женщине, которую я люблю. Женщин с такой красиво посаженной головкой, с
губами, подобными лепесткам июньской розы. Но ты не можешь оценить всего
этого, ты безумен. Ты сказал, что мы ступаем по манне небесной, когда под
ногами нашими лишь пепел адского костра. Ты говоришь, что если мы не моем
идти, то должны ползти. Но разве ты не видишь, Эли, что я НЕ МОГУ ползти.
Когда я опираюсь на колено больной ноги, она немеет. И ты не должен нести
меня. У тебя близнецы, сыновья, этого было вполне достаточно для любого
мужчины. У тебя есть Линда тоже. Я люблю Линду. Я люблю ее с тех самых
пор, как она носила малиновое платье. Оно теперь свалено в том тюке.
Она не любит меня и не любит тебя, Эли. Откуда я знаю? О, это так
просто. Я видел, какая она, когда влюблена. И теперь она снова любит. Я
понял это, и это моя тайна. Любовь открывает мне глаза. Индейцы хотели
вынуть мое сердце и открыть мой секрет, но я надежно спрятал его. Но тебе
я скажу, мой друг, потому что это касается тебя. Наклонись ко мне и
обещай: никому ни слова! Линда любит Джофри Монпелье. Разве это
удивительно? Он тоже молод, красив и отважен. И ВЕСЕЛ, Эли, в отличие от
нас обоих.
Эли, пожалуйста, отпусти меня. Я сказал, все что знаю. Бесполезно
трясти меня. Мне тяжелее, чем тебе, потому что я люблю ее, а ты нет. Тебе
легче еще и потому, что ты отправишься на небеса, а я остаюсь в аду. Зачем
тебе оставаться со мной, Эли Мейкерс? Теперь ты знаешь мой секрет. И ты
мне ничего не должен. Я доложил тебе все это только ради Линды, не ради
тебя самого. И когда я застрелил нападавшего на тебя медведя, я сделал
это, чтобы твой призрак не маячил между мной и Линдой. Пожалуйста, дай мне
лечь и заснуть.
Я сделал несколько шагов, потом пополз, я откровенно говорил все это
Эли, который так и не понял ни слова из того, что я сказал. Когда он тряс
меня, я кричал, кричал, как ребенок, которого порют. Земля кренится. Я
стараюсь удержаться, но скатываюсь в темноту в бездонную пропасть. И там я
снова нахожу Эли, и снова молю его. Наконец, я говорю ему: "Эли, у тебя
сильные руки. Убей меня, пожалуйста". И он убивает меня, потому что
следующий полет в пустоту бесконечен: вселенная поглощает меня.
В очередную минуту просветленного сознания я чувствую себя обломком
кораблекрушения, сильным течением выкинутым на берег. Я протягиваю вперед
руки в надежде ухватиться за спасительную мягкую подушку. Я прижимаюсь к
ней щекой. Прилив отступает, и я лежу в блаженстве, защищенный от всего
зла мирского уютной надежностью подушки.
Затем лицо Джудит, расплывшееся от рыданий, проступило сквозь
туманную завесу.
- Вы узнаете меня? - спросила она.
- Узнал бы, если бы ты не плакала, - пошутил я. - Что ты здесь
делаешь? Будь осторожна. Индейцы схватят тебя... тебе придется еще хуже
чем нам.
- Вы дома, в своей постели, вот смотрите, - сказала она, и положив
руку мне под голову, чуть приподняла ее, чтобы я мог осмотреться. Это
действительно была моя комната, и шкаф, и пресс для вещей, которые я в
последний раз разглядывал в сером свете того далекого утра.
- Да, - проговорил я. - Вот уж не думал, что снова увижу все это. И
тебя, Джудит.
- А я уже думала, что не дождусь от вас никакого нормального слова.
Она суетилась, разглаживая покрывала и взбивая подушки.
- Хотите что-нибудь поесть? - Она нервно неуверенно хихикнула, как
обычно смеются женщины после рыданий. - Так все это было забавно. БОЛТАЛИ
вы все время, как только мы начинали кормить вас. И не глотали, часто.
Если хотите, можете хоть сейчас перекусить:
- Наверное, я бы съел ветчину с яйцом, - сказал я.
