Енджеевский. Он еще хромал, был бледен и худ.
Енджеевский подробно рассказал, как был убит Распутин.
Долго сидели друзья, делясь новостями, пока Енджеевский решился
наконец рассказать о главном, ради чего и приехал в Ровно. Да, такой
"новостью" не порадуешь близких людей... Последнее время в Петрограде он
лежал в госпитале с Сидориным, славным и интересным человеком. Они
сблизились. Дружбе помогла общность политических взглядов. Через его жену
Зою Сидорину Стах узнал о беде: аресте многих членов РСДРП. Были
арестованы на митинге рабочих Варя Звонарева с Маней на заводе
Перивайнена, на Лесснере взяли Ольгу Борейко. В тот день полиция хватала
рабочих не разбираясь, целыми пачками.
Енджеевский выписался из госпиталя, когда Сидорину успешно сделали
операцию. Появилась уверенность в его скором выздоровлении. Вкоридоре
госпиталя Стах встретил Зою. Плача от радости, Зою говорила:
- Врачи уверяют, что еще какой-то месяц и Павел встанет. Это счастье!
И знаете, своим счастьем я обязана нашим друзьям. Дважды Павла спасала
Варвара Васильевна... Доктор Краснушкин помог устроить его в лучший
госпиталь. И вот сейчас Ольга Борейко...
Зоя еще сильнее заплакала и, всхлипывая, рассказала о злополучном,
погубившем Ольгу решении идти с листовками на завод Лесснера вместо нее,
Зои.
Перед самым отъездом Енджеевский зашел в госпиталь к Павлу Сидорину
проститься. Там снова увидел Зою. От нее он узнал, что Варя, Маня Завидова
и Ольга Борейко сидят в "крестах" и что следствие еше не закончено. Вместе
с ними много товарищей. Все они держаться очень сплоченно и требуют
открытого суда. Их судьбой заинтересовалась левая пресса.
- Представляете, если удастся добиться открытого процесса, что это
будет! На скамью подсудимых сядет сам царь с великими князьми.
Енджеевский узнал тогда же, что домик, в котором жила и трудилась
Ольга, прислось поспешно покинуть. Зоя Сидорина вместе со Славкой
переселились в другое место.
Там же, в госпитале они решили, что Стаху следует заехать в Ровно,
повидаься с Борейко и Звонаревым, сообщить им все.
Рассказ Енджеевского ошеломил друзей. Надо было что-то делать. И
немедленно. А что? Чем они могли помочь отсюда, из Ровно? Поговорить с
Шихлинским? Попросить защиты? И надо ли говорить ему, генералу, об этом,
поймет ли он?
Вереницей вставали вопросы. Попробуй найди на них ответы. Только под
утро измученные волнением и бессонницей друзья решили, что Звонареву нужно
немедля, сегодня же отправляться в Петроград в служебную командировку.
Благо в этом была необходимость: из Питера, с военного завода, где прежде
работал Звонарев, получали запасные части. Надлежало их принять. А кто,
как не инженер Звонарев, мог это сделать? И там, на месте, но повидаеться
с нужными людьми, все узнает и решит,что делать дальше...
После отъезда Звонарева и Енджеевского жизнь на батарее потекла
обычной чередой. Будто бы ничего ничего не произошло, ничего не
изменилось. Но только "будто бы". На самом деле и Борейко, и Блохин, и
Вася Зуев за привычной суетой будничных дел напряженно ждали известий из
Петрограда, чутко прислушиваясь и присматриваясь к происхолящему.
Борейко вдруг обостренным чутьем и по-новому открывшимися глазами
увидел, как много изменилось вокруг него. И главное - люди. В их глазах
появилась смелость, дерзость. Не было прежней робости и покорности перед
начальством, даже у солдат из деревни. Недоедание, плохое обмундирование,
тревожные письма из дому, упорные слухи об измене офицеров усиливали
озлобление солдат. Они все чаще в открытую говорили, что нечего в окопах
вшей кормить и давно пора расходиться по домам.
- Пущай воюют те, кому от этого прибыль. А нам к весне до деревни
подаваться надо. Ежели не замирятся - сами уйдем.
