- Я не хочу есть, - сказал он, поднимаясь. - Одевайся, Таня. Пошли.
- Коля, у нас утром плохо с транспортом...
- Возьмем машину. Да одевайся же ты! - первый раз Шедченко закричал
на сестру, с десяти лет заменившую ему мать. Таня отступила, торопливо,
послушно кивая. На мгновение Николая охватил стыд.
Но на стыд времени не было.
5
Ярослав проснулся. Поезд потряхивало на стыках, в окно бил свет.
Слишком яркий, невыносимо режущий. Он повернулся, посмотрел на бесконечную
степь. Серо-желтые мертвые злаки, холмистая гряда вдалеке, что-то, слегка
похожее на проселочную дорогу. Ярослав застонал - от разламывающей голову
боли, от невыносимой, бескрайней как пространство вокруг, тоски.
- Возьми... - Слава со своей полки протянул ему упаковку анальгина. -
И лучше две, одна таблетка не поможет...
- Давно... проснулся?
- С полчаса.
Он жадно проглотил таблетки, запил теплой, безвкусной минералкой из
открытой с вечера бутылки. Покосился вниз, на старуху. Та сидела в той же
позе, что и вчера, как будто и не ложилась. Древняя и равнодушная, как
сама степь.
- Ненавижу... это... - Ярослав кивнул на окно. - Здесь жить нельзя...
- И здесь живут, - Слава пожал плечами. Он, похоже, уже избавился от
головной боли, но мятое лицо выдавало принятую накануне дозу.
- Это не жизнь...
- А как же твои татарские предки? - Слава усмехнулся. - Лук за спину,
и вперед, на лихом коне...
- Они потому и скакали, что пытались выбраться из степи, - буркнул
Ярослав. - Скоро там Саксаул?
- После обеда.
- Поговори с проводником, а?
Слава кивнул.
- Мы прекрасно понимаем друг друга. Поговорю.
Ярослав валялся на полке еще минут двадцать, пряча глаза от света в
грязной подушке, дожидаясь, пока схлынет боль. Слава успел сходить и
умыться, вернулся добродушным и посвежевшим. Пихнул его в плечо:
- Давай, поднимайся. Хватит страдать.
- Я хотел бы проснуться еще раз... - прошептал Ярослав.
- Ну извини - вот этого не получится. Я не могу никуда сгинуть.
Вставай.
Он спрыгнул с полки, пытаясь попасть прямо в ботинки. Слава участливо
смотрел на него.
- Больше напиваться не будем, - пообещал он. - Мы должны приехать в
Москву работоспособными.
- Да уж...
- Выхода у нас нет, Ярик, - Слава похлопал его по плечу. - Соберись.
Я пока чай заварю, с проводником потолкую.
Человек был одет в гражданское, но выправка выдавала в нем военного.
Собственно говоря, сам он даже не считал себя человеком. Но это, по
сути, такая мелочь. Миллионы живых существ в этом мире считают себя
людьми, не имея на то никакого права.
Двойник Николая Шедченко шел по больничному саду, задевая ветки,
роняя фонтаны холодных капель. Осень...
Он забрался в больницу через незакрытое окно туалета на первом этаже.
Здесь стоял сильный запах табака, перебивавший даже неизбежную вонь.
Двойник полковника вымыл руки, перепачканные осыпающимися с рамы чешуйками
краски и невесть откуда взявшейся ржавчиной. Постоял, глядя на
полуоткрытую дверь. В больнице стояла тишина, достойная скорее морга.
По холодному коридору он прошел к лестнице. На секунду задержался у
двери в приемный покой - там о чем-то тихо разговаривали, временами
негромко смеялась женщина. Двойник пожал плечами и стал подниматься на
второй этаж.
...В ординаторской хирургического отделения молодая женщина, бывшая
человеком не больше, чем он, подошла к зеркалу. Оправила волосы, провела
холодной ладонью по лицу. Прошептала, глядя в свой отраженный лик:
- Дай мне силы...
Зеркало молчало. Оно умело лишь одно - отражать. Никогда и ничего не
таилось на амальгаме - кроме истины, молчаливой как любая правда.
Двойник Шедченко тихо открыл дверь, завешанную изнутри белой
занавеской, и вошел в отделение. Помедлил, глядя на дверь ординаторской.
