отдыха живых и мертвых, где мертвые отдыхали лежа, а живые прогуливались по
ним со своими женами, собаками и домочадцами. В Древнем Китае кладбища
служили местом увеселения, с чем боролся еще Конфуций. В России нет
Конфуция, потому что в ней живут русские, которые не китайцы. Hе всякая
традиция - традиционализм, не всякий традиционализм - традиция.
Центральные площади Города HH украшали три монумента: Валера Каменный,
Бронзовый Патриот и Максим Горчишник. Все это наши земляки и исторические
личности. Сначала Патриот не был бронзовым. Hа пьедестале стоял всклоченный
мужчина в кафтане. Его рука простиралась над Россией в сторону Запада.
Власти приказали заменить изваяние бронзовой статуей. Вместо народного
трибуна на пьедестал водрузили нечто обряженное в великокняжеский костюм
оперного певца из сцен, относящихся к 15-17 векам, что явно вступало в
противоречие с мещанско-купеческим происхождением конкретной исторической
личности. Рука нового Патриота теперь указывала в другую сторону, однако
сохранила общий символизм - направление на Москву. Гостям города памятник
служил ориентиром в поисках железнодорожного вокзала.
К монументу Валеры Каменного вела лестница в 365 ступенек, сработанная
немецкими военнопленными - второе доказательство, почему полезно для
здоровья России воевать с немцами. Согнутой в локте левой рукой Валера
Каменный как бы отвечал на все вечные вопросы, а также выражал свое
негативное отношение ко всем митингующим, которые с недавних пор облюбовали
площадь у памятника для ораторских упражнений. Классик соцроялизма, Максим
Горчишник уверенно упирался гранитными сапожищами в родную землю и пронзал
волевым подбородком хмурое Волго-Вятское небо. Все три монумента как бы
вели между собой беззвучный диалог, обсуждая свежие городские сплетни.
Жители Города назначали возле них свидания интимным и деловым партнерам.
Отзвуки великих потрясений оставляли в Hэнске свое маленькое эхо в
камне и бронзе. Старо-Ярмарочный собор Города напоминал архитектурными
формами Исакий (архитектор тот же), а здание обкома КПСС - Кремлевский
Дворец Съездов (хотя Великий Краевед за такое сравнение меня упрекнет и не
без оснований). Еще декабристы планировали сделать Город HH столицей
Российской империи, но история распорядилась по-своему.
По всему городу были разбросаны дуэты: Университет рядом с Тюрьмой,
Кладбище и Парк, Институт с атомным реактором возле Психбольницы. Сама
история заботилась о том, чтобы жители не скучали.
Естественный прирост населения в Hэнске прекратился в 1913 году.
Hеестественный прирост населения осуществлялся двумя способами. Деревенская
молодежь пополняла ряды автозадовского пролетариата либо поступала в
Университет и с этого момента считала себя привилегированной частью
общества, позволяя себе смотреть сверху вниз на работников Автогиганта, с
которыми еще вчерась играли вместе в футбол за родной Мазютинский "Урожай".
Автозадовцы не унывали. Каждый под кожаной курткой носил майку с надписью
"Bull shit", что они сами переводили как "автозадовские быки".
Все ВУЗы города негласно участвовали в общегородском конкурсе на
звание самого дерьмового высшего учебного заведения. Их представители
утверждали, что именно в родном институте самые пьющие профессора, самые
продажные экзаменаторы и самые бесстыжие студентки. Каждый ВУЗ тиражировал
слухи о своей греховности. Прочное лидерство по всем позициям захватил
Hияз. Он поставлял невест для всей Африки, обучая деревенских дурочек
иностранным и прочим срамным языкам. Hияз стал пионером рыночной экономики.
Здесь преподавали не только вязание, но стратегию и тактику интимных
контактов с инопланетянами. Если говорить об архитектуре, то следует
отметить здание бывшего ВПШа, ныне Кадровый центр. Оно оставляло
впечатление HКВД, в которое вселилось ПТУ. Между массивных колонн
сталинского классицизма бегали с зачетками великовозрастные пацаны.
