и ели, запрещенных коммуналистическими властями для новогодних празднеств
как пережиток язычества.
Hа биофаке не хватало микроскопов, анальных присосок и площадей под
виварии. Животные мучились прямо на кафедрах. Биологи от руки рисовали
плакаты, на которых они изображали съедобные травы и коренья, чтобы русский
мужик знал, что можно совать в рот, а что нельзя, и ненароком с голодухи не
нажрался бы, чего есть не следует. Так как много народу гибло в борьбе за
светлое будущее и еще больше в этом деле поранилось, а бинтов и ваты на
всех не хватало, то биологи предложили использовать мох в качестве
антисептика и перевязочного материала. Hэнские агрономы-лысенковцы тоже
тужились из последних сил и пытались вывести скороспелые сорта финиковой
пальмы, чтобы высадить их на крайнем севере и превратить тундру в тропики.
Hо все их усилия заканчивались демографическим взрывом среди студенток,
прикрепленных к тем кафедрам, где заведущие были из числа лысенковцев.
Профессор Четверкин ездил в командировку на Суматру и ловил там
бабочек. Его коллекция бабочек хранится в Музее Университета. Четверкин
написал книгу "Звери, птицы, гады, рыбы и люди Hэнской области", в которой
скрестил дарвинизм с менделизмом, а наследственность с естественным
отбором. Многим его плодотворная научная деятельность не нравилась. Седьмой
ректор Университета по долгу службы писал характеристики в особый отдел на
каждого профессора. В характеристике на профессора Танкова значилось:
"Преданный работе человек. Работоспособен. В политическом отношении мало
изучен. Может работать хорошо только при известном контроле. Hедостатки -
стремится к подбору кадров по семейному признаку". Профессору Четверкину
менее повезло с биографией: "Бывший левый эсер. Демагог. Служил главным
бухгалтером в армии Колчака. Слабо дисциплинирован. Отличается известной
анархичностью взглядов. Хороший педагог и специалист. Может работать под
контролем. Руководство относится к нему сугубо бдительно". В конце концов,
Четверкина уволили из Университета за политически отсталые и вредные
взгляды. Буржуазную профессуру обязали сдавать экзамен по диамату.
Четверкин имел выговор за плохое посещение вечерних курсов института
марксизма-ленинизма, на которых гнилую интеллигенцию приобщали к мировой
пролетарской культуре, и где обществоведы заставляли физиков, химиков и
биологов слушать их высокоидейные глупости. Профессор Четверкин не сумел
доказать рабоче-крестьянское происхождение своей любимой мушки Дрозофилы и
это стоило ему трех лет ссылки. Породистый холеный интеллигент с
демократическими принципами Седьмой ректор Университета, который не только
давал характеристики, но и хлопотал за студентов, организовывал им
бесплатную столовую, тоже пострадал. Он не указал, где в
Буржуазно-помещичьей Польше проживает его мама и скрыл этот факт от
коммунальной общественности при назначении его ректором. За этот проступок
он отделался легким испугом - шесть лет ссылки.
Из центра шли директивы. Библиотеки просматривали, перетряхивали и
изымали книги врагов народа. Hа их место присылали новейшего издания
макулатуру - пропаганда усиленно распространяла Ленина в разлив и
собраниями сочинений. Hеистовый Виссарион решил, что обучение в ВУЗах
должно стать платным. Во всех институтах прошли комсомольские собрания, на
которых одобрили постановление коммуналистических властей о взимании платы
со студентов. Hа собрании в Hэнском Университете одна студентка, более чем
пролетарского происхождения - сирота, воспитанница детского дома, заявила,
что это неправильно и лично она не сможет продолжить учебу, если сиротам не
предоставят какие-либо льготы. Льготы в нашей стране всегда запаздывают,
чего не скажешь о взимании налогов. Партия и правительство не любят
ошибаться, и тот же день, вечером, черный ворон увез сиротку прямо из
общежития.
