Большинство из нас оставит судно и потихоньку проберется на берег. Нам
легко будет пробраться к девушке и овладеть ей, так что афиняне не только
не помешают нам, но может быть даже и не заметят этого. Стоит только
выбрать минуту, когда Зимайта отойдет от своих подруг и обратит внимание
мужчин на что-нибудь другое. Они даже не будут знать куда девалась девушка
до тех пор, пока мы не отвезем ее в безопасное место. Если мы дадим
заметить себя, то нужно остерегаться, что на помощь юношам может придти
какое-нибудь проходящее мимо афинское судно и у нас могут отнять добычу,
прежде, чем мы достигнем нашего корабля, поэтому будем осторожны и все
удастся.
Так говорил начальник мегарского судна и его экипаж поступил согласно
его приказанию. Они спрятались по одному и по двое на берегу и на холмах,
наблюдая из-за засады за беспечным, веселым обществом.
Долго не приходила для мегарцев минута, наконец случилось так, что
Зимайта, Дроза и Празина, срывая цветы, ничего не подозревая, приблизились
к выступу скалы, за которым скрывались несколько мегарцев. Алкивиад был
довольно далеко, разговаривая с Корой, а Каллимах все еще не отходил с
Аспазией от памятника коринфской девушки.
Мегарцы выскочили из засады, чтобы броситься на Зимайту.
Увидав приближавшихся к ней людей с диким видом, Зимайта громко
вскрикнула и кинулась бежать, сопровождаемая Дрозой и Празиной, также
громко звавшими на помощь. Но Зимайта далеко опередила своих подруг и уже
почти добежала до места, где находился Алкивиад.
Последний, точно так же, как и Каллимах и гребцы на лодке, услышали
испуганные крики девушек и поспешили к ним.
Алкивиад выхватил кинжал, чтобы вместе с гребцами, вооруженными
веслами, броситься на похитителей. Но мегарцы не хотели оставить место
сражения без добычи и так как Зимайта ускользнула от них, то они схватили
ее подруг, Дрозу и Празину, которые в испуге, подобно преследуемым
голубкам, почти не могли бежать.
Поспешно схватив девушек и не желая вступать в бой, мегарцы кинулись
к берегу, вскочили на свой корабль и поспешили в море, прежде, чем
Алкивиад со своими помощниками успели сесть в свою лодку, чтобы начать
преследование.
Тем не менее, вне себя от гнева, Алкивиад хотел броситься вслед
похитителями, но тогда девушки подняли громкие крики, жалуясь, что он
хочет оставить их на берегу, где может быть их ожидают новые враги, взять
же их с собой на лодку казалось совершенно невозможным.
Каллимах, гребцы и больше всех Аспазия, убедили его, что
преследование бесполезно и что для возвращения похищенных найдутся другие
средства.
При виде мегарцев Аспазия побледнела, но бледность скоро сменилась
яркой краской гнева, тем не менее, она первая пришла в себя и почти с
улыбкой торопила Алкивиада возвращаться в Афины.
- Мщение мегарцам! - вскричал Алкивиад, отталкивая лодку от берега и,
бросив о скалу кубок, прибавил:
- Как этот кубок разлетается на куски, так пусть разобьется мегарское
упрямство об афинский Акрополь!
8
По просьбе своей супруги Перикл сейчас же согласился требовать от
мегарцев похищенных девушек, тем более, что наказать мегарцев в последнее
время и без того сильно желали афиняне.
Мегарцы отвечали, что они сейчас же отдадут Дрозу и Празину, как
только им будет возвращена похищенная афинским юношей Зимайта. Но против
этого возвращения просила сама Зимайта, которая нашла себе могущественную
защитницу в лице Аспазии и сделалась ее любимицей.
Афиняне так же ненавидели мегарцев, как мегарцы афинян, и Перикл
просил у народа постановления, по которому мегарцам было запрещено
посещение афинских гаваней и рынков, до тех пор пока они не только выдадут
девушек, но и удовлетворят другие требования афинян.
