название позаимствовали у алхимических печей. Это, друзья мои, печь
философов - анатор!
- Вот загнул! - сказал Сергеев. - То аптека, а теперь и вовсе
алхимическая лаборатория. Откуда ей здесь взяться?
- А что? - не унимался Коленька. - Тринадцатый век - золотое время
алхимии. Альберт Великий, Раймонд Луллий, Альберт из Виллановы, Роджер
Бэкон... Имена-то какие! И география тоже: Италия, Тулуза, Оксфорд...
- Здесь Волынь, а не Оксфорд, - напомнил Сергеев.
- А теперь еще и Волынь, - согласился Конрад. - Не понимаю, почему бы
кому-нибудь из адептов не поселиться в наших краях. Или православным
князьям золото не нужно? Так что, поздравляю с открытием, с тебя
причитается...
Как ни удивительно, но скорее всего всезнающий Коленька был прав: на
окаменевшей глине анатора Сергеев обнаружил изображение Солнца -
алхимический знак золота.
Алпатов задерживался в городе, а раскопки шли полным ходом. Следующей
находкой были осколки большого стеклянного сосуда: колбы или алембика.
Почва в этом месте выделялась густым ярко-красным цветом, очевидно, в
сосуде хранился какой-то минеральный пигмент, уцелевший в течение столетий
и окрасивший землю вокруг. Пробу красителя Сергеев отправил на анализ, и к
вечеру лаборантка Зина Кравец принесла ответ, еще раз подтвердивший
алхимическую гипотезу: краска представляла собой почти чистую киноварь -
красный сульфид ртути.
В самом центре киноварной линзы нож Сергеева скользнул по твердому.
Сергеев отложил нож и взялся за кисточку, полагая, что наткнулся на
очередной осколок стекла. Но это был всего лишь спекшийся кусочек
киновари, продолговатый камешек насыщенного красного цвета, крошившийся,
если на него сильно нажать. Отколовшийся край камня Сергеев на всякий
случай передал Зине, а остаток сунул в нагрудный карман. Камешек был
красив, и Сергеев хотел показать его ребятам.
Вечером археологи сидели у костра, пили чай, Ахмет и Коленька Конрад
по очереди бренчали на гитаре и пытались петь. Ленивый разговор вился
вокруг дневных событий.
- Ну что, - обратился к Сергееву Конрад, - философского камня пока не
выкопал?
- Выкопал, - ответил Сергеев, достал камешек и подкинул на ладони.
Коленька заинтересовано потянулся к находке.
- Действительно, - сказал он. - Похоже.
Он повертел камень перед огнем, мечтательно закатил глаза и принялся
вдохновенно цитировать, благо что некому и негде было проверить точность
цитаты:
- Возьми кусочек этого чудесного медикамента величиной с боб и брось
на тысячу унций чистой ртути. Вся она обратится в сверкающий красный
порошок. Унцию порошка брось на тысячу унций ртути, и она также
превратится в красный порошок. Унцию этого нового порошка брось на тысячу
унций ртути, и она превратится в золото, которое лучше рудничного... -
Коленька перевел дыхание и добавил: - Автор Раймонд Луллий - яснейший
доктор. Тринадцатый век, между прочим. А медикамент - одно из названий
философского камня. Вот этого.
- Болтун ты философский, - сказала Зина Кравец. - Я анализ провела,
это та же киноварь, только очень чистая. Никаких примесей.
- Камень философов, - обиженно начал Коленька, - состоит, как и все
сущее, из серы и ртути, но только из самой чистой огненной серы и
наилучшей ртути. Так что, если его разложить, то найдешь серу и ртуть и
решишь, что это была киноварь, в то время как держал в руках эликсир.
Эликсир - одно из названий философского камня, - добавил он быстро.
- Интересно, где твой Луллий намеревался достать миллиард унций
ртути? - спросила Зина, - и, кстати, сколько это - унция?
- Унция?.. Что-то около десяти граммов. Значит, десять тысяч тонн
ртути. Не так много.
- Врешь ты все, - сказала Зина. - Я не знаю, сколько граммов в унции,
но не десять. Это ты только что придумал. И Луллия никакого на свете не
было.
