припал - точно! - не шишак это никакой, а голова!
От такого зрелища крыша у меня точно поехала. От самого себя тащусь,
узнать не могу. С фейсом сплошной ажур, рубильник цел, хлебало не разбито,
все как есть при себе, но сверх того еще и голова. И мысли в ней, мля,
разные, все больше о том, что "когда искомое сравнивается с заранее
известным путем краткой пропорциональной редукции, то познающее суждение
незатруднительно". Нет, соображаю, Бык тут ни при чем, Бык так не может.
Он по-простому, а с этой головой карточку так покривило, что на пленер
показаться нельзя. А Джона пора затаривать. Это святое, потому что с
бабками у меня не амбаристо. Прибрал я вчерашние чирики, а то мужики мигом
раскрутят, на шишак плевок натянул до самого пупа - хоть и не по сезону, а
все сраму меньше - и повлекся. Нашел всех возле углового. Мужикам мой
прикид до фени, Хоха, вон, вообще ходит словно бомж, но на плевок
вылупились. Ленон так вежливо спрашивает:
- Ты, никак, менингит подцепил?
Короче, начинается стеб. В другое время я бы им ответил, а сейчас не
могу, мысли раздухарились - мочи нет.
- Мужики, - говорю, - кто помнит, что вчера было?
- Я тебя предупреждал, - гундит Хоха, - чтобы полегче. У таких хмырей
обычно весь генералитет в ментовке знакомый. Тебя, что, помели?
Псих Хоха явный. Какое "помели", если я тут? Только я хотел это Хохе
культурненько изложить, как внутри словно щелкнуло, и я все вспомнил.
Пузыри мы оприходовали во дворе. Там домик стоит и рядом скамеечки.
Законное место. Сидим, балдеем. И тут ползет какой-то сморчок. Я его и
раньше во дворе видал, но не обращал внимания, потому как человек я
мирный. Но на этот раз он сам начал выступать. Здесь, трындит, детская
площадка, как вам не стыдно - и дальше в том же духе. Я ему сперва ласково
сказал: "Папаша, канай отсюда", - так он не понял. Опять за свое. Короче -
достал. Дал я этому козлу в лоб раза два, несильно, даже очки не побил -
он и уполз. А Ленон смеется: "Ну, ты орел! Не страшно было, что назад
отскочит?" Накаркал, падла, - отскочило. Что теперь делать - ума не
приложу. Надо сморчка искать. А где? Во дворе три дома, в каждом квартир
до фига и больше. Потом допер - в библиотеке! Где еще такому быть, а если
самого нет, то знать должны. Библиотека в нашем же квартале окнами на
бродвей. Закатился я туда, спросил, а мне отвечают, что у них половина
читателей в очках. Не выгорело. Хотел уже задний ход давать и вдруг гляжу:
на полках книжки! И понимаю, что "аще кто не имея книги мудрует, таковый
подобен оплоту без подпор стоящу: аще будет ветр, падется". И опомниться
не успел, как сижу за столом и листаю книжечку. И книжечка-то парашная,
забоя ни малейшего, про чудика одного, у которого нос сбежал, но сижу,
лишь порой через окно поглядываю, как на той стороне у сокового отдела
очередь ждет, пока наши Джона затаривают. Плакали сегодня мои бабки, на
листалово променял. Злоба меня взяла: подумаешь, нос сбежал и генералом
прикинулся! Если бы у того чувака чужой нос вырос - генеральский, да начал
без спроса в генеральские дела соваться - вот был бы забой! И только я так
прошурупил, гляжу - ползет по улице давешний сморчок.
Книжечку я зафигачил куда подальше - и за дедом. В последнюю минуту
догнал, уже на лестнице. Втиснулся за ним в лифт и... мне бы его за кадык
взять, а я - перечитался, что ли? - беседу начинаю, слово в слово как тот,
в книжечке:
- Милостивый государь! - говорю, - не знаю, как удовлетворительно
объясниться... но согласитесь, мне ходить в таком виде и неприлично... тем
более, что не имел чести получить вашего образования... Так что войдите в
мое положение.