Опасался Борейко, что события в Петрограде скажутся и здесь, у них на
фронте. Жандармы и без того часто бывали в частях, а теперь и подавно жди
гостей. И хорошо, если бы только обыск. Не поспались бы аресты.
Так оно и случилось. В ночь под Новый год в солдатском помещении были
арестованы Блохин, Зуев, Родионов и еще несколько солат.
По тому, как холодно и злорадно жандармский полковник предъявил
Борейко ордер на арест его подчиненных, тот понял всю серьезность
создавшегося положения. Серлце сжала тревога. Беспокойство усилилось,
когда жандарм сдержанно спросил:
- Нельзя ли увидеть штабс-капитана Звонарева? - В рыжих глазах его
вспыхивали злые огоньки.
"Дело дрянь! - подумал Борейко. - Уж не тянеться ли эта ниточка из
Питера? Хорошо, что нет Сергея..."
И, увидя разочарованные, ставшие откровенно злыми глаза полковника,
услышавшего, что Звонарев в командировке, Борейко понял: "Да, не иначе -
сигнал из Петербурга".
В тот же день Борейко выехал в Могилев к генералу Шихлинскому.
Выслушав Борейко, генерал возмутился:
- черт знает что творится! Можно подумать, что мы воюем не с немцами,
а с нашими русскими солдатами. Лучших из лучших арестовывают, - кавалера
всех Георгиевских крестов Блохина! Чудовищно! Кто же будет воевать весной?
Может быть, сам господин жандармский полковник? Тогда можно уже сейчас
подписывать капитуляцию...
Стремительно шагая по комнате, генерал сообщил Борейко, что известие
о смерти солдата Лежнева фальшивка, он жив и находиться в одиночной камере
в житомирской тюрьме.
- Это все жандармские штучки, - генерал энергичным жестом как бы
подчеркивал свои слова. - Официально сообщили о гибели солдата, теперь
могут в любую минуту с ним разделаться. Руки себе развязали!
- Кто вам сказал об этом, Али Ага? - спросил удивленный и
обрадованный Борейко.
- Главный прокурор Ставки. Он сам был в Бердичеве и видел Лежнева...
Кстати, давно хотел рассказать вам о вашей истории в Новогеоргиевске с
проходимцем Хатовым. Вы знаете, я все-таки его разыскал. Вернее, мне
разыскали того чиновника из канцелярии крепости, что бежал вместе с ним.
Так что вы думаете - сознался во всем. Вы правы: они вывезли из крепости
огромную сумму денег, и, конечно, не для того, чтобы передать в казну. Но
в последний мометн Хатов побоялся взять все деньги. Хитрая бестия!
Обдумал, что будет вернее сдать в казну половину, а половину присвоить. В
воровстве не обвинят, а может, еще и орденок дадут за геройство. Верно
рассчитал. Так оно и вышло. Я было хотел поднять эту историю. Куда там! На
меня руками замахали: "Что вы! Хотите осрамить офицера! Так и замяли...
Прошла неделя. Борейко не тревожили расспросами, не сообщали новостей
о судьбе его арестованых солдат, как вдруг однажды его срочно вызвали в
Бердичев, в жандармское управление фронта. Тот же знакомый поковник,
настороженно посматривая своими рыжими злыми глазами, процедил сквозь
зубы:
- Видите, не напрасно мы так внимательно следили за вашей батареей.
Крупную птицу поймали...
Борейко смотрел на пухлую, в синих прожилках руку полковника.
Короткие пальцы с редкими рыжими волосами барабанили по столу. Полковник
медлил, наслаждаясь волнением Борейко. Откинувшись в кресле, он наконец
сказал:
- Блохин ваш - государственный преступник, он болльшевик, террорист,
связан с подпольной организацией в Петрограде. Виновность его уже
установлена и доказана. Он будет повешен! Да-с. Это я вам говорю. А за ним
еще кое-кого потянем... Приговор на днях утвердит сам главнокомандующий
генерал Брусилов.
"Да, друг Филя, - думал Борейко, возвращаясь в Ровно. - Ведь повесят,
сукины дети! Что им стоит! Где же выход? Надо немедленно идти к Брусилову.
Но один-то не пойдешь...