Она быстро выскочила из комнаты, и я лежал на спине, наслаждаясь
всеми малейшими подтверждениями вернувшегося сознания того факта, что я у
себя дома. Ровная, устойчивая кровать, тепло одеял, солнце, заливающее
комнату через раскрытое настежь окно и золотистыми лужицами собирающееся
на прочном дубовом полу, который с каждым днем блестел все больше и больше
от воска, тщательно втираемого в него Джудит. Я был в безопасности. Я был
дома. Минуту-другую я предавался радости от одного осознания этих двух
вещей. Затем во мне проснулось любопытство. Последнее, что я помнил, - это
Эли, лежавшего рядом со мной на земле. Картина эта живо и отчетливо
всплыла в моей памяти, но все, что следовало за этим, отражалось в моем
сознании, как в обломках вдребезги разбитого зеркала. Слабые отголоски
памяти колебались, уносились, растягивались и ползли по крутым холмам боли
и падений в темноту по другую сторону вершин нечеловеческих страданий. Я
поймал себя на том, что с нетерпением жду возвращения Джудит. Кто нашел
нас? Как сейчас Эли? В голове роились тысячи вопросов.
Пальцами я пытался найти клочья кожи на груди, но вместо них нащупал
длинные грубые шрамы, отзывавшиеся болью от моих осторожных прикосновений,
но не той, жгучей и нестерпимой. Я поднес руки к носу. Опухоли не было,
хотя поврежденная кость давала о себе знать при легком нажатии. Должно
быть, я долгое время провел в этой постели.
Джудит вернулась с подносом, с которого доносился аромат кофе и
жареной ветчины.
Она бережно приподняла меня, подложив под голову еще одну подушку.
- Скажи, - начал я. - Я давно здесь? Как Эли? Кто нашел нас? Были еще
какие-то неприятности? Расскажи все по порядку.
- Ну вот, опять, - поморщилась девушка. - Вот так все время. Стоит
мне внести еду в комнату, как вы сразу начинаете бормотать что-то. Ешьте
спокойно, а я буду пока рассказывать. Эли принес вас десять дней назад. Вы
были оба как с того света. Никто не может понять, как ему это удалось. Он
говорит, что это направляющая рука Господа, но мне все-таки интересно,
почему же тогда, направляющая рука Господа сразу не привела вас сюда, а
заставила скитаться целую неделю. И все же это просто чудо. Вы жили на
одной воде, вид у вас обоих был - ну, просто мешки с костями. Эли приполз
с вами на спине. Он полз на коленях через лес и вышел со стороны мельницы.
Он упал прямо у ног Ральфа и сказал: "Я не отрекся от веры и свершил свой
путь".
- Да, Бог тому свидетель, - подтвердил я, продолжая одновременно
жевать. - Таких, как он, один на миллион, Джудит. Если бы ты видела...
Перед моими глазами всплыла картина Эли, освобождающего себя от пут
своей собственной кожи. Я содрогнулся и спросил:
- Ну, как он сейчас?
- Лучше, чем вы, - ответила Джудит. - Он пришел в себя через сутки,
встал сразу и вот уже неделю сидит, греется на солнышке. Не думаю, что
какое-либо библейской чудо произвело такой шум. Они вас искали и искали.
Потом нашли Голубку с индейским ножом в спине. Она, наверное, бежала, пока
не свалилась, ее нашли в нескольких милях от того места, где вас видели в
последний раз. Тогда поиски прекратили, а ваши имена перечислялись в
молитве среди погибших. Вы и не поверите, как хорошо говорил о вас мистер
Томас.
- Конечно, не поверю.
Неловко склонив голову, я выпил все кофе и отдал Джудит чашку.
- Теперь вам нужно поспать, - сказала она, опустив подушки и
обращаясь к мне материнским тоном.
- Я уже достаточно поспал. Я хочу всех повидать. Я ДОЛЖЕН увидеть
Эли. Если он не может прийти сюда, я сам пойду к нему. И мистера Монпелье,
и Энди. Я должен всех повидать.
- Я сейчас приведу Энди. Я знаю, где он. Он так обрадуется, прихвост
этакий, узнав, что к вам вернулся разум. Он сюда приходил, смотрел на вас,
а вы ему такой ужас, бывало, скажете - и мне тоже иногда. Мы уже привыкли
к мысли, что у нас на руках умалишенный.
Так она, складывая посуду на поднос, призналась в своей верности и
преданности, беззаботно болтая, будто не понимала истинного смысла своих
слов. И вдруг откуда-то снизу, наверное, из кухни, донесся пронзительный
крик. Джудит схватила последнюю тарелку и поспешно, ненадежно поставив ее
на чашку, бросилась к двери.
