подачку от общего имени. Корреспонденты усердно трудились, щелкая
фотоаппаратами.
После речи из толпы вытащили еще пару человек и, организовав живую
цепочку во главе с важным человеком и нами, стали разгружать коробки.
Правда, после того, как сцену запечатлели бывшие на подхвате фотографы,
бургомистр передумал помогать, и нам пришлось продолжить самим. Немецкая
делегация, видимо удоволетворившая жажду христианской помощи, убралась
восвояси. А у нас начался дележ. Толпа с нетерпением гудела, выстроившись
в очередь. Наши с Борей заслуги перед немецким народом оценили по
достоинству и выдали аж две коробки, причем первым. Дальше пошла общая
раздача, досталось всем, причем начальство, по рассказам очевидцев не
обделило не только себя, но и свои многочисленные семьи и знакомых. В
такие моменты жизни они явно причисляли себя к азюлянтам и считали, что
будет несправедливо, если христианская любовь никак не коснется их
материально. Мы в свою очередь вернулись в 33-ий.
- Не знаю, Боря, что там, но точно что не паспорта, - говорю ему со
скепсисом в голосе, впрочем достаточно поддельным.
- Т-ты же обещал! На фига я перед камерами кривлялся? - хитро
посмотрел он.
- Ну ты не расстраивайся. В следующий раз точно будут паспорта.
Коробки мы открыли. Паспортов и вправду не было... Там оказался набор
шоколадных конфет. Потом, гуляя в магазине, я такой видел. Он двести
пятьдесят марок стоит. Подарили азюлянтам!
Господи! Как мы чужды друг другу! "Эти", которых страшно ненавижу и
которых глубоко уважаю, которые дарят конфеты, может от чистого сердца,
ибо искренне уверены, что делают нам приятное. Ну и "мы", злые на них и
огорченные, что нам дарят эти конфеты, а не деньги, чтобы мы могли
хорошенько напиться!
Проклятье! Ведь только немногим больше месяца прошло с тех пор, как я
чувствовал себя счастливее, умнее и радостней миллионов других. А
сейчас... Сейчас я был изгоем, как и окружавшие меня. Никому не нужным,
презираемым и держащим в груди нарастающуюся злобу, сам не знаю на кого и
почему.
Цепь событий не прерывалась. Двадцать восьмого декабря нас,
совершенно неожиданно для всех, повезли в Швальбах. Автобус битком набили
людьми, которые весло шумели и почти прыгали от восторга в предвкушении
предстоящего события.
День для азюлянтов великий, может как четвертое июля для американцев,
только больше. Сегодня выдавали одежду. Не просто одежду, а новую одежду.
Большая часть посвятивших себя томлению в германском азюлевском
плену, выглядела в первые месяцы после приезда весьма потрепанно, пока не
наворуют или на худой конец не заработают. Многочисленные семьи с
несчитанной тучей детей смотрелись на фоне простых немецких рабочих и
крестьян грязным табором оборванцев. Может именно в целях не
альтруистических, а лишь для того, чтобы пощадить взгляд рядового бюргера,
вышедшего на улицу, немецкое правительство и ударило по карману своих
граждан и высыпало оттуда бабки на одежу бездельничков, собравшихся со
всех концов света. Первое поощрение вещами производили "натурой", то есть
выдавали именно одежду, а не деньги, опасаясь, чтобы те не пропили.
Вся наш клуб, кроме Филиппа, получившего свою порцию раньше, ехала за
добром. Был с нами и Наим, который, хоть и числился в старожилах лагеря,
но еще ни разу не получил полагающееся, потому что два раза проспал
автобус. Это совершенно в его стиле. Воспитанный в мусульманско-советской
среде, он не очень легок на разные подвиги и потому по лени часто даже без
обеда остается.
В Швальбахе толпу выгрузили, выдали специальные бумажки с
фотографиями и повели в маленькое подвальное помещение. Люди принялись
покорно ждать, особых эмоций не проявляя. В конце концов совершенно все
равно, где ничего не делать: что в лагере, что здесь. Кроме того все
предвкушают обед, заметно более сытный, чем наш.
