слушала и, к огорчению Рэнсома, не обернулась к нему, не
поздоровалась, даже и не заметила, как он подошел и сел на
мягкий мох.
-- Да, мы растем, -- произносила оболочка. -- Растем,
когда слагаем стихи о том, чего нет; о том, что могло быть.
Если ты отвергаешь это, не отвергаешь ли ты предложенный тебе
плод?
--Я не от поэзии отказываюсь, -- сказала она, -- а только
от этой одной истории, которую ты вложил в мой разум. Я могу
сочинять истории про Короля и про наших детей. Я могу
придумать, что рыбы летают, а звери плавают в море. Но если я
сочиню историю о жизни на Твердой Земле, я не знаю, как быть с
заповедью Малельдила. Я ведь не могу придумать, будто Он Сам
изменил Свою волю. А если я придумаю, будто мы живем там
вопреки Его запрету, то я как бы сделаю море черным, воду --
непригодной, воздух -- жалящим. И вообще, я не понимаю, какой
прок в таких мыслях.
-- Ты станешь старше, мудрее, -- ответило тело Уэстона.
-- Ты это точно знаешь?
-- Конечно, -- отвечало оно. -- Именно так женщины в моем
мире становятся сильными и красивыми.
-- Не слушай его, -- сказал Рэнсом, -- отошли его, забудь
о нем!
Она впервые обернулась. С тех пор, как он видел ее, лицо
ее стало чуть-чуть иным -- не печальней, и не встревоженней, и
все-таки было в нем какое-то легчайшее сомнение. Однако она
явно обрадовалась, хотя и удивилась, а первые ее слова
объяснили, почему она не поздоровалась сразу -- видимо, она не
представляла себе, как можно вести разговор с двумя людьми.
Когда они заговорили втроем, она часто терялась -- она не умела
ловить две реплики или быстро переводить взгляд с одного
собеседника на другого. Иногда она слушала только Рэнсома,
иногда -- Уэстона, но обоих сразу -- никогда.
-- Почему ты начал говорить прежде, чем он закончил? --
спросила она. -- Что вы делаете там, у себя? Вас ведь так
много, и больше двоих собирается часто. Вы разговариваете по
очереди? Или вы умеете слушать сразу многих? Я не умею, я еще
слишком молода.
-- Я вообще не хочу, чтобы ты его слушала, -- сказал
Рэнсом. -- Он... -- и тут он запнулся. "Плохой и подлый",
"лживый"... -- любое из этих слов для нее бессмысленно.
Подумав, он вспомнил разговор о великом эльдиле, который
держался за старое благо и ради него отказался от нового. Да,
только так можно объяснить ей, что такое зло. Он было заговорил
-- и опоздал: голос Уэстона успел его опередить.
-- Этот Пятнистый человек, -- произнес он, -- не дает тебе
меня слушать, чтобы ты не стала взрослой. Он не хочет, чтобы ты
отведала плодов, которых еще не пробовала.
-- Зачем же это ему?
-- Разве ты не заметила, -- продолжал голос, -- разве ты
не заметила, что Пятнистый из тех, кто отступает перед новой
волной и хочет вернуть волну ушедшую? Разве он не выдал себя в
первом же разговоре? Он не знал, что все обновилось с тех пор,
как Малельдил стал человеком; не знал, что отныне все твари,
одаренные разумом, имеют человеческий облик. Ты объяснила это
ему, а он не обрадовался. Он огорчился, что больше не будет
этих мохнатых существ. Он хотел бы вернуть тот, прежний мир.
Потом ты просила его рассказать про смерть -- и он не захотел.
Он хочет, чтобы ты так и не стала взрослой, не узнала смерти.
Ведь это он сказал, что можно не обрадоваться той волне,
которую пошлет нам Малельдил -- можно так испугаться ее, что
все отдашь, лишь бы она не пришла.
-- Значит, он очень молодой? -- спросила Королева.
-- Мы называем это "плохой", -- отвечало тело. -- Он -- из
тех, кто отказывается от посланного ему плода ради того плода,
которого он ждал или который он ел раньше.
-- Что ж, сделаем его старше, -- сказала Королева, и хотя
она не взглянула в его сторону, Рэнсом вновь ощутил, что она --
Мать и Владычица, которая желает добра и ему, и всем. А он...
он ничем не мог ей помочь. Оружие выбили из его рук.