Это изгнание с афинского рынка было крайне чувствительно для
мегарцев. Афиняне полагали, что те недолго перенесут его. Но было
опасение, что мегарцы втайне обратятся к спартанцам, попросят
посредничества и кроме того заведут сношения с коринфянами и, таким
образом, доставят некоторое беспокойство афинянам. Враги Перикла и Аспазии
воспользовались этим, чтобы восстановлять народ против постановлений
Перикла.
Они говорили, что по желанию чужестранки и вследствие разнузданности
ее друзей грозит опасность общественному спокойствию Эллады, что похищению
двух гетер Перикл придает слишком большое значение, чтобы из-за этого
вызывать домашнюю рознь между греками.
Великие, любимые государством люди умеют вести за собой народ и своим
личным влиянием сглаживать неприятности. Но осторожные люди спрашивают,
что будет, когда человек такого рода умрет и выпустит из рук бразды
правления?
С другой стороны друзья народа, стоящие на стороне народного
правления, видят большую опасность для свободы в любом выдающемся
человеке. Так на этот раз и случилось: всемогущий Перикл заимел против
себя как борцов партии неограниченного народного правления, так и партии
олигархов.
Торговец шерстью Лизикл и колбасник Памфил придерживались мнения, что
мудрость одного опаснее для государства, чем глупость толпы. И насколько
могли предостерегали своих сограждан против нового Писистрата.
Люди вроде Клеона, Лизикла и Памфила, уже неоднократно возражали
Периклу на общественных собраниях, и далеко неравнодушно глядел Перикл на
затруднения, вызванные поступками Аспазии и несдержанностью Алкивиада.
Что касается самой Аспазии, то она была невозмутима. Гроза может
сломить дуб, но ей не удастся вырвать цветок!
Что касается юного Алкивиада, то Перикл сурово выговаривал ему за
необузданность, ставшую причиной мегарских затруднений. Он говорил юноше,
что тот должен следовать примеру своих отцов и отличаться славными делами.
- Я этого только и желаю, - отвечал Алкивиад полушутя, полусерьезно,
- но кто, как не ты, Перикл, виноват, что я не имею случая отличиться
славными делами. Как долго будет продолжаться этот скучный мир? Дай мне
флот и я завоюю тебе Карфаген и Сицилию, но ты отказываешь мне даже в
несчастных триремах, необходимых для того, чтобы освободить из плена Дрозу
и Празину. Мне не остается ничего другого, если я желаю служить отечеству,
как отправиться в Спарту и соблазнить жену спартанского царя, чтобы таким
образом испортить дорическую кровь ионической для удовольствия афинян.
Перикл, во мне нет недостатка в стремлении к деятельности...
- Но только не достойной и серьезной, - возразил Перикл, - ты не
стремишься ни к чему полезному. Твое поведение, Алкивиад, приносит для
родины только опасность.
- Что же дурного в моих поступках? - возразил Алкивиад. - Разве
юность не должна веселиться?
- Ты ошибаешься, - возразил Перикл, - юность есть не только время
забав, но и подготовки к будущей деятельности более зрелого возраста. Она
есть время развития способностей, а не подавления их. Ты думаешь только о
развлечениях и ни о чем больше.
- Боги дают нам только одну жизнь, - сказал Алкивиад.
- Вот поэтому-то, - возразил Перикл, - мы и должны дорожить и не
тратить ее даром.
Так предупреждал Перикл юношу, но последний пошел от него к своей
подруге Теодоте и с улыбкой повторил ей слова Перикла.
- Теперь я вижу, что мой старый друг, мой возлюбленный Сократ,
действительно мудрее Перикла и всех афинских мудрецов, так как Сократ один
их всех уже давно понял, что подобные наставления напрасны для сына
Кления...
