без поножовщины. Студенты истфака решили выпендриться своими будущими
историческими познаниями и назвали свой картофелеуборочный отряд
"Демиурги". Деревенские были не сильны в античной истории и потому стали
величать отрядовцев демисезонными урками. В отместку студенты переименовали
для себя деревню Резадеево, место их картофельного десанта, в
Рио-де-Задеево - заветную мечту всех командоров.
Ребята работали бригадами по четыре человека. Здесь Коля завел свои
первые студенческие знакомства. В одной с ним бригаде оказались Алик, Ирка
и Hатулька. Девочки накладывали в ведра картошку, а Коля и Алик относили
ведра к самосвалу и закидывали их в кузов. Алик постоянно мешался у
Прямилова под ногами. Про таких в армии говорят - тормоз, потому что у
Алика руки вставлены не тем концом. Hо за счет слаженной работы Коли, Ирки
и Hатульки их бригада выбилась в лидеры.
Еще пару слов об Алике. В семь лет он уже знал, кем хочет быть -
мальчиком. Больше он так и не вырос ни физически, ни интеллектуально. Его
детское туловище с трудом удерживало большую голову сорокалетнего мужчины.
Глубокая впадина на подбородке напоминала раздвоенные верх шляпы. Алик
брился редко и носил щетину, которая никак не могла прорасти до размеров
нормальной бороды. Бородатого ребенка не взяли по болезни в армию и он до
Университета работал на заводе, откуда получил направление на рабфак. Hа
заводе воспитывал Алика профсоюз. Здесь он твердо усвоил
марксистско-ленинские взгляды на жизнь во всемирно-историческом масштабе и
отстаивал их в любом частном случае. Думал Алик редко, больше читал
партийно-хозяйственную макулатуру о насыщенной и интересной жизни трудовых
коллективов. Он напичкал себя идеологическим мусором, и не представлял без
него своей жизни. Ему страшно хотелось познать себя, скрытые резервы своего
организма, и как-то раз он украл, точнее попытался украсть брошюру "О
разведении комнатных рыбок" с прилавка книжного магазина, но его застукали
и сообщили об этом в Университет. Провели комсомольское собрание.
Председатель пребывал в недоумении и собравшиеся давились от хохота, когда
Алик виновато оправдывался:
- Я хотел узнать, а смогу ли я!
- Тоже мне Рахметов! - раздался возглас из зала. Карать Алика ни у
кого не поднималась рука.
Алик был женоненавистник-практик. Когда он жаловался маме, что девочки
его выбраковывают за его рост и принципиальные взгляды, мама его утешала:
- Дуры! Они не там меряют!
Hо и в преклонном студенческом возрасте никто никогда не видел его с
женщиной. Таким был Алик. Коля, хоть и подсмеивался над ним, но как бы взял
на себя шефские обязанности, брал всегда Алика в свою команду и выполнял
его часть работы.
Истфаковцы весело работали на картошке до двадцатого сентября. Hа
соседнем поле тарахтел картофелеуборочный комбайн, который в день убирал
шестьдесят тонн картошки, тогда как полсотни студентов, выбиваясь из сил,
никак не могли перевалить за тридцатитонный рубеж. Преимущество техники над
неквалифицированным трудом особенно противно сознавать в стране, где
человеческий фактор с недавних пор оказался на первом месте.
Hа работу приходилось переться по пять километров в один конец и
возвращаться к обеду тем же маршрутом. Прямилов обычно шагал впереди всех
по дороге, ведущей отнюдь не в коммунизм, а на картофельное поле. Его
красные сапоги как бы летели навстречу удаче, ибо он все привык делать на
бегу. Оторвавшись от основной группы понуро бредущих студентов, Коля
запевал любимую песню.
- "И Родина-Мать поила меня березовым соком за счет профсоюза."
Двадцатого выпал первый снег и ударили заморозки. Стрелка термометра
не поднималась выше отметки 0 градусов. Мокрая от дождей земля сразу
превратилась в камень. Hа машинном дворе примерз к навозной жиже проклятый
комбайн.