-- А ты научишь меня смерти? -- спросила Королева, глядя
снизу вверх на тело Уэстона.
-- Да, -- ответило оно, -- затем я и пришел, чтобы вы
имели Смерть и имели ее в избытке. Но тут потребуется много
мужества.
-- Что такое "мужество"?
-- То, что велит нам плыть, когда волны такие большие, что
ты, пожалуй, предпочла бы остаться на берегу.
-- А, знаю, знаю! Тогда плавать лучше всего.
-- Да. Но чтобы найти смерть, а со смертью -- мудрость, и
мощь, и красоту, ты должна сразиться с тем, что сильнее любой
волны.
-- Продолжай. Я никогда не слышала таких слов. Они похожи
на большие пузыри, которые растут на деревьях. Когда ты
говоришь их, я... мне... нет, не знаю, что мне приходит в
голову.
-- Ты услышишь и более великие слова, но сперва ты должна
стать старше.
-- Так сделай меня старше.
-- Королева! -- воскликнул Рэнсом. -- Разве не лучше,
чтобы Малельдил сделал тебя старше в урочное время и Своей
рукой?
Лицо Уэстона не оборачивалось к нему ни разу; лишь голос
его, обращенный к Королеве, возразил Рэнсому.
-- Вот видишь? -- сказал он. -- Несколько дней назад он
сам, хотя и нечаянно, показал тебе, что Малельдил уже выпускает
твою руку, чтобы ты шла сама. Тогда и выросла первая ветвь --
ты поняла, и стала по-настоящему старше. С тех пор Малельдил
еще многому тебя научил -- не Сам, через меня. Ты будешь
принадлежать только самой себе, этого и хочет от тебя
Малельдил. Вот почему Он разлучил тебя с Королем и отдалил от
Себя. Так Он делает тебя взрослой -- ты сама должна сделать
себя взрослой. А твой Пятнистый хочет, чтобы ты сидела смирно и
ждала, пока Малельдил все за тебя сделает.
-- Что же сделать нам, чтобы Пятнистый стал старше? --
спросила она.
-- Я не думаю, что ты сможешь помочь ему, пока сама не
станешь старше, -- ответил голос Уэстона. -- Ты еще никому не
можешь помочь. Ты -- дерево, на котором нет плодов.
-- И правда, -- сказала Королева. -- Продолжай.
-- Так слушай, -- продолжал голос. -- Ты уже поняла, что
ждать приказа от Малельдила, когда Малельдил хочет, чтобы ты
шла сама, -- тоже непослушание?
-- Кажется, поняла.
-- Слушаться неверно -- все равно что не слушаться, --
объяснил он.
На минуту Королева задумалась, потом захлопала в ладоши.
-- Поняла, поняла! -- воскликнула она. -- Насколько старше
ты меня сделал! Вот я недавно играла с одним зверем, гонялась
за ним -- а он понял, и побежал от меня. Если бы он стоял
смирно и дал себя поймать, он послушался бы, но неправильно.
-- Ты очень хорошо поняла. Когда ты совсем вырастешь, ты
будешь еще красивей и мудрее, чем женщины нашего мира. Теперь
ты знаешь, что так обстоит дело и с приказами Малельдила.
-- Кажется, я не совсем поняла.
-- Уверена ли ты, что Он всегда ждет послушания?
-- Как же можно не слушаться Того, Кого любишь?
-- Этот зверь тоже любит тебя, но он убегал.
-- Не знаю, так ли это похоже, -- сказала Королева. -- Тот
зверь знает, когда я хочу, чтобы он убегал, когда -- чтобы он
подошел. А Малельдил никогда не говорил нам, что Его слова или
дела могут оказаться шуткой. Разве Тот, Кого мы любим, может
шутить или играть, как мы? Ведь Он -- сила и радость. Ему не
нужна шутка, как не нужны еда или сон.
-- Я говорю не о шутке. Она только похожа на то, что я
имею в виду: ты должна вынуть руку из Его руки, стать вполне
взрослой, пойти избранным путем. Возможно ли это, если ты хотя
бы однажды не ослушаешься Его... ну, как бы ослушаешься?
-- Можно ли "как бы" ослушаться?
-- Можно. Ты сделаешь то, что Он как бы запретил. А что,
если запрет для того и создан, чтобы ты его нарушила?
-- Если бы Он велел нам его нарушить, запрет уже не был бы
запретом. А если Он не велел, откуда мы знаем, что запрет надо
нарушить?