- Простите?.. - говорит хмырь, я а знай заливаю:
- Видите ли, во время вчерашнего недоразумения, о коем я глубоко
сожалею... Здесь все дела, кажется, совершенно очевидно... Ведь это ваша
собственная голова! - тут я плевок содрал и по шишаку стучу.
У сморчка в зенках прояснело - допер.
- Ах вот оно что! Так это не страшно, вы не беспокойтесь, я не в
претензии, у меня работа такая - умом делиться.
- Вам же самим нужно, - канючу я, - заберите...
- Да нет, - скалится тот. - У меня ничего не убыло, у мыслей природа
такая, что ими можно делиться сколько угодно без всякого ущерба для себя.
Пользуйтесь на здоровье, я очень рад... - тут он мне ладонь пожал и -
фюить - из лифта!
Полный облом.
Как день скинул - не знаю. Без бабок, трезвый и при мыслях. Хоть
обратно в библиотеку беги. Под вечер ожил, закатился к Светке. Светка в
аптеке калымит: место фартовое, в жилу. У других шмар вечно стоны: "Ах, я
забеременела - женись!.." - а за Светкой такого не водится, будь спок, она
у себя в аптеке все что надо по этой части вовремя добывает. И на опохмел
у нее всегда можно пару флаконом календулы стрельнуть или пиона. Но
шмонает от нее как от зубного врача - я этого не выношу. А так баба
крутая, не соскучишься.
Только сегодня мне и Светка не в дугу. Мысли одолевают, и кроме
книжных уже и свои проклевываются. Зачем живу? Что в жизни видал? Пузыри
один от другого не отличаются, сегодняшний заглотил - вчерашнего уже не
помнишь. Видик посмотреть, на дискотеку смотать, со шмарой трахнуться, так
без газа не в кайф, а под газом - назавтра как не было ничего. А другие
как-то живут. Неужто все книжки листают?
- Свет, - говорю, - ты чего делаешь, когда одна дома остаешься?
- По тебе вздыхаю.
- Да я серьезно. Ну, с нами потусуешься, у телека побалдишь, а дальше
что?
- Что-то ты темнишь, - говорит Светка, - жениться, что ли, хочешь?
Так я за тебя не пойду. Просто так ты мне годишься, а в мужья -
извини-подвинься. Квартиру в притон превращать не дам.
Вот дура озабоченная! Больно мне надо жениться...
- Я не о том. Мне просто интересно.
- Ну ты удод назойливый! Ты зачем пришел: ко мне или так и будешь
Муму мочить?
- Дура! Не видишь, что ли - голова у меня! И мысли в ней ползают как
червяки. Жизни от этих мыслей нет!
Светка на меня вызверилась:
- Это какие же мысли? У тебя их и в заводе не было. Давай, рожай, что
намыслил?
Я и выдал ей по-умному, что размышляю о том, как "здравый свободный
интеллект схватывает в любовных объятиях и познает истину, которую
ненасытно стремится достичь".
Тут Светка взорвалась.
- Ты что, - кричит, - с прибабахом? Раз ты ко мне пришел, ты меня
должен в любовных объятиях схватывать, а не истину свою вонючую!
- Да не я это! Сами они в голове живут... Это меня очкарик заразил.
Кранты мне, понимаешь?
Видно крепко меня достало, если Светке плакаться начал. А у той сразу
морда жалостливая стала.
- Погоди, - говорит, сейчас что-нибудь придумаю.
Уходит и возвращается с двумя блямбами вроде виноградин, но черных.
- Глотай, только целиком, они горькие.
А мне уже: что план, что отрава - разницы нет. Проглотил. И через
десять минут меня так повело, что еле в сортир успел вскочить. Понесло как
из брандсбойта. А Светка через дверь стебется:
- Не дрейфь, это глистогонное. Прочистит как следует и будешь в
норме.
Не ждал я такой подлянки. Так все ночь и провел на очке. К утру
полегчало. Вылез смурной, словно с будуна. Не сразу и допер, что права
Светка оказалась, отпустило меня. К зеркалу подошел - нет шишака. Фейс в
порядке, волосы платформой, а шишака нет. И мыслей чужих как не бывало.
