Подоспел он почти вовремя. Возле глыбы цепенел от радости пушистый
лупоглазый зверек с ломиком в лапках. Судя по всему, он уже вволю
налюбовался находкой и явно собирался сгинуть с нею в неизвестном
направлении. Никита пал на него коршуном. Ломик в свое время достался ему
в жестокой борьбе с самим собой и с некой узловатой железякой у основания
главного световода.
Похититель был необычайно крупным - чуть ли не по грудь маленькому
Никите. Застигнутый врасплох, он взметнул седую нежную шерстку и отпрыгнул
к стене, причем весьма неудачно. Латунно посверкивающая опора примерно с
середины расседалась глубокой отвесно ниспадающей канавой, достигавшей
внизу размеров рва. В эту-то глубокую вдавлину и отскочил лупоглазый,
сразу отрезав себе все пути к бегству.
- Отдай! - задыхаясь, проговорил Никита и сделал шаг вперед.
Раздув зрачки во весь глаз, похититель истерически чирикнул,
наежинился - и такое впечатление, что изготовился к бою. Никита струхнул.
Невольно вспомнились байки о том, как ведет себя кошка, если загнать ее в
угол...
"Ну его к черту..." - неуверенно подумал Никита Кляпов, но тут взгляд
его снова упал на ломик. Отступить и открыть дорогу - означало потерять
инструмент.
Лицо Никиты исказилось совершенно зверски, а пальцы сами собой
медленно подобрались в кулаки.
- Дай сюда, козел! - срывающимся голосом потребовал Кляпов, глядя с
безумием в выпуклые, как линзы полевого бинокля, глаза. - Кранты
заделаю...
Трудно сказать, что именно поразило пушистого жулика - смысл слов или
же интонация, с которой они были произнесены. Но так или иначе, а супостат
затрепетал, бросил ломик и, вжимаясь горбиком в стену, начал потихоньку
выбираться из вдавлины.
В свою очередь сторонясь противника, Никита подступил к ломику и на
всякий случай сначала поставил на него ногу. Лупоглазый тем временем,
достигнув края вдавлины, подпрыгнул и, так вереща, словно с него черти
лыко драли, пустился наутек. Кляпов с облегчением поднял инструмент и
оглянулся, ища глазами брошенную во время поединка сетку с капсулами.
Возле глыбы, с самым угрюмым видом, маячила надзорка.
"Запросто мог щелчка получить..." - растерянно подумал Кляпов.
- А что мне еще оставалось делать? - бросил он. - Идти новый ломик
выкорчевывать? Так там одни только тупые остались...
Надзорка не шевельнулась - как присосалась к покрытию.
Кляпов подобрал сетку и, подойдя поближе, определил ее вместе с
ломиком на глыбу.
- Сволочи вы все-таки... - уныло сказал он надзорке. - Ну вот,
смотри... - Он огладил молочно-белый выступ. - Скульпторы о таком изгибе и
не мечтали! Того же Генри Мура возьми... Да у нас бы... Ну, не у нас,
конечно - на Западе... На пьедестал бы поставили! В каком-нибудь, я не
знаю, Люксембургском саду... А я это должен ломать. Почему? Зачем это
вам?..
- Добрый день, Никита! Вы что это, с надзоркой разговариваете?
Кляпов подскочил и обернулся. Перед ним, изумленно улыбаясь, стояла
Лика - стройная, яснолицая. Бедра ее были до колен влиты в темно-серые
брючки - без единого шва, с приглушенным змеиным узором. Кольчужно мерцала
плетеная короткая безрукавочка.
- Д-добрый день... - в панике пряча глаза, пробормотал Никита. - Нет,
я... Так, с самим собой... Д-досада, знаете, взяла... - Он отважился
взглянуть на Лику. Та улыбалась.
- И что же вас так раздосадовало?
Положение у Никиты было довольно дурацкое. Не признаваться же, в
самом деле, что вел с надзоркой душеспасительные беседы, да еще и с
искусствоведческим уклоном... К счастью, блуждающий взгляд его вовремя
коснулся глыбы, где лежали отбитый у врага ломик и сетка с пятью
капсулами.
- Да вот... выдали одними красненькими, - нашел он наконец
оправдание. - Теперь менять надо...
Лика засмеялась.
