не может. На очень старых машинах пройти осмотр почти невозможно, а ремонт
стоит жутко дорого. Машину проще выбросить. Но и это тоже не просто. Нужно
тащить на специальную свалку под звучным названием "шрот" и платить
несколько сотен марок за перевозку и пользование свалкой. Вот умельцы и
находят выход. Кто продает или отдает на запчасти, а мужик этот решил
сделать особенно хитро и подарил азюлянту. Теперь у него нет машины, а
есть бумажка, что она продана. Нашел, короче, дурака.
Следующие дни прошли в общем спокойно, если не считать истории с
Юриной машиной. Ему все знакомые поочередно объясняли, что он - дурак, и
почему конкректно. А дурак человек этот, потому что эту машину нужно
регистрировать, а для этого требуется новый ТЮФ и страховка, стоившие
денег. Юра в конце каждого разговора заявлял, что мы - идиоты, а он -
орел, все и сам знает и во всем разбирается. И вот во вторник история
разрешилась, причем так, как мы и предполагали. Мне даже довелось
приложить руку ко всему этому.
Накатавшись в очередной раз по лесу, Юра вырулил назад к лагерю. Мне
уже несколько раз доверяли управлять ею. Попугав своих спутников до смерти
рулениями на деревья, съездами в обочины, в том числе и чуть не свалив все
авто в речку, я уже знал более или менее, куда поворачивать руль. Перед
лагерем попросил у Юры покрутить еще и сделал кругов пять по площадке.
Потом поставил тачку в закуток, мы с Юрой вылезли. Леня посидел еще и тоже
решил напоследок сделать кружок. Решение оказалось почти роковым. Он завел
и выехал к шоссе, только стал разворачиваться, как вдруг к нему
устремились две зеленые машины с мигалками и надписями "Polizei". Мы
стояли метрах в тридцати и смотрели на разворачивающееся события.
Полицейские, вытащив пистолеты, окружили Форд и стали требовать Леню
наружу. Тот вышел. Его резко повернули и, оперев руками о капот, обискали.
Потом принялись чего-то выяснять. Поняв, что теперь наш выход, я и Юра
прогулочным шагом, не проявляя острого желания участвовать в действии,
подошли к группе собравшихся. Леню, не сумевшего, видимо, разумно
втолковать чья эта машина и что он в ней делает, уже облачали в наручники.
Мы пришли на помощь и между нами и полицейскими завязался увлекательный
разговор, в итоге которого выяснили, кто владелец, как он владельцем стал
и почему такой дурак, что им стал, и какое, собственно, отношение имеет ко
всему делу Леня. Полиция объяснила Юре то, что мы втолковывали битые три
дня: ездить на машине на этой по германским законам нельзя. Нельзя! Это
полиция говорила, а ей не скажешь, что тебе на нее наплевать.
Я поинтересовался, с какой стати они сюда прислали два наряда и брали
Леню, будто он - целая банда террористов. Они объяснили, что мимо проезжал
какой-то добрый человек и ему показалось странным, что здесь, рядом с
азюлянтами, разьезжает машина. По простоте душевной снял он трубку
телефона в своей машине да и брякнул в полицию на всякий случай.
Полиция отобрала ключи и, сообщив, что еще объявится для продолжения
знакомства, удалилась восвояси. Наша компания отправилась в лагерь для
дальнейшего азюлянтствования. Юра выгдядел так, будто его побили
собственной машиной по голове, перестал петушиться и ходил со слезами в
глазах.
- Ну, они все - идиоты, - каждые пять минут констатировал он без
дальнейших комментариев. Они в данном случае были совершенно излишни.
В отличие от Юры, я от таких кардинальных заявлений пытаюсь
воздерживаться. Однако, столкнувшись с явлением в немецкой жизни обычным,
но на себе испытав его в первый раз, я позволил себе пофилософствовать об
этом, ожидая Катю, как обычно проводящую время у афганцев.
