послал меня в ваш мир с какой-то целью. Ты знаешь, с какой?
Она к чему-то прислушалась, потом сказала:
-- Нет.
-- Тогда отведи меня к себе домой и познакомь с вашим
народом.
-- Что такое "народ"?
-- Твоя родня... ну, и другие.
-- Ты говоришь о Короле?
-- Да. Если здесь есть король, лучше мне пойти к нему.
-- Я не могу тебя отвести, -- сказала она. -- Я не знаю,
где он.
-- Тогда отведи меня к себе домой.
-- Что такое "дом"?
-- Место, где люди живут, хранят свои вещи, растят детей.
Она раскинула руки, охватив весь мир вокруг себя, и
сказала:
-- Вот мой дом.
-- И ты живешь здесь в одиночестве? -- спросил он.
-- Что такое "одиночество"?
Рэнсом попробовал иначе:
-- Отведи меня туда, где я смогу поговорить с другими.
-- Если ты имеешь в виду Короля, я ведь сказала: я не
знаю, где он. Когда мы были совсем молодые, много дней назад,
мы прыгали с острова на остров. Когда он был на одном острове,
а я на другом, поднялась волна и нас отнесло в разные стороны.
-- Разве ты не можешь отвести меня к другим людям? Ведь не
единственный же он человек, кроме тебя!
-- Нет, единственный. Разве ты не знал?
-- Должны быть и другие -- твои братья, сестры, родичи,
друзья...
-- Я не знаю, что эти слова значат.
-- Да кто же тогда Король? -- в отчаянии спросил Рэнсом.
-- Он -- это он сам, -- сказала она. -- Как можно ответить
на такой вопрос?
-- Послушай, -- сказал Рэнсом, -- у тебя ведь есть мать.
Она жива? Где она? Когда ты в последний раз ее видела?
- У меня есть мать? -- спросила Женщина, удивленно, но
совсем спокойно. -- О чем ты? Это я -- Мать.
И снова Рэнсом почувствовал, что говорит не она или не
только она. Никакого другого звука не было, море и воздух
застыли, но где-то в призрачной дали вновь началась песня
огромного хора. И к нему вернулся страх, который рассеяли было
ее нелепые ответы.
-- Я не понимаю, -- сказал он.
--И я не понимаю, -- сказала Женщина, -- но душа моя
славит Малельдила, ибо Он нисходит с Высоких Небес, чтобы
благословить меня на все времена, которые еще придут к нам. Он
силен, сила Его укрепляет меня, и ею живы эти славные твари.
-- Если ты мать, где твои дети?
-- Их еще нет, -- сказала она.
-- А кто будет их отцом?
-- Король, конечно, кто же еще?
-- И у короля тоже нет отца?
-- Он сам -- Отец.
-- Значит, -- медленно произнес Рэнсом, -- ты и он --
единственные люди во всем этом мире?
-- Конечно. -- Тут лицо ее изменилось. -- Какая же молодая
я была! -- сказала она. -- Теперь я вижу. Я знала, что в старых
мирах, там, где хросса и сорны, много разумных существ. Но я
забыла, что и ваш мир старше нашего. Я поняла, вас теперь
много. Я-то думала, вас там тоже только двое. Я думала, ты --
Отец и Король вашего мира. А там живут уже дети детей, и ты,
наверное, один из них.
-- Да, -- сказал Рэнсом.
-- Когда ты вернешься, передай мой привет вашей Королеве и
Матери, -- сказала Зеленая Женщина, и впервые в ее голосе
прозвучала изысканная даже церемонная вежливость. Рэнсом понял:
она знает теперь, что говорит не с равным.
Одна королева посылала свой привет другой, и тем более
благосклонно разговаривала с простым подданным. Ему нелегко
было ей ответить.
-- Наша Королева и Мать умерла, -- наконец сказал он.
-- Что значит "умерла"?
-- Когда наступает время, люди покидают наш мир. Малельдил
забирает их души куда-то -- мы надеемся, что в Глубокие Небеса.
Это называется "умереть".
-- Что же ты дивишься, почему ваш мир избран для Поворота?
Вы всегда глядите в Глубокое Небо, мало того -- вас еще и
забирают. Милость, оказанная вам, превыше всех милостей.