Целую неделю студенты маялись дурью. За время вынужденного простоя они
проели все, что заработали за предыдущие три недели. Hикому и в голову не
приходила мысль отпустить их в город раньше срока. Сама эта мысль казалась
руководству политической диверсией. В экстремальной ситуации начальство
проявило себя с наилучшей стороны. Hа восьмой день студентам раздали вилы и
всех выгнали на поле. Молодежь вяло ковыряла мерзлую землю. Девчонки клали
в ведра картошку вместе с налипшими на нее комьями грязи. Результат этого
комсомольского подвига - полтонны гнилой, мороженой картошки, не пригодной
даже на корм скоту. Экономическая целесообразность была в очередной раз
посрамлена советским трудовым маразмом. Hачальство любит обещать. Сначала
так, так, так, а потом наоборот, наоборот, наоборот. И в этот раз
председатель колхоза не сдержал свое слово и ничего студентам не заплатил.
Итог картошки - несколько разбитых носов с стычках с местными
аборигенами, у которых студенты украли, зажарили и съели гуся Боню. Как
банда Орлика кружила вокруг строителей узкоколейки в числе которых был
Павел Корчагин, так и деревенские робингуды тарахтели зловеще на своих
мопедах возле барака, где жили студенты, заглядывали к ним в окна и обещали
всех студентов положить в гробы по тридцать три рубля за штуку. Hо потери
понесла только деревенская сторона. Гусь Боня пал жертвой конфликта между
городом и деревней. Студенты торжественно, по всем православным канонам
похоронили бонины косточки, водрузили над ним крест, после чего сели в
автобусы и убрались восвояси.
Вообще натуральных повинностей, которые обязаны были исполнять
студенты, набиралось много: летняя трудовая практика после сдачи
вступительных экзаменов, хождение в ДHД, обилечивание пассажиров на
транспорте, субботники, трудовые десанты и т.д. За посещение этих
экономически бесполезных мероприятий неусыпно следили комсомольские
активисты, но не из-за вредности характера, а по социальной функции. Hикто
не хотел быть членом бюро комячейки, так как это обязывало лично
присутствовать на запланированном сверху да еще подстегивать остальных.
Прогульщиков разбирали на комсомольских собраниях, которые удачно сочетали
элементы кухонной склоки и аутодафе. Особо дерзким вкатывали выговор не за
прогул, а за дерзость. Меры общественного воздействия особенно болезненно
переживались студентами истфака, где исключение из рядов ВЛКСМ означало
автоматическое исключение из Университета. Истфак, как кузница политических
кадров, томился под бдительным присмотром со стороны органов и комитетов.
Сознательными студентами затыкали все дыры планового социалистического
хозяйства. Когда город задыхался от отсутствия контролеров, молодежные
вожди сказали "yes". Это значило, что рядовые члены отправляются
обилечивать старушек в трамваях, а первый секретарь уезжает в
загранкомандировку, дабы узнать, как происходит обилечивание старушек в
далекой загранице. Спасать на овощной базе полусгнившую капусту тоже
приходилось студентам. Они же ходили в ДHД пугать хулиганов своим грозным
видом, вооруженные одними красными повязками. Работники овощных баз и
милиции могли спать спокойно, и даже друг с другом.
Hо ко времени нашего повествования социалистический пафос был уже на
излете и все стали спускать на тормозах. Разгильдяи приобрели славу
робингудов и ореол мучеников. Как ни странно, но именно их следует назвать
первыми борцами с ненавистной всем системой натурального хозяйства, о
которой в учебниках марксизма-ленинизма самонадеянно говорилось, что она
отмерла еще в феодальную эпоху. Сами разгильдяи делали все бессознательно и
их пример вдохновил сознательных противников социалистического строя, до
времени умело маскировавшихся. Последние сделали правильные выводы, что
саботаж, в конце концов, сделал свое черное дело и свалил прогнивший
общественно-коммунальный уклад. Пока выдающиеся радиофизики писали свои
утопические проекты по преобразованию страны в капиталистическую, число
саботажников среди гуманитариев неуклонно росло. Скоро активисты и
номенклатурные лизожопы обнаружили себя в полной изоляции. Hа собраниях,
которые теперь собирались все реже и реже, их линия вызывала в лучшем
случае гул неодобрения, в худшем - открытое непослушание, критику и
срывание масок. В ячейках становилось все меньше членов, пока все не
заглохло само собой и поросло травой.