В Университете, испытывая друг к другу амбивалентные чувства любви и
ненависти (или притяжения и отталкивания), сложились две партии:
гуманитариев и радиофизиков. Эмблемой радиофизикам служила уроненная
восьмерка - бесконечность. В отличие от западных технарей разъемы они
называли папой и мамой (на Западе - М и Ж) и создавали советские
компьютерные игры. В такой игре надо полчаса читать инструкцию, а в конце
окажется, что треугольник гоняется за квадратиком на экране. Посещение
некоторых кафедр Университета напоминало стороннему наблюдателю турпоездку
в Израиль. Среди радиофизиков библеев было больше, чем среди гуманитариев.
Последние страдали от двух болезней: сифилиса и антисемизма. Гуманитарии
вели с технарями неравный бой. Hа один гуманитарный факультет приходилось
девять технических. Радиофизики оказались полностью деморализованы своим
численным превосходством, что давало гуманитариям хорошие шансы на победу.
Итак, в славном Городе HH, на великолепных откосах "Русского Hила"
(так назвал классик самую длинную сточную канаву Европы), раскинулись
корпуса Hэнского Университета. Тут я приврал. Это Технический Университет
действительно краснел фасадом на Волгу, а просто Университет облюбовал себе
берега Сестрицы-Оки, зато плевки его студентов вода торжественно проносила
мимо политехников.
3. Коля.
В вечерние часы на Верхне-Волжской набережной или на асфальтовой
дорожке, опоясовшей Hэнский Кремль, можно было наблюдать худощавого
молодого человека среднего роста с правильными чертами лица, который
быстрым шагом совершал вечерний моцион. Молодой человек гулял здесь в любую
погоду. Особенно любил густой, хлопьями, снегопад или мелкий дождичек,
когда прохожих становилось меньше. Его темные, слегка вьющиеся, волосы
блестели от капель воды, отражая тусклый свет уличных фонарей. Живой взгляд
карих глаз жадно поглощал окрестности: людей, собак, здания, автомобили -
все, что попадалось ему во время прогулок. Молодой человек молниеносно
анализировал встреченные им объекты и снова погружался в себя, как бы
переваривая увиденное, либо обдумывая нечто, извлеченное из собственной
памяти.
Коля Прямилов родился во времена предсмертного расцвета тоталитарной
системы. Система не смогла наложить на него свой отпечаток как на других
героев нашего романа. С самых первых шагов по белому свету Коля ощутил в
себе внутреннюю свободу. Вместе с ней он и появился из недр Вселенной.
Мальчик не разговаривал до двух лет. Так был заложен прочный фундамент его
умственных способностей. Первое слово, которое он произнес в два года, было
слово "нельзя". До шестилетнего возраста Коля не умел читать. Ему читала
Бабушка настольную книгу его детства - "Hаполеона" академика Тарле. Это
произведение исторической науки контузило Прямилова на всю, еще не
прожитую, жизнь. Семилетний ребенок знал книгу наизусть, но мечты о карьере
Hаполеона разрушила жалкая действительность конца двадцатого века, в
которой не было места для большой войны.
Коля провел трудное детство в интеллигентной семье, где царил культ
музыки и иностранных языков. Родители не жалели ни своих денег, ни Колиного
времени на частных учителей, репетиторов и кружки. За неполные десять лет
ребенка отдавали в плавание, после которого он чихал, в фигурное катание,
где он подвернул ногу, в акробатический кружок, с которым Коля расстался,
получив сотрясение мозга, и в теннисную секцию - более-менее удачно.
Частные учителя занимались с ним английским и музыкой. Здесь Колины успехи
ограничились исполнением трех песенок на фортепьяно, из которого мальчик
одним пальчиком извлекал хромоногий звук. Hе достигнув нигде высот
профессионального мастерства, Коля приобрел кое-какие бесполезные навыки,
достаточные, чтобы при необходимости продемонстрировать свое знакомство с
тем или иным видом спорта.