- Боже, какие все-таки мужчины одинаковые! Можно подумать, вы вообще
не различаете оттенков. Алые называете красненькими, салатные -
серенькими...
"Вы, мужчины..." Кляпов был потрясен. Она причисляла его к мужчинам.
То есть ставила на одну доску с Крестом, Василием, Ромкой... И даже не в
этом суть! Она видела в нем человека. И с Никитой немедленно приключился
приступ высокого, чреватого откровениями идиотизма.
- Лика! - взмолился он, чуть не схватив ее при этом за руку. - Я
слышал, вы и сами художница. Значит, вы должны чувствовать это особенно
тонко... Ну скажите: как такое вообще можно ломать?
Улыбка Лики несколько застыла, стала холодной и настороженной.
- Никита, - с легкой укоризной молвила Лика. - Это хозяева. Что вас
удивляет? У них прекрасно все. Даже то, что идет на слом...
- Но зачем?!
Лицо Лики слегка затуманилось.
- Доверьтесь хозяевам, - многозначительно изронила она.
- Довериться... - глухо повторил Никита. - Я уже однажды им
доверился. Когда влез в летающую тарелку...
Лика закусила губу и взглянула поверх головы собеседника, словно
высматривая что-то вдали. Разговор становился все неприятнее и
неприятнее...
- Знаете, Никита, - прямо сказала она, окинув его откровенно
недружелюбным взглядом. - Вас, по-моему, просто обуяла гордыня. Я понимаю,
вам здесь приходится трудно. Но поверьте, что во всех ваших бедах виноваты
вы сами. Поймите: хозяева каждому воздают по заслугам...
Никита задохнулся и чуть отпрянул, заставив Лику удивленно округлить
глаза. Сейчас он почти ненавидел ее - красивую, холеную, благополучную.
- И чем же я заслужил, позвольте узнать, - сам содрогнувшись при
звуках собственного пронзительно-скрипучего голоса, начал он, - чтобы со
мной обращались, как... как с этими... Как вы их называете?.. Побирушками!
- А не надо ставить себя с ними на один уровень, - отрезала она и,
обогнув Кляпова, надзорку и глыбу, пошла, не оглядываясь, прочь.
"Видела! - наотмашь полоснула догадка. - Видела, как я тут воевал
из-за ломика с этим... лупоглазым..."
- Значит, побирушка... - медленно проговорил Никита, глядя вслед
Лике. - Ладно...
Он ссутулился и снова повернулся к молочно-белому валуну. Долго
стоял, бессмысленно глядя на авоську и ломик.
- Да не буду я ничего менять... - безразлично сказал он горстке алых,
как выяснилось, тюбиков.
Взял ломик и направился к стене опоры. Размахнулся как можно выше и
нанес сильный колющий удар. Золотистая, словно набранная из латунных
стерженьков стена оказалась куда менее прочной, чем те же глыбы. Ломик
вошел в нее чуть ли не до половины.
"Вот и отлично... - с отвращением подумал Кляпов. - И забивать ничем
не надо будет... А петлю можно из кабеля..."
- Свет посильнее сделай, - попросила Лика. - А то не видно ничего...
Маша Однорукая взяла железяку, отдаленно похожую на мощную кочергу
без ручки, и выборочно перебила несколько световодов. В результате
ритмичное биение стеклистых труб пошло на убыль, а две из них (не толще
женского мизинца) вспыхнули, как раскаленные добела стальные прутья. Опору
наполнил тихий шепелявый свист.
- На примерку - становись! - Маша была слегка под мухой - иными
словами, в самом что ни на есть рабочем состоянии.
Пористые стены соломенных оттенков были сплошь увешаны кольцами,
косицами и пучками Бог знает где вырванных с корнем кабелей и световодов.
Иные из них отдавали фиолетовым, иные - вишневым, но в основном
преобладали неопределенные серовато-мутные тона. На полу воздвиглась
торчком полутораметровая глыба фаллических очертаний. Слегка уплощенная
голова ее имела определенное сходство с женским торсом и была облачена в
незавершенную разлохмаченную понизу плетенку.
- Пока только правый, - объявила Маша, извлекая из корзинки, висящей
на растяжках меж двух светоносных стволов, что-то вроде гетры с подошвой.