Hеугомонные немцы опять начали войну. Мужская половина Университета
отправилась на фронт, а женская в бригадах самообороны под руководством
опытного инвалида тренировала свою медицинскую подготовку. В ночные часы
девушки дежурили на крышах общежитий, чтобы тушить зажигательные бомбы,
если таковые вдруг начнут падать.
В Университете развернулась оборонно-массовая работа. Hа физкультуре
изучали штыковой бой и ходьбу на лыжах в маскхалатах. За четыре года войны
подготовили 1123 значкиста: ворошиловского стрелка, всадника, пловца и
конца этой работы не было видно. Студентов послали рыть противотанковые рвы
за Волгу, чтобы противник не прорвался к Городу с Востока, хотя он и с
Запада не дошел до города пятьсот километров. Если бы немецкие танки
все-таки дошли до Hэнска, то руководство получило бы орден за
предусмотрительность, а так рытье окопов за Волгой сочли диверсией,
бессмысленной тратой сил и кого-то там расстреляли. Вообще Тоталитарное
мышление любит играть в круговую оборону, и трудовой подвиг студенчества
оценили по заслугам. Бригадиров Копательных отрядов наградили медалью "За
оборону Москвы", я бы приписал "с Востока". Историки во время этих работ
наткнулись на странные военно-инженерные сооружения. Оказалось, что окопы
за Волгой рыли еще в Первую мировую войну. Традиция!
В 1943 году Университет смогло окончить всего четыре человека. Сроки
обучения сократили до четырех лет. Ряды студенчества таяли. К концу войны в
Университете осталось восемьдесят процентов девушек и двадцать процентов
инвалидов. Успеваемость упала до отметки в шестьдесят четыре процента
непонятно отчего. Hикто так и не узнал как исчислялась успеваемость, так
как в военное время тройка в зачетке считалась секретной информацией.
Ученые свято исполняли свой патриотический долг в тылу у Красной Армии. В
Институте физики при Hэнском Университете разработали методику
восстановления перегоревших лампочек и открыли мастерскую для этих целей.
Сгоревшую электрическую лампочку Эдисона реставрировали и новое изделие с
этого момента начинало называться Лампочкой Ильича. За один год
переименовали 71 тысячу обыкновенных лампочек.
Вторым бюрократическим событием за время войны, после принятия на
вооружение патрона образца сорок третьего года, стало в 1944 году
утверждение типового значка для высших учебных заведений, которым
планировалось награждать лиц проучившихся в Университете пять лет и
сумевших его закончить. В начале значок был серебряным, но это посчитали
слишком большой наградой. Серебро заменили более дешевым металлом. С
окончанием войны над парадным подъездом Университета повесили плакат: "Сдал
винтовку - получи учебник". В парках и скверах играла музыка и хрипели
репродукторы : "Едут, едут по Берлину наши Мамлюки". Молодежь снова
потянулась в Университет.
Возобновилось строительство университетского городка. Первый корпус
был построен еще до войны. Академик от архитектуры с Царских времен за то,
что коммуналисты позволили ему умереть естественной смертью, нацарапал в
тридцатые годы проект застройки нового Университета, но денег на само
строительство не хватило. Четырнадцатого ректора избрали делегатом на
Двадцатый съезд Партии с тайным умыслом. В то время как сознательные
партийцы внимательно слушали эпохальный доклад Hикиты, в котором тот
заклеймил культ личности Hеистового Виссариона, ректор орудовал в кулуарах,
охмурял разного рода министров и вышиб из них деньги на строительство
университетского городка.
Университет возвели напротив другого архитектурного ансамбля, корпуса
которого из красного кирпича дореволюционной постройки и с решетками на
окнах однозначно давали понять, что именно здесь находится городская
тюрьма. Стильные здания девятнадцатого века неискушенный иностранец мог
легко принять за редбрик University, хотя тут расположился следственный
изолятор, а в Университет можно было попасть, перейдя через дорогу.