Прошло уже довольно много времени с тех пор как Перикл и Аспазия
возвратились в Афины после путешествия в Элладу. Жрец Эрехтея втайне
заключил договор в Элевсине с врагами. Это время небесплодно прошло для
Диопита, который уже выковал оружие для первого нападения.
Он воспользовался отсутствием Перикла в Афинах чтобы провести в
народном собрании закон против тех, которые отрицают религию аттической
страны и против философов, учение которых противоречит наследованной от
отцов вере в богов.
Речь жреца Эрехтея была так красноречива, так пересыпана угрозами
тому, кто своими поступками оскорбляет богов, что ему действительно
удалось приобрести на Пниксе большинство голосов для своего закона.
С этого дня меч Дамокла навис над головой престарелого Анаксагора. На
него прежде всего устремились стрелы Диопита, он в тайне подбирал
союзников и помощников, заводил сношения со всевозможными врагами Перикла.
Его негодование против великого мужа каждый день находило новую пищу, так
как ненавистный ему Калликрат все еще работал на вершине Акрополя,
завершая роскошные Пропилеи с таким же усердием, как и храм Паллады.
Калликрат был ненавистен жрецу, ненавистны были его помощники и
старый мул, о котором мы уже рассказывали, и который по-прежнему бродил
повсюду на Акрополе, и за потравы которого платило государство.
Недаром пословица говорит, что маленькие причины ведут за собой
большие последствия. Поощряемый всеобщим расположением, мул Калликрата,
бродя по Акрополю, становился все более дерзким и в высшей степени
раздражал Диопита. Он не обращал никакого внимания на святыни храма
Эрехтея и, казалось, для него не было ничего вкуснее, как трава, росшая в
ограде храма. Он не боялся гневных взглядов, которые бросал на него
Диопит, точно так же, как и враждебных криков, которыми прислужники храма
старались прогнать его. Очень часто случалось, что мул съедал пирог,
принесенный в жертву богам - и вследствие всего этого жрец уже давно
поклялся отомстить дерзкому животному, которое слепо стремилось к погибели
и, бессознательно все увеличивало меру своих преступлений. Оно осмелилось
однажды пробраться, через случайно оставленную открытой дверь во
внутренность святилища Эрехтея, где испуганные прислужники нашли его
спокойно жевавшим свежепринесенные венки, которыми каждый день украшали
древнее деревянное изображение богини.
На следующий день Диопит подозвал к себе мула Калликрата и бросил ему
кусок хлеба - вечером в этот же день животное нашли околевшим на ступенях
Парфенона.
Один из рабочих Калликрата видел издали, что жрец Эрехтея бросил
кусок хлеба мулу и все были убеждены, что животное пало жертвой мщения
Диопита. Некоторые клялись наказать его за это и, собравшись перед храмом
Эрехтея, осыпали жреца громкой бранью и если бы не появился во время
архитектор Мнезикл, то Диопиту плохо бы пришлось от рабочих Калликрата.
Чаша гнева в душе жреца Эрехтея переполнилась. Он не мог откладывать
долее задуманного мщения.
Была мрачная, бурная ночь. Тучи, гонимые ветром, то скрывали, то
открывали луну, а на холме ареопага, в храме Эвменид, собрались трое на
тайное совещание. Диопит был одним из трех и он же привел остальных в этот
грот, так как на Акрополе его свидания с тайными союзниками могли быть
открыты Калликратом.
Один из собеседников Диопита был олигарх Фукидид, свергнутый
Периклом. Он и Диопит первые вошли в грот, затем явился третий, тщательно
закутанный, как ночной вор.
Олигарх с некоторым любопытством осмотрел этого вошедшего, так как
Диопит не назвал его имени. Но когда новопришедший открыл в гроте свое
лицо, то олигарх отступил с недовольным жестом и на губах его появилась
презрительная улыбка. Он узнал плоское лицо Клеона - ненавистного партии
олигархов народного оратора, выступающего за народное правление.
С удивлением и досадой обратился олигарх к Диопиту.
- С каким человеком сводишь ты меня? - сказал он.