Потом, отвернувшись, прошел в палату, которую выбрал так же легко, как
нашел путь в больницу.
Юноша, бывший единственным обитателем палаты, открыл глаза.
- Привет, Сашка, - прошептал двойник Шедченко.
- Здравствуй, дядька.
- Ты как?
- Хреново, - парень улыбнулся. - А где мать?
- Попозже подойдет. Ты здорово вырос.
- Головы это не коснулось... наверное.
- Ничего. Головой потом займешься, - двойник Шедченко, который не
считал себя человеком, коснулся его плеча с грубоватой неумелой лаской.
- Я не верил, что ты сможешь приехать...
- Знаешь, я люблю тебя, идиота. Спи.
- А ты?
- Мне надо поговорить с врачом, - он позволил себе странную улыбку. -
Ладно, парень. Спи.
Юноша кивнул.
- Ты сразу меня узнал? - отступая к двери, спросил мужчина.
Александр Шедченко кивнул.
- Это здорово.
Мужчина вышел, плотно прикрыв за собой дверь, посмотрел на серый
рассвет, вползающий в коридор через мутные окна. Шумно, не таясь, подошел
к двери ординаторской, толкнул ее.
Женщина в белом халате, стоявшая у окна, молча и без удивления
посмотрела на него.
- Я пришел, - сказал тот, кто не боялся считать себя не-человеком.
6
Мария смотрела на того, кто был рожден злобой и тьмой, не отводя
глаз, не произнося ни слова.
В глазах мужчины не было ничего человеческого. Только холод
профессионального убийцы. О, она знала, что _э_т_о_т_ умел убивать. Он
достаточно повоевал - прикрываясь приказами и красивыми словами для того,
чтобы безнаказанно отбирать чужие жизни. И пусть большая часть его войн
была там, на Востоке, ни одна их них не была войной за веру. Он не умел
нести свет.
- Я пришел, - сказал тот, кто принял облик военного.
- Я знала, что ты придешь.
Мария заставила себя ответить. Даже _э_т_о_г_о_ ей необходимо любить.
Но любить - не значит прощать.
- Ты сама понимаешь, что должно произойти, - сказал мужчина.
- Знаю. Ты должен покаяться - или умереть непрощенным.
Мужчина улыбнулся - словно он имел право улыбаться.
- Глупая девчонка... ты считаешь, что несешь свет...
- Я несу свет. Но могу и лишать его тех, кто недостоин.
- Что ты сделаешь с миром, если войдешь в него, если победишь? -
мужчина медленно продвигался к центру комнаты. Мария застыла у окна.
ДАЙ МНЕ СИЛУ...
- Я дам миру любовь.
- Мир уже не спасти любовью, девочка. Слишком часто любовь предавали,
слишком часто ей оправдывали зло.
- Кто ты такой, чтобы судить о добре и зле?
- Я? Я слуга.
- Ты слуга тьмы.
- Нет, человечества. Тех, у кого есть силы любить, но нет сил
ненавидеть. Я просто страж покоя. И не моя вина, что покой хранит лишь
сила.
- Да, не только твоя вина в этом. Но и слуга отвечает за то, что
творит по приказу.
- "Слуги... повинуйтесь господам своим. Ибо то угодно Богу...", -
мужчина вновь улыбнулся.
- Лишь в тебе выбор - свет или тьма.
- "Свет который в тебе - не есть ли тьма"?
- Я знаю, что ты умеешь искушать, - сказала Мария. - Ибо слово -
оружие. И ложное слово - оружие тьмы. Твой дар - искажать слова.
- Мой дар - служить.
Мужчина обвел комнату взглядом. Взял со стола нож.
- Не хотел бы этого делать, - негромко сказал он. - Мы еще можем
объединиться. Есть другие... и в них подлинная тьма. Давай предотвратим
худшее, а после будем решать.
- Я лишаю тебя Света, - сказала Мария. На мгновение мужчина замер,
неуверенно поднимая руку к глазам. Потом засмеялся и покачал головой.
Сделал еще один шаг к Марии.
- Я не верю в тебя - и ты не сможешь меня ослепить. Выбирай, девочка.
- Даже твой земной брат отступил от тебя. Как можешь ты верить в свою
правоту?