Уговорив Али Ага Шихлинского побывать вместе с ним у Брусилова,
Борейко по дороге горячо рассказывал о невиновности, его честности и
геройстве в Артуре и на этой войне.
У Брусилова пришлось немного подождать в приемной. Адъютант попытался
было узнать, по какому делу они пожаловали, но Шихлинский резко пприказал
ему доложить Брусилову. Адъютант ушел, и через минуту Шихлинский и Борейко
были уже в кабинете Брусилова. В коротких словах Али Ага рассказал суть
дела.
- Значит, наши судейские опять напортачили! - И генерал приказал
вызвать к нему старшего прокурора и председателя военного суда.
Председатель суда начал пространно объяснять суть обвинения.
- Покороче, - приказал Брусилов и, выслушав судейского генерала,
проговорил: - Значит, вы решили приговорить боевого офицера, кавалера
четырех Георгиевских крестов, к повешению? Так я вас понял?
- Суд вынес такое решение, - подтвердил судеец.
- Вы, прокурор, не опротестовали этот приговор? - спросил Брусилов.
- Никак нет! - смущенно пролепетал полковник.
- Тогда это сделаю я! Приговора я не подтверждаю. Считаю, что нужно
хорошенько разобраться в этом деле. Посудите сами, господа, разве можно в
неделю установить виновность человека и приговорить его к смерти! Вы даже
не изволили выслушать. А он дает блестящие аттестации Блохину. Неслыханно!
Передайте полковнику, что я отстраняю его от обязанностей. Этак он у меня
перевешает всех лучших солдат и офицеров! Я вас большене задерживаю,
господа!
- Разрешите и нам откланяться, ваше высокопревосходительство? -
спросил Шихлинский.
- Нет, Али Ага, вас и полковника Борейко я так просто не отпущу.
Прошу к завтраку.
Перед отъездом из Бердичева Борейко решил повидать Блохина. Начальник
тюрьмы, извиняясь, сказал, что свидания полковнику с его бывшим солдатом
он предоставить не может. Блохин по распоряжению центрального жандармского
управления переведен в Петроград в тюрьму "Кресты".
35
Около месяца Варя сидела в "Крестах". Вместе с ней была Маня. В
соседней комнате помещались Ольга и несколько работниц с заводов.
На этот раз тюрьма по-другому встретила Варю. Тюрьма, конечно,
оставалась тюрьмой с ее голодом, сыростью, дурно пахнущими стенами,
грубыми надзирателями, допросами. Но сейчас Варя была не одна. Она, может
быть, впервый раз в жизни почувствовала здесь, в тюрьме, всю силу
коллектива, партии. На воле, в своей активной, богатой событиями жизни,
она всегда была с людьми. И это казалось естественно. Как бы вдруг она,
Варя осталась одна? Жить для Вари означало жить с людьми и ради людей.
Здесь, в тюрьме, другое дело. Крепкие каменные стены наглухо отделяют
большой кипучий мир. И узник чувствует себя одиноким, затерянным и
беспомощным в своем одиночестве.Так было прежде. Но не сейчас. В соседней
камере была Ольга, верный друг, где-то в камере в конце коридора сидели
еще друзья, товарищи по партии. Все они жили напряженной активной жизнью.
Нашлись "свои" надзиратели, которые передавали "с воли" письма друзей и
книги.
"Тюрьма - это университет для пролетариата, - прочитала Варя в
записке. - Учитесь, товарищи! Мы с вами. На воле нас ждут большие дела..."
Она узнала руку Ивана Герасимовича. Варя читала истрепанные, зачитанные,
драгоценные странички... "Коммунистический манифест". Маркс и Энгельс...
Ленин... Удивительные, ясные, горячие слова, мысли.
Книги передавали друг другу. Их читали жадно, будто пили ключевую
живительную воду. Они открывали мир ясых мыслей, высоких идей и
поразительных людей. Книги укрепляли волю, обогащали ум. С ними было все
легко. То6 что Варя чувствовала всей душой, к чему стремилась всем
сердцем, вдруг обретало четкие формы, ее убеждения формировались в
сознание.
"Вот почему так изменилась Маня, - вспоминала Варя свои догадки. -
Тот, кто прикоснется к этим высоким идеям, кто отопьет из этого чистого