Жизнь сразу лайфом обернулась. На радостях и Светку простил, а ведь
собирался ей козью морду устроить. Перспектива впереди хрустальная: Джона
обслужить, бабки - на карман, пузырь раздавить... Хорошо все-таки, что
Светка в медицине шурупит, а то листал бы сейчас философию да моргал бы на
библиотекаршу. Кадра она вроде ничего, но сразу понятно, что перепихнуться
с такой можно только через кольцо. Ну и фиг с ней. Главное - со мной
порядок и в душе крутой кайф.
Но Бычару я все равно укорочу. В другой раз вперед думать будет.
УСПЕЮ
Резчик жил в городе на берегу реки. Город был маленький, а река
большая, поэтому из окон любого дома была видна и сама река, и плывущие
корабли, и синяя полоса леса на том берегу. Резчик сидел в мастерской,
вырезал из белой кости вычурные шкатулки для домовитых хозяек, из темного
черепахового панциря - гребни городским модницам, а из желтых бивней
старых мамонтов - ножи для разрезания бумаг ученым профессорам и
библиотекарям. Когда Резчик уставал, он смотрел в окно на реку, на корабли
и вырезал корабль. Потом смотрел на лес и вырезал диковинных зверей, какие
должны водиться в дремучем синем лесу. В это время распахивалась дверь,
вбегал кто-нибудь из заказчиков и начинал жаловаться, что время уходит, а
мастер занимается совершенно посторонними пустяками, в то время, как
заказанная работа стоит.
- Успею, - отвечал Резчик. - Срок еще не вышел.
И он в самом деле успевал к сроку, потому что был настоящим мастером
и любил свое дело.
Тот, кто думает, будто мастер был стал, близорук и седоус - жестоко
ошибается. Конечно, усы у Резчика казались белыми, но только из-за того,
что их густо покрывала костяная пыль. Зато когда Резчик умывался,
расчесывался старым плохоньким гребешком и выходил на улицу, то
оказывалось, что усы у него вовсе не седые, а... в конце концов - неважно
какие. Мне лично думается, что рыжие, но если вам больше нравятся брюнеты,
то сойдемся на соломенных и пусть все будут довольны.
Резчик спускался к реке, где жили рыбаки и матросы, или поднимался на
гору к университету - у него везде было много друзей. Но чаще всего он шел
в предместье, где жила одна красивая девушка. Девушка выходила гулять с
маленьким братом, и Резчик дарил брату резную свистульку или трещотку,
чтобы брат больше шумел и не мешал целоваться.
Так все и шло до тех пор, пока однажды после работы Резчик не
заметил, что никак не может отмыться. Нет, его усы как и прежде были
рыжими (или, если угодно, соломенными), но одна волосинка оказалась белой,
словно ее густо покрыла костяная пыль.
Каждый знает, что одна волосина еще ничего не значит, ее можно
попросту вырвать и забыть о ней. К возрасту первый седой волос не имеет
никакого отношения. Бывает, что и у десятилетнего мальчишки сквозит в
вихрастой голове седина. Профессор из университета, что на холме, раскрыв
том, заложенный вместо закладки костяным ножиком, научно объяснит, что
дело не в возрасте, а в нехватке меланина. Не скажет лишь, где другие
берут этот меланин. Может быть, у браконьеров покупают или из-под прилавка
левый товар - не знаю.
Во всяком случае, обнаружив нехватку меланина, Резчик стал
задумываться о времени и бояться, что его тоже не хватит. Только он никак
не мог решить, что в жизни важнее всего, и продолжал жить как и прежде,
тратя время на все подряд и надеясь, что успеет все.
И вот, когда меланин кончился во втором волоске, и Резчик
встревожился не на шутку, к нему пришел некий заказчик. Этот человек
приехал в город недавно и выстроил себе дом в ложбине, откуда не было
видно реки. Нельзя сказать, чтобы этого человека в городе не любили - даже
в маленьком городе нельзя любить или не любить каждого человека. К
большинству не относишься никак. Вот и к заказчику не относились никак. И
он тоже никак не относился к жителям городка, словно их и не было. Но
когда Резчик встревожился не на шутку, он пришел к нему, положил на стол
резную пластину из плотной слоновой кости и сказал:
- Мне нужно сто тысяч таких пластин. Чтобы они походили одна на