Рэнсом покачал головой:
-- Это не совсем так.
-- Наверное, -- сказала она. -- Малельдил послал тебя,
чтобы ты научил нас умирать.
-- Ты не поняла, -- сказал он, -- это все совсем не так.
Это очень страшно. Смерть даже пахнет дурно. Сам Малельдил
заплакал, когда увидел ее.
И голос его, и лицо, видимо, удивили се. Она изумилась --
не ужаснулась, просто изумилась, но лишь на секунду; потом
изумление растворилось в се покос, словно капля в океане. Она
сказала снова:
-- Не понимаю.
-- И не поймешь, госпожа, -- сказал он. -- Так уж устроен
наш мир -- не все, что там есть, приятно нам. Бывает и такое,
что руки и ноги себе отрежешь, лишь бы его не было -- и все же
это есть.
-- Как можно желать, чтобы нас не коснулась волна, которую
послал Малельдил?
Рэнсом знал, что спорить не стоит, и все же продолжал:
-- Да ведь и ты ждала Короля, когда повстречалась со мной.
Когда ты увидела, что это не он, лицо твое изменилось. Разве ты
этого хотела? Разве ты не хотела увидеть кого-то другого?
-- Ох! -- просто охнула Женщина и отвернулась от него. Она
опустила голову, стиснула руки, напряженно размышляя. Потом
вновь подняла взгляд, и сказала:
-- Не делай меня старше так быстро, я не вынесу, -- и
отступила от него на несколько шагов.
Рэнсом пытался понять, не причинил ли ей вреда. Он
догадался, что чистота ее и покой не установлены раз и
навсегда, как покой и неведение животного, -- они живые, а
значит, хрупкие. Равновесие удерживал разум, его можно
нарушить. Скажем так: велосипедисту нет причин упасть посреди
ровной дороги, и все же это может случиться в любую минуту.
Ничто не принуждало ее сменить мирное счастье на горести нашего
рода, но ничто и не ограждало ее... Опасность, которую Рэнсом
разглядел, ужаснула его; но когда он вновь увидел лицо
Королевы, он уже сказал бы не "опасно", а "стало интересно", а
там и забыл все определения. Снова не мог он глядеть на это
лицо -- он увидел то, что старые мастера пытались изобразить,
рисуя нимб. Лицо излучало и веселье, и строгость, сияние его
походило на сияние мученичества -- но без всякой боли. А когда
она заговорила, слов ее он опять не понял.
-- Я была такая молодая, вся моя жизнь была как сон...
Я-то думала, меня ведут или несут, а я шла сама...
Рэнсом спросил ее, что это значит.
-- То, что ты показал мне, -- продолжала она, -- это ведь
ясно, как небо, но раньше я не видела. А это происходит каждый
день. Я иду в лес, чтобы найти там еду, и уже думаю об одном
плоде больше, чем о другом. Но я могу найти другой плод, не
тот, о котором думала. Я ждала одну радость, а получила другую.
Раньше я не замечала, что в тот самый миг, когда я нахожу этот
плод, я что-то... ну, выбрасываю из головы, о чем-то забываю. Я
еще вижу тот плод, который не нашла. Если б я захотела... если
б это было возможно,.. я могла бы все время глядеть только на
этот плод. Душа отправилась бы искать то, чего она ждала, и
отвернулась бы от того, что ей послано. Так можно отказаться от
настоящего блага, и вкус плода, который ты держишь, покажется
пресным по сравнению с тем плодом, которого нет.
Рэнсом перебил ее:
-- Ну, это не то же самое, что найти незнакомца, когда
надеешься встретить мужа.
-- Именно так я все и поняла. Ты и Король различаетесь
куда больше, чем два плода. Радость встречи с ним и радость от
нового знания, которое ты мне дал, меньше похожи друг на друга,
чем вкус разных плодов. Когда разница так велика и благо,
которое ты ждешь, так важно, первая картинка держится в уме
гораздо дольше, сердце бьется много раз, после того, как уже
пришло иное благо. Вот это чудо, эту радость ты и показал мне,
Пятнистый, я сама отвернулась от того, чего я ждала, и приняла
то, что мне послано, сама, по своей воле. Можно представить
себе иную волю, иное сердце, которое поступит иначе -- будет
думать только о том, чего оно ждало, и не полюбит то, что ему
послано.