- Не верь... - пожал плечами Конрад. - Но только унция это
действительно около десяти грамм, точнее - девять и восемь десятых. А
Луллий был замечательным человеком. О нем говорят, что он осуществлял
трансмутацию металлов и умел получать квинтэссенцию...
- Квинтэссенция - одно из названий философского камня, - ехидно
вставила Зина.
- Вот именно. Луллий же, между прочим, всему человечеству великую
услугу оказал, он был первым европейцем, получившим чистый алкоголь.
- Хороша услуга!
- Да. Прожил он без малого сотню лет, а когда его спрашивали, как он
достиг столь почтенного возраста, то всегда отвечал, что только благодаря
ежедневному и неустанному употреблению важнейшего компонента эликсира
жизни. Дело в том, что эликсир жизни и вечной молодости представляет собой
спиртовый раствор философского камня. Пил Раймонд каждый день, потому и
жил долго.
- А все-таки умер, - сказал Сергеев. Он забрал у Конрада камешек и
принялся рассматривать его матово-алую поверхность. - Почему же Луллий
умер? - спросил он. - Ведь у него был и второй компонент эликсира жизни.
- Так он бы не умер, - пояснил Конрад, - да вот беда, вздумал слово
божие мусульманам проповедовать, переусердствовал в этом занятии, и его в
Египте камнями закидали. Простыми, не философскими...
Разговор затих. Рабочие, наскучив ученой перебранкой, постепенно
разошлись, у догорающего костра осталось всего три человека.
- Зина! - позвал Коленька. - У тебя ртуть есть?
- Нет, - ответила Зина. - А зачем тебе?
- Трансмутацию бы осуществили. Жаль... Слушай, а если из термометра
добыть?
- Чтобы я из-за твоих глупостей термометр била? - возмутилась Зина. -
Иди ты, знаешь куда?..
- И пойду, - покорно сказал Коленька, поднялся и скрылся в палатке.
Слышно было, как он возится там, жужжит мигающей динамкой. Раздалось
несколько негромких металлических ударов, зазвенело стекло, и довольный
Коленька вылез из палатки.
- Вот, - сказал он, поднося ладонь к свету. На ладони лежала большая
серая капля ртути, - пожертвовал для науки личным градусником. Меня мать
всегда собирает так, словно в чумную местность еду. А теперь градусник
пригодился. Дай-ка камень, мы сейчас эту ртуть в золото превратим, лучше
рудничного.
Сергеев молча протянул камешек и включил большой аккумуляторный
фонарь.
- Градусник разбил, дурак, - резюмировала Зина, но тоже пододвинулась
посмотреть.
Коленька зажал камень между указательным и безымянным пальцами, а
ногтем большого тихонько поскреб его. Несколько крупинок упало на ладонь.
Казалось, их было ничтожно мало, но они сумели каким-то образом покрыть
всю каплю, на ладони осталась пушистая горка красной пыли.
- Ну конечно! - воскликнул Коленька. - С первого раза золота и не
должно быть, потому что ртуть обращается в "сверкающий красный порошок".
Вот здорово!
- Фокусник... - проворчала Зина. - Эмиль Кио. В Шапито бы тебя.
Припудрил каплю - и доволен. Ну-ка, пусти... - Зина наклонилась над
ладонью и осторожно подула. Порошок разлетелся, осталось лишь слабое
красное пятно.
- Зачем ты?! - страдальчески закричал Коленька. - Полкило золота по
ветру пустила!
- Не ври ты, - Зина была неумолима. - Сам же каплю на землю стряхнул,
пальцы чуть-чуть раздвинул - и все. Ищи ее среди травы.
- А почему порошка много было? - не сдавался Конрад.
- Потому, что он рыхлый и легкий. И вообще, хватит мне мозги пачкать,
спать пора.
Зина поднялась и вышла из освещенного круга. Коленька безнадежно
махнул рукой, потом, повернувшись к Сергееву, быстро заговорил:
- Ты-то ведь веришь? Ты же сам видел, как она превратилась. А в
момент трансформации ладони холодно стало, и вообще, словно ледяным адским
дыханием подуло...
- Эндотермическая реакция, - донесся из темноты Зинин голос. - Вы
потише, пожалуйста, люди спать хотят.