Немцы, в свою очередь, носились и что-то кричали друг другу.
Создается впечатление, что ими готовится акция по спасению какого-нибудь
миллиона - двух беженцев из-под уничтожающего огня противника. При этом
никакого видимого результата столь бурной деятельности заметно не было, но
подобный способ имитировать свою тяжелую занятость придуман на разных
этапах исторического развития практически в каждой стране, где догадались
себе в наказание создать хоть одну государственную организацию.
Наконец, собравшись, видимо, с мыслями или просто решив, что крути -
не крути, но рано или поздно нужно и поработать, они начали медленно
осчастливливать народ одеждой.
Вопреки всем законам невезения, бутерброда и прочих похожих случаев,
периодически помогающих идти мне по жизни, на этот раз нам выпал первый
номер в очереди. В большой комнате без окон, сплошь заставленной вешалками
и полками, сидели мужчина и женщина. Они предложили нам "выбирать". Всякой
вещи, предоставленной азюлянту на "выбор" оказалось по три-четыре вида
разных цветов. Куртки, штаны, юбки были в большинстве своем одинакавых
фасонов, как и положено лагерной робе. Однако в конце двадцатого века ей
придали более человеческий вид. В любом случае, по сравнению с тем, во что
большинство прибывших одето, шмотье могло сойти свободно за выходную
одежду высшего класса. Я, если честно, ожидал худшего. Главное, что вещи
новые. Мы рассматривали. Тетя приносила что-то. Нужно отдать должное
немцам: они выдали действительно полный набор одежды от трусов до зимней
куртки. Правда при этом ими было сделано предположение, что нижнее белье
азюлянт не меняет, потому что его выдали в одном экземпляре.
Пришлось осчастливить правительство Германии, подмахнув небрежной
росписью бумагу в которой значилось, что моя семья получила одежды на
шестьсот семдесят пять марок.
Потом мы перешли в следующую комнату, где предложили обувь. Вот с
обувкой у них получился прокол. Она никуда не годилась. Ну честное слово!
Я себе ботинки взял, лишь чтобы дарителей не обижать. Катя нашла сапоги
тоже не блиставшие. Единственно, кто выиграл, так это Маша, ибо ей нашлись
весьма подходящие детские зимние кроссовки. И слава Богу! И, вообще, кому
все это подошло, так все той же Маше, чья одежда получилась яркой и хорошо
сидела. Во второй комнате мы расписались, что приняли подарков на двести
семдесят марок. Спасибо тому немцу, кто заплатил столько налога!
Добро наше сложили в огромные синие кульки, и довольные, что все это
закончилось, мы победно вышли, проталкивая подачку впереди себя. Толпа
ожидавших дружно ухнула и ринулась к нам, видя в нас экспертов.
- Ну?!! Что там?!! Что нужно брать?!! А еще есть?!! - нас прижали к
стенке, требуюя немедленной информации на русском и других возможных
языках.
Страждущих успокоили, что есть. Мы все не забрали и им оставили тоже.
В отдалении нашелся тихий уголок. Катя с Машей устроились на стульях, я
пошел в буфет поискать чего-то купить подкрепиться.
Не взирая на то, что в местной столовке выстроилась порядочная
очередь, я ее успешно и стойко выстоял, хоть и имею с детства аллергию ко
всякого рода томлениям за тем или иным товаром. Потребителю в этом месте
предлагали всякую ерунду. Хоть нам и дали талон на обед, но он еще не
наступил. То есть по мнению администрации нам еще проголодаться не
положено. Пришлось довольствоваться парой банок колы, двумя кофе и
несколькими бутрбродами.
Рука залезла в кошелек и небрежно протянул деньги молодому негру,
стоявшему за прилавком. Тот посмотрел на бумажку, потом на меня. Его лицо
неожиданно изменилось, он как-то сьежился, испугался и даже чуть-чуть
побелел, как показалось. Я недоуменно уставился на него. Он поспешил
разрешить мои догадки и спросил на немецком, указывая на то, что ему
протягивали.
- Что это? - коверкая могучий немецкий язык, он умудрился
воспроизвести неподдельный ужас.