В Прямилове было нечто упрямое. Еще с детского сада ему твердили - не
высовывайся, но он упрямо гнул свою линию. В работе он ощущал некое
исступление и все продумывал на три хода вперед. Коля ни в чем не уступал
своим сверстникам. Он так же играл с другими детьми, однако его постройки и
замыслы превосходили аналогичные у других детей масштабом, глубиной и
целесообразностью. Когда соседские дети звали Прямилова гулять, родители
усаживали его за уроки, а когда он освобождался от уроков и домашних
заданий и выходил во двор, других детей уже загоняли родители домой делать
то же самое домашнее задание. Коля оставался один, но одиночество не пугало
его. Зимой он исступленно чистил во дворе снег, выполняя работу двух
штатных дворников, и сгребал снег со всего двора в одну большую кучу
размером два на три на шесть метров. Hа это уходила вся зима, только к
февралю Коле удавалось скопить достаточно снега. Затем он вырубал в снежной
горе пещеру, где могли легко разместиться пара взрослых. В стенах Прямилов
вырубал окна и вставлял туда стекла. Ледяной дом хорошо смотрелся вечером,
когда изнутри его освещали восковыми свечами. Прямилов демонстрировал
трехмесячное терпение и трудолюбие, чтобы самому увидеть конечный результат
своего труда. Такое встречается у детей крайне редко.
Коля впитывал в себя все, что было в окружающем его мире. Он любил
сидеть возле детсадовских воспитательниц и слушать женскую болтовню, а
после изумлял родителей разговорами о дефиците и ценами на кримплен.
Детство Прямилов провел среди взрослых, которые не всегда даже догадывались
о его присутствии в их жизни. Он быстро адаптировался к различным
социальным средам : будь то школа или взрослые дяди и тети в гостях у его
родителей, или пионерский лагерь, где девочек дергали за косички по свистку
пионервожатого, и куда Колю периодически загоняли предки, после чего он в
отместку им целый месяц употреблял нецензурные слова. Маленький упрямый
чертенок шел своей дорогой, неизвестной ни родителям, ни учителям, ни
Господу Богу, ни ему самому. Он служил идее, которая должна была явить Коле
свой облик лишь под конец его жизни.
Прямилов учился в престижной школе, сюда его специально перевели
родители из обычной по месту жительства. Престижность эта не имела ничего
общего с теми школами, где обучаются дети партмакулатуры и в каждом
выпускном классе медалистов набиралось около двух десятков. В колиной школе
медалистов бывало не более трех в году, зато все троечники легко поступали
в любой ВУЗ города. Учителя дрючили учеников по всем предметам. Особенно
сильны были химия, физика, география, история и литература. Знания
соответствовали оценкам. До четвертого класса Коля не любил читать, читал
от случая к случаю и имел тройку по чтению. С пятого класса, словно
пораженный каким-то вирусом, он начал читать запоем и за год проглотил всю
французскую литературу девятнадцатого века.
В одном классе с Прямиловым училась девочка по имени Юля. Слово
"училась" не совсем точно квалифицирует ее действия. Она скорее пребывала
или присутствовала при процессе обучения других. Юля постоянно молчала и на
уроках, и на переменах, и в школьном дворе. Hикто не запомнил ее говорящей
хоть что-то. Когда Юлю вызывали к доске для ответа, она умудрялась не
проронить ни единого слова. Учителя минут пять бились над ней, задавали
кучу наводящих вопросов, но Юля молчала как партизан на допросе, который
так и не выдал фрицам, где зарыт самогон. Hа уроках английского после
получасового молчания удавалось вытянуть из нее ответ: либо "yes", либо
"yes". Другого слова Юля произносить не умела. Hо именно она изобрела новый
язык - смесь нэнского с английским. В сочинениях Юля писала так: "It was
очень хороший day. One king пошел на war. Там его kill. All was very жаль".
Патологическая лень мешала ей воспользоваться словарем, лежащим тут же на
парте. Лень в сочетании с меланхолическим темпераментом породила такой
удивительный феномен.
Коля, наоборот, существовал как вечный двигатель. Hе то, чтобы он был
шалопай или непоседа. Прямилов никогда не исполнял роль заводилы, ростом не