Нас, граждан бывшего Советского Союза, учили долгие годы подражать
образу Павлика Морозова - великого пионера - героя, отправившего отца под
расстрел только за то, что тот хотел сберечь мешок зерна и не оставить
сына голодным. Павлик поступил не просто по зову душевному и из желания
сделать папе приятное, а потому что тогда в государстве были определенные
установки, которые мальчик и хотел блюсти. Вся машина государственного
воспитания твердила, что настоящий гражданин, увидевший творящееся
безобразие, должен пойти и доложить кому надо. А что делали мы в свою
очередь? Воруют рядом - хорошо! Значит человек "умеет жить"! Творится
безобразие, так пройдем побыстрее мимо. Чтобы нас не задело. Единственно,
кто стучал, так или патологические случаи, или те, кто это делал по той
или иной выгоде или принуждению. В народе укрепилось твердое мнение, будто
стукач - это враг народа. И "народная мудрость" в этом есть и очень
глубокая: если я закрою глаза на соседа, который ворует, то и он ничего не
скажет, когда ворую я. Такое представление стало идеологией целой страны.
И что мы, несчастные, потрепанные азюлянты увидели здесь, в Германии?
Думали, что демократия - это такая штука, когда делай, что хочешь, хоть на
голове ходи, и всем до тебя дела нет. Ну, может в какой-нибудь Америке оно
и так... Но здесь, в старой Европе, все как раз наоборот. Местная
демократия строится, в свою очередь, на стукачизме. Идет человек по улице,
идет прямо, не дергается, так значит все в порядке. Но вот он возьмет и
встанет на голову, даже мешать никому не будет. И тут же побегут доложить.
Непорядок. Зачем человеку нужно на голове ходить? Где такой закон, чтоб на
голове ходить? Или вот ездили мы себе по дворику, никого не трогали, на
шоссе не выезжали, и тем более не было нам никакого дела до доброго
человека, вызвавшеко полицию, а ему показалось, что ездить по дворику не
положено. Вот так! А я все этот паспорт хочу! А если они всех своих
стучать заставляют, у кого паспорт есть?
С позиции бывшего советского человека, я могу сказать только то, что
мне это непонятно. Мне просто лень было бы смотреть куда-то, думать, что
происходящее плохо по своей природе и содержанию, и тем более утруждать
себя звонками в полицию. С позиции немцев я понимаю, они поступают так
совершенно искренне полагая, что это - их гражданский долг, и если они
сами не будут следить за порядком, то никто и не будет. Беда только в том,
что благое намерение, как всегда, умудрились испортить. В этом мы уже
убедились позже. Сейчас можно определенно сказать, что азюлянту в этих
хитрых переплетениях не разобраться. Когда до паспортишки дотянем, то все
и объяснят. На кого стучать, кому и сколько раз в день.
На следующий день Борис открыл дело. Он ушел сразу после обеда
куда-то, а мы сидели в тридцать третьем и посвящали себя профессиональному
занятию азюлянтов: трепали языком. Ближе к вечеру, дверь открылась и,
тяжело ступая под тяжестью набитого рюкзака, Борис появился. Он светился
торжественной решимостью человека, нашедшего способ взобраться на Олимп, и
уже ощущавшего себя победителем. Даже нервный взгляд куда-то исчез.
- Ну, чего достал, Боря?
Он таинственно подмигнул и слегка заикающимся голосом сообщил:
- Я вот тут решил вступить в конкуренцию.
Он раскрыл рюкзак, и мы увидели, что тот битком набит пивом.
- Что будет, Борис? - удивленным голосом поинтересовался я у него.
- Во! Боря решил бизнес устроить. - Усмехаясь сообщил Юра, а Леня
добавил. - Ну все! Теперь будем тебя рэкетировать! Плати калым!
Боря махнул рукой и принялся перекладывать бутылки в ящик. Мы за ним
наблюдали. Справившись с задачей, он сел, достал бычок, закурил и сказал.
- Нужно делать рекламу. Давайте, вы приводите клиентов, а я вам потом
по банке дам.
- Не-е, Боря! Плати сначала аванс! - запротестовал Леня, и вполне
резонно по нашему мнению.
- Конечно! Конечно! - мы поддержали.
- Н-нет. Я могу дать сейчас в долг, а потом расчитаемся.