-- Какой мудрой ты становишься, красавица! -- произнес
голос Уэстона. -- Конечно, если бы Он велел нарушить Его
запрет, запрет уже не был бы запретом, все правильно. И Он не
шутит с тобой, в этом ты тоже права. Он ждет от тебя втайне,
чтобы ты и впрямь ослушалась, и впрямь стала старше. Если бы Он
открыл тебе это, все лишилось бы смысла.
Помолчав, Королева сказала:
-- Теперь я не пойму, в самом ли деле ты старше меня. Ведь
то, что ты говоришь, -- словно плод без вкуса! Если я выйду из
Его воли, я получу то, чего желать невозможно. Как перестану я
любить его... или Короля... или всех тварей? Это все равно что
ходить по воде или плавать по суше. Ведь я не перестану ни
пить, ни спать, ни смеяться! Я думала, в твоих словах есть
смысл, а теперь мне кажется, что смысла в них нет. Выйдя из Его
воли, я уйду в то, чего нет.
-- Да, таковы все Его заповеди, кроме одной.
-- Как это может быть?
-- Ты и сама знаешь, что она -- особенная. Все остальные
Его заповеди -- есть и спать, любить и наполнять этот мир
своими детьми -- хороши сами по себе, ты это видишь. А вот
запрет жить на Твердой Земле -- не такой. Ты уже знаешь, что в
моем мире Он такого запрета не дал. Ты не можешь понять, в чем
тут смысл. Если бы этот запрет был так же хорош, как другие,
разве Малельдил не дал бы его и всем остальным мирам? Если это
-- благо, Он непременно даровал бы его. Значит, блага здесь
нет. Сам Малельдил указывает это тебе, вот сейчас, через
собственный твой разум. Это пустой запрет, запрет ради запрета.
-- Зачем же?
-- Чтобы ты могла его нарушить. Зачем же еще? Сам по себе
этот запрет ничуть не хорош. В других мирах его нет. Он лишает
тебя оседлой жизни, ты не можешь распоряжаться ни временем
своим, ни собой. Значит, Малельдил ясно показывает, что это --
испытание, большая волна, в которую ты должна шагнуть, чтобы
стать по-настоящему взрослой, отделенной от Него.
-- Если это так важно для меня, почему же Он не вложил
ничего такого в мой разум? Все исходит от тебя, чужестранец. Я
не слышу Голоса, даже шепота, который подтвердил бы твои речи.
-- Как ты не понимаешь? Его и не может быть! Ведь
Малельдил хочет -- Он очень, очень хочет, -- чтобы Его создание
стало совершенно самостоятельным, полагалось на свой разум и
свою отвагу, пусть вопреки Ему. Как Он может это сказать?
Приказ все испортит. Все, что ты сделаешь по приказу, ты
сделаешь вместе с Ним. Только это, это одно -- вне Его воли,
хотя он желает именно этого. Неужели ты думаешь, что Он хочет
видеть в Своем творении лишь Себя Самого? Тогда зачем бы Он
творил? Нет, Ему нужен Друг... Другой... тот, кто уже не
принадлежит Ему всецело. Вот чего Он жаждет.
-- Если б я только знала, так ли это...
-- Он не скажет тебе. Он просто не может. Может Он сделать
одно -- поручить это другому созданию. Так Он и сделал. Разве
не Его волей пересек я Глубокое Небо, чтобы научить тебя всему,
чему Он хочет научить?
-- Госпожа моя, -- сказал наконец Рэнсом, -- если я
заговорю, будешь ли ты слушать меня?
-- Конечно, Пятнистый! -- ответила она.
-- Этот человек сказал, что запрет о Твердой Земле
отличается от всех прочих, потому что его нет в других мирах и
потому что мы не видим, в чем его смысл. Тут он прав. Но он
говорит, что запрет такой странный, чтобы ты его нарушила. А
может, у этой странности -- другая причина?
-- Какая же?
-- Я думаю, Малельдил дал тебе такой закон, чтобы ты
исполнила его ради послушания. Слушаясь Малельдила, ты делаешь
то, что нравится и тебе. Ты исполняешь Его волю -- но не только
ради того, чтобы ее исполнить. Удовлетворится ли этим любовь?
Как бы ты вкусила радость послушания, если бы не было заповеди,
чей единственный смысл -- соблюдение Его воли? Ты сказала, что
