того, мышцы и нервные окончания лап дракона, которые ему приходилось
использовать, никогда не учились писать, и уж конечно, в любом случае не
были приспособлены для этого. В результате он не мог и близко-то
подобраться к концу своего рассказа прежде, чем накатывал прилив и смывал
все ранее написанное, за исключением тех мест, на которые он уже сам
наступил лапами или которые случайно смахнул хвостом. И все, что можно
было увидеть, выглядело примерно так: (многоточие обозначает места,
которые он растоптал)
Я ОПШЕЛ СПА... КАНА ОРКОНА Я ИМЕЮ В ВИДУ ПЕЩЕРУ ДРАНКОНА ТАК КАК
ОНБЫЛ МЕРТВ И ОЖД ТАКОЙ СИЛЪ... ПРОСНУЛСЯ И ЗАК... НЕ... СНЯТЪ ССС МОЙ
РУКИ О ПРОКЛЯТЪЕ...
Всем, однако, было ясно, что характер Юстаса, после того, как он стал
драконом, значительно улучшился. Он стремился помочь. Он облетел остров и
выяснил, что он весь в горах и живут там только горные козлы и стада диких
свиней. Юстас притащил много свиных туш в качестве провизии для корабля.
Он оказался гуманным охотником, потому что мог мгновенно прикончить зверя
одним ударом своего хвоста так, что тот и не знал, да, думаю, и до сих пор
не знает, что его убили. Несколько туш он, естественно, съедал сам, но
всегда в одиночестве, так как теперь, когда он стал драконом, он
предпочитал сырую пищу и не мог вынести, чтобы все остальные видели его за
грязной трапезой. Однажды, летя медленно и устало, но с большой гордостью,
он приволок в лагерь высокую сосну, которую вырвал вместе с корнями в
отдаленной долине, чтобы можно было сделать главную мачту для корабля. А
по вечерам, если становилось прохладно, как иногда бывает после сильных
дождей, он был чрезвычайно удобен: вся компания шла к нему, рассаживалась
вокруг, прижавшись спиной к горячим бокам, таким образом, быстро
согревалась и высыхала. Кроме того, одно дуновение его пламенного дыхания
разжигало самый упрямый костер. Иногда он поднимался в воздух с
несколькими избранными на спине, и они могли увидеть проносящиеся под ними
зеленые склоны, каменистые вершины, узкие долины, похожие на трещины, и
далеко за морем, на востоке, темно-синее пятно на голубом горизонте,
которое могло быть сушей.
Удовольствие, совершенно новое для него. Быть любимым и, больше того,
любить других было тем единственным, что не давало Юстасу погрузиться в
отчаяние. Быть драконом было очень печально для него. Он вздрагивал всякий
раз, когда, пролетая над горным озером, замечал собственное отражение. Он
ненавидел огромные, как у летучей мыши, крылья, острый, как зубья пилы,
гребень на спине и ужасные загнутые когти. Он почти боялся оставаться
наедине с самим собой, но в тоже время ему было стыдно находиться вместе с
остальными. По вечерам, когда его не использовали как грелку, он обычно
ускользал из лагеря и лежал на берегу, свернувшись, как змея, между лесом
и водой.
В таких случаях, к большому его удивлению, самым постоянным его
утешителем был Рипичип. Благородная Мышь украдкой выползала из веселого
кружка у костра и усаживалась у драконьей головы, с подветренной стороны,
чтобы на нее не попадало его дымное дыхание. Рипичип разъяснял Юстасу, что
все то, что с ним произошло - яркий пример поворота колеса Фортуны, и что
если бы они с Юстасом находились в его доме в Нарнии (на самом деле у него
была норка, а не дом, и даже драконья голова, не говоря уже об остальном,
не поместилась бы в ней) он мог бы привести ему более сотни примеров из
жизни императоров, королей, герцогов, рыцарей, поэтов, влюбленных,
звездочетов, философов и волшебников, которые вначале благоденствовали, а
потом по воле судьбы попали в бедственное положение, и многие из которых
вновь обрели все потерянное и жили после этого долго и счастливо. И хотя,
быть может, в тот момент это не казалось таким уж утешительным, но Рипичип
имел добрые намерения, и Юстас никогда не забывал этого.