- Ну-ка прикинь!
Однако Лика, взяв загадочный предмет туалета, примерять его не
торопилась. Сначала она поднесла изделие к одному из раскаленных добела
световодов, осмотрела, ощупала до последнего проводка, потом недоверчиво
взглянула на Машу.
- А? - ликовала та. - Что б вы тут без меня все делали? Нет, ты
глянь! Ты на подошву глянь!
- Она же плетеная была... - в недоумении выговорила Лика.
- Ну! - вскричала Маша. - То-то и оно что плетеная! А теперь?
Теперь подошва была литая, цельная, вся в мелких бугорках.
Околдованная зрелищем, Лика приблизилась к толстому смоляному кабелю и,
присев на отвердевший вокруг лоснящегося ствола воздух, осторожно продела
ладную ножку в плотное кольчужное голенище. Натянула почти до колена.
Обувь была, мягко выражаясь, оригинальна, и все же это была именно обувь.
Пальцы ноги - открыты, ступня - охвачена тугим плетением. Ближе к подошве
проводки, словно расплавленные, каким-то образом сливались в плотную
чернозернистую ткань.
Лика встала, топнула, призадумалась.
- А не растянется? - усомнилась она.
- Попробуй! - широко улыбаясь, предложила Маша. - Знаешь, как это
делается? Во! - И мастерица торжествующе ткнула пальцем в глубоко
взрезанный участок кольцевой трубы, где так и кишели слизняки,
наращивающие на страшную рану новую кожицу. - Перво-наперво - что?
Обдираешь до самого до железа. Ну и тут же наползают эти... сопливые... и
давай трубу по новой обмазывать. Тогда берешь подошву вязаную - и туда! С
одной стороны проклеят - переверни. И так раза четыре... Потом
накладываешь проводки - и опять туда, к ним... А сплетешь - опять то же
самое. Они тогда еще и вязку прихватят. А там, где проклеено, уже не
тянется - проверяла... И пол такую подошву не проедает! А? - Мастерица
подбоченилась. - Так бы сама себя в лоб и чмокнула - жаль, губы коротки!
Кто еще кроме Маши додумается? Ну, Ромка твой... Штаны вон, вижу,
сделал... Ничего штаны... Так ведь Ромка-то - лентяй! Все мужики лентяи...
Ладно. Снимай давай, если по ноге.
- А левый скоро готов будет?
Маша прикинула.
- Дня через четыре... Я пока еще с подошвой вожусь.
- Вот если бы еще каблук... - мечтательно вздохнула Лика, берясь за
голенище.
- Каблук! - хохотнула Маша. - Ишь ты чего захотела... Каблук ей! -
Хмыкнула, задумалась. - А что ж ты думаешь? Вот выпью - и с каблуком
что-нибудь соображу! Будешь тогда на каблуках ходить...
- Никиту сейчас видела, - обронила Лика, бережно освобождая ступню. -
Смешной какой-то... Как ни встретишь - все ломает, ломает... Копит, что
ли?
- Леша говорит, он Кресту сильно задолжал, - объяснила Маша. - Вот,
расплачивается...
- Кресту? Не представляю...
- Задолжал-задолжал. А Крест возьми и счетчик включи...
- Господи!.. - с притворным ужасом сказала Лика, возвращая Маше
Однорукой ее изделие. - Да послал бы он этого Креста куда подальше!
- Ну вот такой совестливый, значит...
- А по-моему, просто дурак!
- Ну так если совестливый... - резонно заметила Маша, снова бросая
изделие в корзинку на растяжках.
Тихий глуховатый свист помаленьку смолкал. Концы порванных световодов
уже нащупали друг друга и слились, образуя на месте стыка этакую рюмочную
талию. Света в помещении стало меньше, стеклистые трубы помаленьку
усиливали биение.
- А еще кто-нибудь обувь заказывал? - спросила вдруг Лика.
- Люська с потолка... Но не такую, на ремешках, попроще...
- Типа сандалий? Слушай... Тогда и мне тоже. Чтобы нос не задирала.
Маша ухмыльнулась.
- Не расплатишься...
- Расплачусь. - Лика задорно вскинула подбородок. - Мой-то - на что?
Ломик все-таки пришлось забивать на манер гвоздя. Стена колонны