Коленька перешел на шепот, но убежденность в его голосе все
нарастала:
- Вот видишь, и наука подтверждает: реакция эндотермическая... но
главное, ты своими глазами видел трансмутацию. Фома Аквинский говорит, что
существует три степени достоверности: высшая, данная божественным
откровением, вторая, доказанная наукой, и третья, полученная из личного
опыта. Все три свидетельствуют о принципиальной возможности трансмутации.
- В писании, - возразил Сергеев, - о философском камне ни слова,
мнение науки ты слышал, а что касается личного опыта, то ты лучше меня
знаешь, как это делается.
В самом деле, с первого дня Коленька Конрад привлек всеобщее внимание
ловким исполнением мелких фокусов с исчезновением шариков и вытаскиванием
из незнакомой колоды заранее загаданной карты.
И все же Коленька продолжал убеждать.
- Слушай! - горячо зашептал он в ухо Сергееву, - ведь можно еще один
эксперимент провести. Эликсир жизни! Неужели ради такого дела сто грамм
спирта жалко?
- Киноварь в спирте не растворяется, - скучным голосом сказал
Сергеев.
- Ну и хорошо. Не растворится камень, значит и говорить не о чем. И
спирт чистым останется, не пропадет.
Сергеев, поняв, куда клонит Конрад, усмехнулся, встал с земли и пошел
к технической палатке. Коленька светил ему динамкой. Сергеев отомкнул
замочек, из литровой бутыли налил на три четверти в тонкий химический
стакан. Осторожно, двумя пальцами опустил камень в спирт. Раздалось тихое
шипение, камень исчез, а жидкость окрасилась в густой красный цвет.
Коленька от неожиданности перестал нажимать на динамку, свет погас.
- Пей! - зло сказал Сергеев. - Но если это очередной фокус, то смотри
у меня!
- Сейчас, - Конрад засуетился, выбежал из палатки, вернулся с
поллитровой банкой воды, пожужжал фонариком, разглядывая кровавый раствор,
неуверенно пробормотал: - Разбавить бы...
- У Луллия что написано? - спросил Сергеев. - Разбавлять надо?
- Нет вроде. Всего два компонента: спирт и камень.
Коленька опасливо повертел стакан. Красный цвет явно смущал его.
- А ты говорил - не растворится, - пожаловался он. Потом поставил
стакан на ящик и признался: - Страшно. Ртуть все-таки. Ивана Грозного,
вон, ртутью отравили.
- Да не должна киноварь растворяться! - раздраженно сказал Сергеев. -
Как бы иначе линза среди подпочвенных вод сохранилась?
- Подпочвенного спирта в наших краях пока не обнаружено, - попытался
шутить Конрад. - А если это не ртуть, то тогда еще страшнее.
- А ты оказывается трус... - протянул Сергеев.
На него вдруг нахлынуло вредное чувство самоподначки, которое
заставляло его дважды в год, трясясь от страха, идти на донорский пункт
сдавать кровь или, на глазах у тысячного пляжа прыгать с вышки, хотя он
панически боялся высоты. Сергеев поднес стакан к губам, внутренне сжался и
начал пить. Жгучая и в то же время какая-то пресная жидкость опалила рот,
красные струйки стекали по подбородку, горло свела судорога, и Сергеев все
глотал и глотал, хотя стакан был давно пуст. Конрад сунул ему в руку банку
с водой, Сергеев отхлебнул немного и только тогда смог вдохнуть воздух.
- Силен! - восхитился Коленька. - Сто пятьдесят неразбавленного
мелкими глоточками выцедил как лимонад! Ну-ка дай теперь мне...
Сергеев тряс головой и ничего не понимал. В желудке рос огненный ком,
при каждом выдохе тошнотворный спиртовый запах бил в нос, голова кружилась
любую мысль приходилось вытаскивать наружу сквозь туман. Сергеев
безучастно смотрел, как Коленька ополоснул стакан, налил туда спирта,
потом запрокинул голову, вылил спирт в рот, отправил следом остатки воды
из банки, лишь после этого один раз глотнул и весело сказал:
- Вот как надо.
Они вернулись к костру, подбросили на угли хвороста. Коленька щипал