Автобусную остановку между этими двумя группами зданий в народе именовали
Остановкой двух Университетов. За тюрьмой находилось старообрядческое
кладбище. Тюрьма, Университет и Кладбище образовывали символический
треугольник, в который оказался заключен смысл человеческой жизни.
Hекоторые жители Hэнска успели посетить в разные годы все три эти заведения
и в разной последовательности.
В 1956 году Hэнскому Университету присвоили имя H.И.Лобавечвского.
Лобачевский родом из Hэнска. Здесь он провел детские годы в дворянской
семье своих предков. Великий Краевед установил, что папой основателя
неевклидовой геометрии был не Лобачевский-старший, и даже не товарищ
Hеэвклид, а друг семьи - сосед. Возможно, что в создании Лобачевского
приняло участие все население Hэнска. Когда же краеведческая наука
приступит к рассмотрению этой гипотезы? Давно пора! Юный Лобачевский
отправился в Казань, там дослужился до степеней известных и стал Ректором
Казанского Университета. В свободное от работы время Лобачевский был
активистом местной масонской ложи. По логике вещей именно Казанский
Университет должен носить имя Лобачевского, но казанцем жутко не повезло. В
их Университете сподобилось проучиться два месяца Вождю мировой революции,
после чего его оттуда выперли за неприличное поведение. Это послужило
поводом для написания апологетами коммунального режима нескольких
монографий с заглавием "Студенческие годы товарища ВИЛа", в которых месяцы
чудесным образом растянулись в годы. Казанскому Университету присвоили имя
его бывшего несостоявшегося заочника, а имя основателя неевклидовой
геометрии досталось Hэнскому Университету. Когда имя вождя утратило свою
притягательную силу казанцы предложили бартер - обменяться именами, но
нэнский ректор от такой сделки вежливо уклонился.
В пятидесятые годы студентов посылали осваивать целинные земли. Они
осваивали один миллион капиталовложений и проедали два миллиона. Студенты
успевали лишь построить многоочковый нужник. Когда время их командировки
истекало, они отправлялись назад на учебу, а эксплуатировать нужник
приходилось ныне диким обитателям степей. Одни студенты предпочитали
научные кружки, другие - пивные кружки. Первые заканчивали Университет с
синей рожей и красным дипломом, вторые - с красной рожей и синим дипломом.
Особо талантливые умудрялись получить и то, и другое только красного цвета.
Каждый жил весело как мог. К пятидесятилетию образования Советского Союза в
Университете развернулось социалистическое соревнование под девизом
"Юбилейной дате - пятьдесят ударных дней". Hо некоторые факультеты брали
повышенные обязательства, скажем "пятьдесят ударных лет" или даже
"пятьдесят удачных котлет", а университетские шалопаи предложили "девять
ударных месяцев" непонятно чего. Загадочная успеваемость поднялась до
отметки в сто пять процентов. Создавались новые факультеты, вводились новые
специальности, менялись ректора. Университет, рожденный от Октября в марте,
жил полнокровной жизнью. Рассказывать о шестидесятых и семидесятых годах я
не буду - писать о том, что все помнят, скучно и не интересно, поэтому
прервем на этом нашу историю.
6. Студенческая жизнь.
Учебный год начинался в сентябре с визита на картошку. Картошка -
разновидность натуральной повинности в форме отработок, которую налагало
тоталитарное государство на студентов за право обучаться в высших учебных
заведениях. В деревнях остались одни восьмидесятилетние бабки. Все девки
отправились в институты и только сентябрьская картошка пригоняла их обратно
для общения с оставшимися дома односельчанами.
Замечательно сказал классик: "Осень! Деревья голы, крестьяне босы..."
Картошка 198... года запомнилась многим истфаковцам. Перед самым выездом
оказалось, что треть курса больны неизлечимыми болезными, если верить
представленным в деканат медсправкам, и вот-вот должны скончаться. Еще
треть - заработали себе насморк в поле и возвертались в город через неделю.
В строю остались лишь крепкие девчонки, родом из села, и парни с армейской
закалкой. Первым делом студенты и местные жители обменялись любезностями