- Что это? - спросил я.
Она притворилась, будто не слышала моего вопроса, и выскочила, не
ответив, но тщательно прикрыв за собой дверь. Через некоторое время за
дверью послышались шаги и шепот. Голос Энди произнес:
- Я не скажу ничего. За кого ты меня принимаешь?
Потом появился и сам Энди. Он остановился у постели, в которой я чуть
приподнялся, чтобы принять как можно лучший вид, взял мою руку обеими
мозолистыми ладонями. Его серые маленькие глаза влажно блестели, и ему
пришлось забрать одну руку, чтобы смахнуть слезу со щеки, при этом он
кашлянул, чтобы отвлечься от печальных мыслей.
- Ну, вот, Энди, дорогой. Рад тебя видеть. Как твое плечо?
- Уже в порядке, хозяин. А вы?
- Иду на поправку.
Наступила недолгая тишина. Мы смотрели друг на друга. Милое, простое,
такое доброе лицо.
- Пусть мне только попадется один этот черт, я покажу им, почем фунт
лиха. Поджарю заживо, - пригрозил Энди.
- В следующую битву я пойду уже в более воинственном настроении,
должен признать. Скажи-ка, Энди, что это такое, о чем ты не скажешь
НИЧЕГО?
- Да так, ничего, - ответил Энди, явно что-то скрывая.
- В доме ребенок?
- Не видел я.
- Не лги мне, Энди. Что это за ребенок? Не твой ли случайно?
Он ухмыльнулся и, теперь уже освободившись от необходимости лгать,
более уверенно сказал:
- За все время, что мы здесь, не появилось у меня детей, хозяин.
- Плохо, - сказал я. - Надо это исправлять. Чей же это в кухне?
- Думаю, это к вам кто-то пришел.
- А, понятно.
У него было время, чтобы придумать какое-то правдоподобное
объяснение. Но это все равно не объясняло поспешность Джудит и шепот под
дверью.
- Где Майк?
- Пошел к Проходу. Бедная миссис Рейн не может перенести смерти сына.
Болеет, не спит ночами. Майк все время носит ей чего-то успокоительное.
Она бы и не пила это, если бы знала, что это просто из ромовой бутылки
Майка.
Я рассмеялся, чтобы поддержать Энди. Затем сказал:
- Я послал за тобой, чтобы ты помог мне одеться. Я хочу встать. Не
мог же я попросить Джудит надеть мне штаны.
- Она бы не прочь, - ответил Энди. - Но я и не подумаю это делать.
- Тогда хотя бы последи, чтобы я не упал, - попросил я, отбрасывая
одеяло.
- Тоже не стану, хозяин. Джудит мне башку открутит за это.
- Тогда иди себе и не знай НИЧЕГО. Ты ведь так хорошо умеешь НИЧЕГО
не знать, правда, Энди? И не прикидывайся. Я уже взрослый человек. И в
своем уме. Не нужно обращаться со мной, как с ребенком. Что именно мне
нельзя говорить? Об Эли, не так ли? Вы оба лгали мне. Эли умер, правда?
Конечно, погиб. Я должен был догадаться. Невозможно выжить после всего,
что он пережил.
Некоторое время я, покачиваясь от слабости, сидел на краю кровати,
потом, с трудом подскакивая на больной ноге, преодолел расстояние между
кроватью и прессом для одежды, который стоял как раз напротив Энди, так
что ему пришлось сделать шаг вперед, чтобы тронуть меня за плечо:
- Ладно, - примирился он. - Я сам вам все дам. Только успокойтесь.
Но успокоиться я не мог... Если с Эли что-то случилось, - думал я. -
Боже, упаси, но тогда я должен увидеть Линду.
- Башмаки, Энди, - скомандовал я. - Мои башмаки. Это самое важное.
- Эли жив. Здоров как бык, - заверил меня Энди, наклонившись под
пресс и доставая оттуда начищенные до блеска башмаки. - Уж и не думал,
когда драил их, что вам снова суждено надеть их, - задумчиво добавил он.
- Так что там у вас за тайна?
- Э, да вот миссис Мейкерс.
- Умерла?! - выкрикнул я так резко, что сам испугался звуков
собственного голоса.
- Нет, не умерла. Знаете, я думаю, что вам еще рано вставать с