Однако, мысли всех омрачал вопрос о том, что им делать с драконом,
когда они будут готовы к отплытию. Они старались не говорить об этом,
когда Юстас находился поблизости, но несколько раз он невольно слышал
обрывки их разговоров: "Влезет ли он в длину вдоль одной стороны палубы?
Нам придется все запасы переложить на другую сторону вниз, чтобы сохранить
равновесие", - или - "Сможет ли он догонять нас по воздуху?" - или (чаще
всего). - "А чем же мы его будем кормить?".
И бедный Юстас все больше и больше ощущал, что с первого же дня,
когда он попал на борт, с ним было одно лишь сплошное мучение и что теперь
он создавал еще больше проблем. Эта мысль въедалась ему в голову точно так
же, как браслет - в переднюю лапу. Он знал, что если драть его зубами,
делается только хуже, но иногда не мог удержаться от этого, особенно в
жаркие ночи.
Однажды утром, через шесть дней после того, как они высадились на
Острове Дракона, Эдмунд проснулся очень рано. Только-только начало
светать. Глядя на восток, едва можно было различить стволы деревьев. Когда
он проснулся, ему послышался какой-то шум. Он приподнялся на одном локте и
посмотрел вокруг: тут же ему показалось, что он видит темную фигуру,
движущуюся по опушке леса со стороны моря. Первое, что ему пришло в
голову, было: "А почему мы все уверены, что на этом острове нет туземцев?"
Затем он решил, что это Каспиан: фигура была примерно такого же роста, но
он знал, что Каспиан спал рядом с ним и мог видеть, что тот даже не
пошевелился во сне. Эдмунд проверил, на месте ли его шпага, затем поднялся
и отправился выяснять, что это такое.
Он тихо подошел к опушке леса. Темная фигура все еще находилась там.
Теперь он увидел, что она слишком мала ростом для Каспиана, но слишком
велика для Люси. Незнакомец не убегал. Эдмунд вытащил шпагу и уже собрался
бросить ему вызов, когда тот тихо спросил:
- Это ты, Эдмунд?
- Да. А ты кто? - ответил он.
- Ты что, не узнаешь меня? - сказал незнакомец. - Это же я - Юстас.
- Клянусь Юпитером, - воскликнул Эдмунд, - точно. Дорогой мой...
- Тсс, - сказал Юстас и покачнулся, как будто он вот-вот упадет.
- Привет! - воскликнул Эдмунд, подхватывая его. - Что с тобой
происходит? Ты болен?
Юстас молчал так долго, что Эдмунд стал думать, не потерял ли тот
сознание, но, наконец, он произнес:
- Это было ужасно. Ты не представляешь... но теперь все в порядке. Не
могли бы мы пойти куда-нибудь и поговорить? Я не хочу пока встречаться с
остальными.
- Да, с удовольствием, куда хочешь, - сказал Эдмунд. - Мы можем пойти
и посидеть на скалах вон там. Слушай, я очень рад видеть, что ты - э -
снова выглядишь самим собой. Ты, должно быть, провел весьма неприятные
дни.
Они пошли к скалам и уселись там, глядя на залив. Небо тем временем
становилось все светлее и светлее, звезды исчезли, за исключением одной,
ярко светившейся низко над горизонтом.
- Я не буду тебе рассказывать, как я превратился в дракона, до тех
пор, пока не смогу рассказать об этом всем остальным и покончить с этим, -
начал Юстас. - Кстати, я даже не знал, что это называется драконом, пока
не услышал, когда объявился здесь тем утром, что вы все пользуетесь этим
словом. Я хочу рассказать тебе, как я перестал им быть.
- Давай, говори, - сказал Эдмунд.
- Ну, прошлой ночью я чувствовал себя еще более несчастным, чем
обычно. И этот проклятый браслет резал руку, как не знаю что...
- Теперь все в порядке?
Юстас рассмеялся, но совсем другим смехом, чем когда-либо раньше, и
легко снял браслет с руки.
- Вот, - сказал он, - и, что касается меня, пусть забирает его кто
хочет. Ну так, как я уже говорил, я бодрствовал и гадал, что же все-таки
со мной станется. И тогда - но, заметь, все это могло быть лишь сном. Я ни
в чем не уверен.