-- В чем же здесь чудо и радость? -- спросил Рэнсом.
Мысль ее была настолько выше его мыслей, глаза сверкали
таким торжеством, что на Земле оно непременно обернулось бы
презрением, но в этом мире презрения нет.
-- Я думала, -- сказала она, -- что меня несет воля Того,
Кого я люблю. А теперь я знаю, что по своей воле иду вслед за
Ним. Я думала, благо, которое Он посылает, вбирает меня и
несет, как волна несет острова, но это я сама бросаюсь в волну
и плыву, как плывем мы, когда купаемся. Мне показалось, что я
попала в ваш мир, где нет крыши, и люди живут прямо под
обнаженным небом. Это и радостно и страшно! Подумать только, я
сама иду рядом с Ним, так же свободно, как Он Сам, Он даже не
держит меня за руку. Как сумел Он создать то, что так отделено
от Него? Как пришло Ему это в голову? Мир гораздо больше, чем я
думала. Я думала, мы идем по готовым дорожкам, а дорожек нет.
Там, где я пройду, и будет тропа.
--А ты не боишься, -- спросил Рэнсом, -- что когда-нибудь
тебе будет трудно отвернуться от того, что ты хотела, ради
того, что пошлет Малельдил?
-- И это я понимаю, -- ответила она. -- Бывают очень
большие и быстрые волны. Нужны все силы, чтобы плыть вместе с
ними. Ты думаешь, Малельдил может послать мне и такое благо?
-- Да, такую волну, что всех твоих сил будет мало.
-- Так бывает, когда плаваешь, -- сказала Королева, -- в
этом-то и радость, правда?
-- Разве ты счастлива без Короля? Разве он тебе не нужен?
-- Не нужен? -- переспросила она. -- По-твоему, что-то в
мире может быть не нужно?
Ответы ее начали немного раздражать Рэнсома.
-- Не похоже, чтобы ты очень скучала по нему, раз ты
прекрасно обходишься одна, -- сказал он, и удивился своей
угрюмости.
-- Почему? -- спросила Королева. -- И еще, Пятнистый,
почему у тебя такие холмики и впадины на лбу, почему ты
приподнял плечи? Что это значит в твоем мире?
-- Ничего, -- поспешно ответил он. Казалось бы, что
такого, но в этом мире и так лгать нельзя. Когда он солгал, его
просто затошнило. Ложь стала бесконечно большой и важной,
заслонила все. Серебряный луг и золотое небо отбросили ее
назад, ему в лицо. Сам воздух исполнился гневом, жалил его -- и
он забормотал:
-- Я просто не сумел бы тебе объяснить...
Королева смотрела на него пристальней, чем раньше.
Возможно, глядя на первого потомка, которого ей довелось
встретить, она предчувствовала, что ожидает ее, когда у нее
будут собственные дети.
-- Мы достаточно говорили, -- сказала она наконец. Рэнсом
думал, что тут она повернется и уйдет; но она не двигалась. Он
поклонился, отступил на шаг -- она ничего не говорила, словно
забыла про него. Он повернулся и пошел сквозь густые заросли,
пока не потерял ее из виду. Аудиенция кончилась.
ГЛАВА 6
Как только она скрылась из виду, ему захотелось
взлохматить волосы, засвистать, закурить, сунуть руки в карманы
-- словом, проделать все то, что помогает мужчине облегчить
душу после долгого, напряженного разговора. Но сигарет у него
не было, да и карманов, а хуже всего было то, что он так и не
остался наедине с собой. С первой минуты, как он заговорил с
Королевой, он ощущал чье-то присутствие, и оно его угнетало. Не
исчезло оно и теперь, скорее усилилось. Общество Королевы все
же защищало его, а с ее уходом он остался не в приятном
одиночестве, а наедине с чем-то. Сперва это было невыносимо,
позже он говорил нам: "Для меня не осталось места". Но вскоре
он обнаружил, что странная сила становится невыносимой лишь в
определенные минуты -- как раз когда ему хочется закурить и
сунуть руки в карманы, то есть утвердить свою независимость,
право быть самому по себе. Тут даже воздух становился слишком
плотным, "без продыху"; место, где он стоял, заполнялось до