Мы согласились. Пиво было выдано. Боря вытащил записную книжку. Там у
него занесены с точностью до пфеннига мелкие деньги, взятые Юрой и Леней
на сигареты. Он написал напротив имен "1 Б", что, видимо, означало банку.
И собрался было и меня записать тоже. Но я подумал и остановил его, дал
марку: "Потом рассчитаемся."
Получив аванс, мы двинулись на поиск клиентов. Собравшись с мыслями,
пришли к выводу, что в начале полезно проверить, как идет дело у
конкурентов. Поэтому, двинулись к Филиппу. Филипп лежал на кровати и читал
книгу. Он даже не подозревал, какие великие и страшные события произошли
за последние часы, и что они грозятся разрушить его бизнес.
- Слышь, Филипп, Борода пиво решил продавать! - радостно вскрикнул
Леня.
- Да ну, - тот спокойно продолжал лежать. По мнению Лени ему
следовало подпрыгнуть от возмущения.
- Он тебе клиентов собьет, Филипп! - озабоченно выступил Юра.
- Не собьет. Их много, - наш друг явно не хотел постигать всю
величину страшной угрозы.
- А Борода хочет, чтоб мы ему клиентов искали. Он нам по две банки
пива дал. - Юра выложил последний аргумент и подмигнул нам.
- Молодец, - невозмутимый Филипп намек не поянял.
Надо было идти ва-банк!
- Мы тебе бы тоже могли искать, - раскрыл карты Леня.
- Ты банку пива от меня хочешь, что ли? - Филипп простодушно ему
улыбнулся. - Ну так возьми. И так уже кучу настреляли. Что с вами
сделаешь...
Мы от предложения не отказались. Филипп тоже взял банку, все к ней
приложились.
- Хорошо, - Юра уже покраснел от двух порций. - Ладно, Филипп,
спасибо, мы пошли клиентов искать, если будут, мы и к тебе пошлем.
Вышли в корридор, навстречу показалась громада туши Заира. Ему и
выпало счастье быть нами замученным, как первому клиенту.
- О-о, Заир! Заир, хочешь биер? - срифмовал Леня.
Заир, похожий на глупого, но добродушного быка, покачал головой и
заявил на смеси языков, что не понимает. Мы принялись ему втолковывать и
он скоро понял слово "биер".
- Биер гут! Гут биер! - взревел он. Мы, решив, что клиент есть,
потащили добряка к Боре.
- Вот, Боря, Заир пива хочет! - радостно выпалили все вместе.
- Ну гут, гут, Заир, - Боря, суетясь, достал банку и протянул ему. -
Айн марк, - произнес он, показав один палец, а мы согласно закивали
головами.
- Ноу, - Заир потух. Он, конечно, ничего из наших объяснений не понял
и решил, что его хотят угостить.
- Ноу марк, - он развел руками.
Это был для нас большой облом.
- Ладно, Боря, дай ты ему так, - начал уговаривать Юра.
Боря упирался, но Юра сказал, что за его счет, и Заир ушел, победно
держа в руках банку.
Наша рекламная компания двинулась дальше. Афганцы заявили, что не
пьют, и разговор с ними получился самый простой, потому что они понимали
по-русски. Югославы с нами объяснились еле-еле, но результат был тот же.
Огромнй рой бангладешцев засуетился, когда наша агитбригада подошла к ним.
Немецкий они не знают вообще, но по их заявлению с английским у них в
порядке. В переговоры вступил я, но уже через минуту понял, что тот
английский, который они знают в Бангладеш, во всем другом мире не
известен. Полностью выведенный из себя, взял банку пива, бывшую у нас
товарным образцом и, ткнув кому-то у самого носа, сказал:
- Биер! Гут?
- Гут! Гут! - дружно зажужжали они.
Достав из другого кармана марку для наглядности, показал им и сказал
для пущей убедительности:
- Айн марк!
Они наконец поняли, зажужжали с другой интонацией и опечаленно
покачали головами. Мы плюнули.
Пошли опять к Филиппу, слегка удрученные. Все были огорчены тем, что
явные прибыли, уже плывшие в руки, проплыли мимо, а я просто злой на
бангладешцев.
- Дай, Филипп, четыре банки, - я протянул ему деньги.