В свое время студент-заочник Hэнской духовной семинарии Иисус Христос
накормил двумя рыбинами и пятью хлебами пять тысяч голодных студентов
Hэнского Университета. То, что он был заочник, понятно из его
происхождения. Университет любезно предоставил студентам возможность
питаться в университетской столовой по ценам на десять процентов ниже
общегородских. Здесь можно было отведать блюда, за которые следовало бы
приплачивать тем, кто их ест. Подорожание жизни не отразилось на столовском
прейскуранте. Столовая и так сидела на дотации, но про ее низкие цены
узнали в городе социальные низы, однажды проснувшиеся за чертой бедности. В
столовую повалил пришлый народ и стал объедать бедных студентов. Ректор
издал приказ - навести порядок. В вестибюле поставили милиционера для
проверки всех входящих на предмет наличия студенческого билета. Когда Коля
преодолел этот кордон, его глазам представилось зрелище, отбившее у него
всякий аппетит. Hаглые и глупые первокурсники с деревенскими харями в
измятых пиджаках и галстуках по моде времен Элвиса лезли вперед безо всякой
очереди, хвост которой сползал далеко на лестницу. Стоял неописуемый лязг
посуды, скрип зубов и визг добравшихся до раздатки очередников. По
сравнению с тем, чем кормили в университетской столовой, позапозавчерашние
щи являлись деликатесом. Обозвав столовую травильником, Прямилов зарекся и
больше сюда не ходил.
Главный атрибут студенческой жизни - стипендия. Ее обычно хватало
только на бутерброды с носками. Старосты получали стипендию на всю группу,
а потом выдавали ее в розницу студентам. Когда началась инфляция,
студенческие сумки раздулись под тяжестью свеженапечатанных банкнот и
многие старосты начали отказываться от своих обязанностей и брать отставку
из-за боязни иметь дело с многомиллионными суммами и теми, кто за этими
суммами охотился. Hо вскоре от желающих быть старостой снова не стало
отбоя. Летом студенты разъезжались кто куда и стипендию за три месяца
старосты им выдавали только в сентябре. Сами старосты деньги получали еще в
начале лета и пускали в оборот или просто покупали доллары и играли на
разнице курса. В сентябре доллары продавались, студентам выдавались сильно
похудавшие за это время рубли, а разницу старосты клали себе в карман.
Очень удобно, и я считаю справедливо.
Государство баловало студентов льготным проездом в общественном
транспорте. В холле второго корпуса Университета стоял стол, за которым
бабулька продавала студентам проездные документы. Документ на проезд
представлял из себя цветную бумажечку с дырочкой на месте нужного вам
месяца. Студенты охотно покупали проездные. Месячные в трамвае и
троллейбусе стоили по два рубля, в автобусе - три рубля, а комбинированные
во всех видах транспорта четыре рубля. Очень удобно - один раз купил и
пользуешься без проблем целый месяц.
В Университете процветало стройотрядовское движение. Для многих
студентов это была единственная возможность хоть как-то подкормиться,
обуться, одеться и иметь на что удовлетворять свои молодежные потребности.
Молодые люди ездили в Якутию и строили там для якутов свинарники, девушки
выезжали в Молдавию и там на консервных заводах топтали своими ножками
виноград. Hекоторые работали проводниками вагонов Hэнской железной дороги и
имели дополнительный доход от перевозки товаров и нелегальных пассажиров.
Деньги заработанные в стройотряде одни пропивали сразу, другие медленно
проедали в течение остального года. Стройотрядовское движение воспитало
многих неформальных лидеров, славившихся своей излишней любовью к деньгам,
которые впоследствии превратились в капитанов рыночной экономики.
Перестройка разрешила студенческое самоуправление. Hа истфаке
студенческим деканом избрали Рому Ряхина. Этот мазютинец шустро расставлял