- Продолжай, - сказал Эдмунд, проявляя исключительное терпение.
- Ну, так вот, я поднял голову и увидел то, чего уж вовсе не ожидал:
ко мне приближался огромный лев. Самым странным было то, что прошлой ночью
не было луны, но там, где ступал лев, было лунное сияние. И так он
подходил все ближе и ближе. Я ужасно испугался его. Ты, конечно, можешь
подумать, что будучи драконом, я бы мог без труда пришибить любого льва.
Однако это был не такой страх. Я боялся не того, что он меня съест, я
просто боялся его самого - если ты можешь это понять. Он подошел близко ко
мне и посмотрел мне прямо в глаза. И я крепко закрыл глаза. Но от этого не
было никакого толку, потому что он приказал мне следовать за ним.
- Ты хочешь сказать, что он заговорил?
- Я не знаю. Теперь, когда ты упомянул об этом, я не думаю, что он
говорил. Но он все равно приказывал мне. И я знал, что должен делать то,
что он приказывает, поэтому я встал и последовал за ним. И он повел меня
далеко в горы. И все время вокруг льва, куда бы он не шел, было это лунное
сияние. Так, наконец, мы взошли на вершину горы, которую я никогда раньше
не видел, и там был сад - с деревьями, фруктами и всем прочим. В центре
его бил источник.
Я знал, что это источник, потому что было видно, как вода бьет ключом
и пузыри поднимаются со дна, но он был гораздо больше, чем обычный
источник, он был похож на очень большую круглую купальню со спускающимися
в нее мраморными ступенями. Вода была совершенно чистая, чище всего на
свете, и мне подумалось, что если бы я мог войти туда и окунуться, то это
уменьшило бы боль в моей лапе. Но лев сказал мне, что прежде я должен
раздеться. Заметь, я не знаю, говорил ли он что-нибудь вслух или нет.
Я только собирался ответить, что не могу раздеться, потому что на мне
нет никакой одежды, как подумал, что драконы ведь похожи на змей, а змеи
могут сбрасывать кожу. Конечно же, подумал я, именно это и имел ввиду лев.
Тогда я начал чесаться, и повсюду стала отходить чешуя. Тогда я запустил
когти глубже и, вместо чешуек, отлетавших тут и там, начала прекрасно
сходить вся моя кожа, как будто кожура банана, как это обычно бывает после
болезни. И уже через пару минут я смог выйти из нее целиком. Я видел, как
она лежит рядом. Выглядела она довольно противно, но мое ощущение было
очень приятным. Тогда я начал спускаться в купальню, чтобы окунуться.
Но как только я собрался коснуться ногой воды, я посмотрел вниз и
заметил, что мои ноги опять покрылись чешуей и стали жесткими, грубыми,
морщинистыми, совсем, как прежде. Ну, ладно, подумал я, это означает лишь
то, что под первым костюмом у меня надет другой, меньший, и что его мне
тоже надо снять. Тогда я снова царапал и драл себя когтями, и эта кожа
тоже прекрасно сошла, и я вышел из нее, оставив ее лежать рядом с первой,
и снова направился к источнику искупаться.
Ну, и снова произошло тоже самое. И я подумал, о, Господи, сколько же
еще кож я должен с себя снять? Мне очень хотелось омыть свою больную лапу.
Тогда я в третий раз стал царапать себя и снял третью кожу, также, как и
две предыдущие, и вышел из нее. Но как только я взглянул на свое отражение
в воде, так понял, что опять все было бесполезно.
Тогда лев сказал, но я не знаю, говорил ли он:
- Тебе придется позволить мне раздеть тебя.
Знаешь, я боялся его когтей, да еще как, но к этому моменту я был
почти в отчаянии. Так что я просто лег на спину, чтобы он мог это сделать.
В первый же раз он рванул так сильно, что мне показалось, что он
вонзил когти прямо мне в сердце. А затем, когда он начал стаскивать с меня
кожу, это было еще больнее, чем все, что я когда-либо пережил.
Единственное, что помогало мне переносить все это, было лишь удовольствие
ощущать, как она сходит. Ты, наверное, знаешь, если ты хоть когда-нибудь
сдирал корочку с ранки. Это больно - еще как, но так приятно видеть, что