Я тоже посмотрел на это, и меня разобрал хохот. Вместо марок ему
подал советскую двадцатипятирублевку. Не знаю от чего, но ситуация меня
здорово развеселила. Действительно сложно представить, что в наше время на
такие деньги можно купить столько товару, тем более в Германии.
Извинившись, дал ему двадцать марок. Он облегченно улыбнулся и поспешил
выяснить, что это за деньги ему пытались всучить. Я ему пояснил. Человека
заинтересовало, сколько это в марках. Мне пришло в голову постоять за
честь Родины. С невузмутимым видом сказал, что сто марок, но разменивать
купюру не хочу, ибо она мне дорога как память.
Мы с Катей выпили кофе ради согрева и удовольствия, Маша уничтожила
колу, съели по бутерброду. В животе потеплело, настроение улучшилось еще
больше и душа стала искать выход, просила новых приключений. Вскоре пришел
Юра, получивший свою порцию. Он выглядел очень гордым за себя, явно считал
происшедшее исключительно своей заслугой, и мне выпала доля порадоваться
по этому поводу, что я и сделал.
Через некоторое время моему коллеге пришла в голову идея стрельнуть
себе сигарету, и я согласился его сопровождать, на всякий случай. На улице
в сплошном беспорядке толпится и томится кучками народ, но ни курящих, ни
продающих сигареты не видно. Вдруг из ниоткуда к нам, образно говоря, на
голову свалился маленький мужичок, в котором сложно не узнать грузина. Его
говор страшно утяжелен кавказским акцентом, столь приевшимся частым
посетителям колхозных рынков. Без предварительного вступления, он спросил
у нас по-русски, кто мы.
- Охрана лагеря, подразделение "Сибирские пантеры", - ответил я не
моргнув.
Он принял это за чистую монету и поинтересовался: - А давно так вы
тут?
- Да уже с утра.
- Откуда ви прыэхалы? - продолжал он пытать.
- Я из Москвы, а коллега из Рижского Сейма по спецзаданию, - я
показал на Юру.
- А-а, - он неопределенно промычал.
Мужичек, видимо, не знал, что такое Сейм, или что такое "рижский". Но
это обстоятельство его не огорчило и он поведал нам быль о своих
похождениях. Для этого, наверное, и завел весь разговор, чтобы с кем-то
поделиться. Вся история была рассказана в чисто грузинской манере и являет
собой бесспорный шедевр, способный украсить любой сборник современного
грузинского эпоса.
- А я, понымаишь, прыэхаль на этот Гэрманый! Ми тут с другом хотэлы,
понымаишь, машыну купыть! Прывэзли дэньги, понымаешь! Ходыли в этот
Франкфурт! Встрэтилы там чэловэка, хороший чэловэк, тоже грузын,
понымаишь, такой генацвале! Он тоже машину приехал купыть! Он нас в
рысторан повел. Хороший такой, понымаишь, рысторан. Ми там хорошо сыдэли!
Три нэмэц, понымаишь, тоже угостыли! Потом ми его, этого генацвале,
понимаешь, тоже в рысторан повели! Тоже хорошо сыдэли. Потом он нас опать
повел и угощал. Потом ми его угощалы! Корочэ чэрэз два дэнь ми вэсь ддэнги
потратили, и нам было ужэ нэчем угощать. Друг сказал, надо сюда идти, на
азул здаватса. Ми и прышлы.
- Ну и чтож теперь? Будешь паспорта немецкого просить? - сочувствующе
мы посмотрели в его глаза. Они светились душевной простотой и не были
подернуты дурнотой азюлянтской паспортомании.
- Нэт! Зачэм мнэ этот паспорт? У мэня дома ест всо. Тут друг говорыт
вороват можно в магазин. Можно видэо. Можно камэру. Потом дэнги чут-чуть
возмем и машину - назад поедэм.
Ну Бог с тобой, мужик! Мы его еще послушали и расстались. Главная
мораль от истории - не ходи в рестораны, а то хуже будет! Главное
впечатление - грузины нам не соперники!
Уже в четыре часа дня нас привезли в дом родной - Минбрюх. Катя
