокий человек лет сорока,
с пепельными волосами, зачесанными назад. На лице его читается
непомерное удивление.
- Вот это новости! Сама Ирма диа Алиманд пожаловала в мой
скромный дом! Кстати, откуда он вам ведом, эна Ирма?
- Герхард Диаль-ри? - спрашиваю я, и хозяин дома изящно
кланяется в ответ. - Меня направил сюда некий юноша, желавший
спасти меня от слуг Эренгара Ле Жеанно, - вспоминаю о своей
роли уличной пророчицы и с чувством добавляю: - Да гореть ему в
аду, пока не кончится вечность!
Уголки рта Диаль-ри ползут вниз.
- Великий Экзорцист уже в Монлозане? Скверная новость! Что
ж, заходите, эна Ирма, будьте моей гостьей...
Я чинно сижу в кресле с высоченной спинкой и потягиваю из
бокала великолепный глинтвейн. Диаль-ри поправляет фитиль в
масляной лампе, пламя озаряет комнату неровным колеблющимся
светом...
Уж не знаю, где там у него его алхимия. В подвале, может
быть - я туда не спускалась, потому как незачем. Здесь, в
комнате, только ряды толстенных фолиантов на полках, да большой
пурпурно-лиловый кристалл на подставке. Когда я вошла в
комнату, хозяин даже не потрудился прикрыть его чем-нибудь.
Неужели он считает, что Ирма диа Алиманд совсем невежда и не
способна узнать эту магическую ерундовину, с помощью которой
возможно говорить с другими Сутями?
Еще один моталец...
- Откуда он вообще взялся на нашу голову, этот Эренгар Ле
Жеанно? - произносит Диаль-ри, словно говоря с самим собой.
- Разве вы не знаете, эн Герхард? - удивляюсь я. - Этот
отпрыск дьявола прежде был простым священником в маленьком
городке в Порко. И какая-то истеричка ударила его ножом в
спину, крича, что он обесчестил ее и является отцом ее ребенка.
И вот, ночью, когда тело священника было положено во храме и
монахи читали над ним молитвы, - увлекшись, я незаметно для
себя перехожу на те интонации, от которых округляются глаза у
моих уличных слушателей, - странный свет озарил храм, и явилась
женщина красоты неземной, в черных одеждах, и черные крылья
бились за ее плечами, а на челе горела звезда столь
ослепительно, что устрашились монахи и пали ниц, не смея
поднять глаз. Женщина же подошла ко гробу, простерла руку и
прорекла: "Встань, Эренгар, любимый мой слуга, ибо не кончено
то дело, ради которого пришел ты в сей грешный мир. Отныне
вручаю я тебе силу мою, чтобы пронес ты высоко знамя истинной
веры." И восстал убитый священник, повинуясь руке Крылатой, она
же исчезла, как не была. И воскликнул один из монахов:
"Господи, воля Твоя! Если то был ангел Твой, то зачем он так
несходен обликом с теми светлыми, что доселе возвещали нам
Слово Твое?" Эренгар же рассмеялся и сказал: "Если бы то был
посланец Всеобщего Врага, как бы вошел он в святой Храм
Господень?"...
- Ну и мастерица же ты рассказывать! - неожиданно
перебивает меня Диаль-ри. - Слышал же эту легенду не один раз,
а вот заслушался... Да знаю я все это: и как явился этот тип к
папе и заявил, что Господь послал его, чтобы с корнем выдрать
нечестивцев, почитающих святую Бланку за сестру Господа
Нашего...
- Эн Герхард, - страстно возражаю я, - иной раз самое
невероятное на поверку оказывается чистейшей правдой. Ле Жеанно
действительно был возвращен из-за грани, и только после этого
появились у него все эти мистические способности. Кто
возвратил, судить не берусь, но что-то не похоже, чтоб это был
ангел Господень. Ибо до зарождения бланкианства и появления на
сцене Ле Жеанно здешние христиане не знали войн за веру!