- А где твоя сестра, девочка?
Мария смотрела лишь на него. Неотрывно... чтобы даже в глазах не
отразилась Анна, тихо входящая в открытую дверь.
- Моя сестра уже спасена и прощено ей все, что было... и что будет.
Моя сестра - есть любовь.
- Ты говоришь о любви, не умея любить.
Мария даже улыбнулась этим словам - всей лжи, которая была в них.
- Нельзя любить человечество, не любя человека, - сказал тот, кто был
ложью и тьмой. - И слепая любовь хуже ненависти. Всепрощение - дорога,
которой приходит зло.
- Я прощаю даже тебя, - сказала Мария в тот миг, когда Анна,
оказавшаяся за спиной двойника Шедченко, достала из кармана пальто нож и
вонзила его в спину посланника зла.
Мир закружился. Потолок косо скользнул к полу, пол вздыбился, ударяя
в лицо. Тот, кто считал себя лишь копией человека, упал на скользкий
линолеум. Свитер намок почти мгновенно, кровь толчками била из раны.
Девушка с ножом в руках стояла над ним - глядя испуганно, но без страха.
- Ты не совершила зла, - сказала та, что пришла в мир со светом. - Ты
остановила зло.
- Он... не будет спасен? - прошептала Анна.
- Не знаю... все в нем теперь, - та, что пришла в мир со светом,
склонилась над двойником Шедченко. Он молча смотрел в ее лицо - в глаза, в
которых было столько света и тепла... словно в жерле доменной печи. - Я
могу спасти тебя, - сказала она.
Он не ответил. Странно, почему-то думалось совсем не о том. Ни о
мире, где Сила уже никогда не сможет стать защитой, ни об этой девушке,
чья доброта будет страшнее любой злобы. Ни о том, как бездарно он прожил
свой единственный день.
Двойник Шедченко думал о сестре, которую уже не сможет увидеть, и о
семье, которая все равно никогда не была его семьей.
- Я могу дать тебе прощение и жизнь, - сказала женщина, глядя ему в
лицо. - Ты можешь уйти с миром - или раскаяться, и пойти со мной рядом.
Мне стоит лишь коснуться тебя - и рана закроется.
- Сила не прислуживает... она лишь служит, - прошептал он.
- И где же твоя сила?
В глазах поплыли белые туманные хлопья. Он помнил их с тех пор, когда
был человеком, но в тот раз руки друзей успели затащить его за
полуобрушенный угол глинобитной хижины, и под непрерывные матюки
перетянули пробитое пулей плечо.
- Она уйдет со мной, - прошептал тот, кто не называл себя человеком.
- Тебе ее не получить.
- И все же я прощаю тебя, - на лице женщины не дрогнул ни единый
мускул.
- Подавись им... своим прощением...
Он уже падал в тот темный колодец, который рано или поздно ждет всех.
И голоса женщин становились все тише и тише, оставаясь там, где он был так
недолго...
- Нам придется что-то сделать с телом.
- А он прощен?
- Да. Принеси носилки...
Посланник Силы попытался открыть глаза.
Но даже на это уже не было сил.
7
Поезд подошел к Саксаулу по расписанию. Ярослав, лежа на верхней
полке, смотрел, как наплывают на пути грязные домишки, расписанные
дембельскими лозунгами бетонные заборы, какие-то совершенно ужасные
ларьки, уставленные бутылками с радужными этикетками. В Азии даже
поддельное спиртное несет в себе некую гарун-аль-рашидскую пышность.
- Пам-парам-пам, - промычал Слава, глядя в окно. - Прекрасная
местность. Ты хотел бы здесь жить? Тихо, уединенно. Можно думать и писать
о вечном. А поезда все идут с востока на запад и с запада на восток.
Ярослав не отреагировал. Поездка в поезде через степь всегда нагоняла
на него тоску.
- Как ты думаешь, москвичи поверят, что есть город под названием
Саксаул?
- Они вначале будут долго вспоминать, что это такое.
- Да, вероятно.
Старушка собралась уже с час назад. В недрах объемистой сумки исчезли
почти нетронутые продукты, бесформенное толстое пальто было накинуто на
плечи. Слава добродушно посмотрел на старуху. Предложил:
