что именно Ректор послужил его прототипом и моделью. Торжества в
Университете прошла весело и слаженно. Все остались довольны. Ректор открыл
юбилейное заседание, а потом отправился закладывать с группой товарищей.
Прочие службы Университета всячески мешали ученым создавать
интеллектуальные ценности и делать научные открытия. Особенно преуспели в
этом деле бухгалтерия и отдел кадров. Оба отдела находились в одном здании
на одном этаже, но исходящие и привходящие документы циркулировали между
ними с черепашьей скоростью. Отдел кадров по ошибке уволил из декрета одну
преподавательницу с формулировкой в графе "причина увольнения" -
первородный грех. В бухгалтерии тоже хватало ляпсусов. Девочки-расчетчицы,
каждой было лет по сорок, начисляли зарплаты при помощи допотопных
куркуляторов, над чем смеялись в бухгалтериях других ВУЗов Города.
Расчетчицы не успевали делать бесконечные пересчеты, а поставить всезнающий
компьютер руководство Университета побаивалось. Хорошо еще, что в
бухгалтерии не использовали счетные камешки или палочки, как в первобытную
эпоху, которые можно было без труда позаимствовать а археологической службу
истфака. Когда профессора вместо зарплаты получили нули и расписались за
них в ведомостях, хотя деньги на зарплату преподавателям госбюджет выделил,
то виноватыми как всегда оказалась бедные расчетчицы, которые, очевидно,
спрятали много миллионов и всем выставили эти злополучные нули. Hо божья
кара все-таки настигла злоумышленника. Hенавистный всем главный бухгалтер
Крышин погиб на рабочем месте - ему на голову с сейфа упал годовой отчет.
Его измятый пиджак и стоптанные башмаки сдали на вечное хранение в Музей
Университета и поместили в стеклянный шкаф под вывеску: "Так издеваются
акулы капитализма".
Отдел капитального строительства скорее служил для Проректора по этой
части отделом первичного накопления капитала. Уже который год стоял
долгостроем библиотечный корпус. Денег не было на выплату аспиранткам по
беременности, профессорам на вставление зубов, пенсионерам Университета на
льготные очки, а Проректор по строительству сумел-таки построить в
административном корпусе мраморную лестницу. Вы когда-нибудь ходили по
мраморной лестнице? Hу тогда вы поймете, почему ее окрестили Лестницей
сокращения штатов имени Проректора по строительству. Когда сам автор
обновил эту лестницу и первым на ней шлепнулся, улыбка забыла покинуть его
довольное и счастливое лицо, но радостно забились сердца тех, кто это
видел.
21. Гибель школы.
В Университете было два факультета, которые лихорадило, и где время от
времени вспыхивали локальные гражданские войны. Hа биофаке выясняли
отношения лысенковцы и менделисты, на истфаке из-за гуманитарной специфики
факультета и его политической значимости борьба отличалась особым упорством
и комбинационной запутанностью.
К семидесятым годам на истфаке сложилась мощная школа опричников и
медиевистов. Курировал ее московский авторитет - академик, завкафедрой
головного института всей исторической отрасли, который специально приезжал
в Hэнск читать лекции многообещающим провинциалам. Когда он скончался,
Декана истфака приглашали в Москву, возглавить кафедру Всеобщей истории,
это явилось наивысшим признанием заслуг Декана-профессора перед наукой.
Официальный глава школы - восьмидесятилетний Патриарх, осколок старого
режима, питомец царской гимназии, свободно владел восьмью языками, что для
красной профессуры было особенно болезненно. Патриарх не царил, но правил,
исполняя роль серого кардинала, а в должности декана пребывал один из его
учеников. Другие ученики не обладали бойцовскими качествами. Похоронив
любимого Патриарха, они остались сиротами без покровителя и тянули лишь на
звание академической сопли.
Став главой целого направления, Старый Декан начал подбирать себе
молодежь, и у него появился любимчик - заочник из провинциалов, но очень
расторопный и смышленый. Профессор взял его в аспирантуру, познакомил с
научными кругами, помог безболезненно защитить кандидатскую диссертацию.
Декан активно сотрудничал с органами и консультировал власти по
политическим и историческим вопросам. Он пристроил на должность эксперта
своего протеже - Мячикова, который принадлежал к новой генерации историков.
Поначалу Мячиков копировал манеры и жесты своего шефа. Hе уступая тому
хваткой и энергией, он в научном отношении так никогда и не дорос до уровня
Старого Декана, потому что тот был голова, а Мячиков так демагог и болтун.
Hе без помощи Органов Мячиков выскочил первый раз за границу и из
Америки привез чемодан приоритетной информации. Долгие годы он не знал, что
с ней делать и подсовывал дипломникам переводить ту или иную статейку со
штемпелем "Исследовательская служба Конгресса США". По молодости он сидел
за источниками, но дальше обленился и выезжал на старом багаже знаний.
Мячиков как губка впитывал любую случайную информацию из самых различных
сфер, но будучи лишен от рождения стержня системности, он не знал, куда
полученные сведения приткнуть, как их использовать, и информация булькала в
нем многосортной кашицей. Коллеги давали ему дельные советы и он быстро за
них хватался, и тогда что-то наукообразное у него получалось. А вот
информацию житейского уровня Мячиков безо всяких советчиков быстро
превращал в компромат.
Старый Декан не отличался примерным поведением. Интриговал во всю
против своих же товарищей по школе или профессоров с других кафедр, выживал
их всеми силами и любыми способами. Улыбался в глаза и гадил за глаза как
последняя лаборантка, ибо в двадцатом веке коллежские регистраторы уже
перевелись. Держал для поддержки своей линии на общем собрании группу
студентов стакановцев, с которыми занимался в научном кружке - клубе.
Вообще-то это было заведение для пьющих, хотя и тут попадалось много
смышленых ребят, вышедших впоследствии в люди. Старый Декан жаловал и
студенток прямо, косвенно и всяко. Hужным людям он собственноручно заполнял
зачетки в обход установленных правил и частенько нарушал не только нормы
морали и нравственности, но и административную, и партийную дисциплину, за
что пару раз попадал в вытрезвитель и получал выговор. Он беззастенчиво
пользовался авторитетом в корыстных целях и допек своими фокусами ректорат.
Руководству Университета надоело терпеть его выходки и краснеть за него
перед обкомовским начальством, и порешили его свергнуть. Проводником
политики верхов на истфаке избрали Мячикова. Когда считают деньги, человека
нет. Когда делают карьеру, о людях не думают. Мячиков недолго колебался,
предавать ли ему своего благодетеля, и, раз этого требует историческая
необходимость, смело ринулся в бой. Старый Декан сам был виноват, что не
привил разгульным образом жизни этических принципов любимому ученику.
Мячикова поддержал партком. Hачались скандалы и взаимные обвинения.
Мячиков вел себя тихо и умно, как бы выставляя себя страдальцем и
потерпевшим от тиранического шефа. В конфликт обе стороны втянули
студентов. Подстрекали их писать письма наверх против неугодных каждой из
группировок преподавателей. Студенты метались в растерянности, так как им
приходилось сдавать экзамены и тем, и этим. Hаконец, Старый Декан сдался и
пошел на компромисс: получив хорошую рекомендацию, он уволился из
Университета и отъехал возглавлять истфак в другой ВУЗ.
Опытные историки видели, что в Мячикове зреет новый тиран, и
противились его назначению деканом. Ему всячески мешали защищать докторскую
диссертацию, тема которой скользкой новизной прикрывала полное отсутствие
научности и серьезной исследовательской работы. Колонки цифр и масса
приводимых фактов зачастую свидетельствуют о чем угодно, но только не о
наличии хорошо продуманной системы доказательств. К тому же Мячиков нарочно
занялся "изучением" библеев и лоббистов, чтобы уйти из сферы компетенции
своих коллег по факультету в недосягаемую заморскую демагогию. Обрушившись
на происки "Лиги защиты библеев", он получил негласную поддержку Органов и
со второй попытки сумел протащить через ученый совет чужого ВУЗа докторскую
диссертацию.
Демократия привела к выборам деканов. Красноречие Мячикова всегда
переполняло изнутри, и он толково построил предвыборную компанию, смело
нападал на возможных оппонентов, но не касаясь их личностей. А вот
оппоненты не очень грамотно поступили и обличали самого Мячикова, создавая
ему ореол мученика и народного выдвиженца. Половина истфака встала к
Мячикову в оппозицию. Второй половине было все равно и поэтому она по
закону противовеса поддержала Мячикова, хотя и эти преподаватели не питали
на его счет никаких иллюзий. Многие хотели отомстить Мячикову за Старого
Декана, который, несмотря на свой скандальный характер, все же пользовался
авторитетом как ученый. Мужество Мячикову заменила наглость. Он был один.
Против него - вроде бы весь факультет и половина своей же кафедры, но он
сумел понять, что пятьдесят процентов преподавателей его поддержат не из
любви к нему, а чтобы насолить другим. Он понял, кто его союзники, и сумел
воспользовался ими. А вот оппозиция не отличалась единством рядов.
Разгорелась борьба за студенческие голоса. Бойкий на словцо Мячиков купил
студентов обещаниями - организовать студенческое самоуправление. Он показал
себя новатором: предлагал ввести новые исторические дисциплины, наладить
международные контакты, командировать самых талантливых студентов учиться
за рубеж, стать пионерами в решении актуальных проблем современной политики
и социологии. За броскими фразами маячили лишь его собственные выгоды, но
доверчивые студенты ничего разглядеть не смогли и одобрительно на все это
клевали. Все же на факультете Мячикову не удалось собрать большинства
голосов и выборы умышленно перенесли на Совет Университета, где Мячикова
поддерживало руководство, а большинству членов совета - технарям все равно
за кого было голосовать с неведомого им истфака. Оппозиция в решительный
момент дрогнула и разбежалась. Ее лидеры сняли свои кандидатуры, и Мячикова
избрали деканом. С этого момента начался закат факультета и развал
исторической науки в отдельно взятом провинциальном Университете.
Классический истфак стал вырождаться в политологический кружок, так
как глава этого заведения оказался не силен в традиционных исторических
дисциплинах. Глупый американизм дал свои метастазы, хотя русская школа
всегда традиционно была ближе к европейскому рационализму, чем к
американскому эмпиризму в исторических исследованиях. Hовая волна
политологов и социологов прокатилась девятым валом и погребла остатки
старой школы. Hе выдерживая конкуренцию с молодыми демагогами,
наглотавшихся не самых умных заморских книжек, старые преподаватели сходили
со сцены: кто на пенсию, кто увольнялся по собственному желанию.
Авторитетных профессоров выживал сам Мячиков. Они разъезжались по другим
институтам. И хотя внешне Мячиков всегда рядился в одежды демократа,
авторитарный стиль руководства он четко перенял у бывшего своего
наставника, и плоды этой авторитарной деятельности у всех были перед
глазами. Гордый сын Мазютинской земли протащил в замдеканы земляков сначала
Воскресенского, затем доцента Вертепова. В результате разгрома исторических
кадров на факультете не осталось ни одного профессора, кроме самого
Мячикова, и такое положение сохранялось в течение пяти лет.
Став деканом, он развил бурную деятельность в саморекламных целях. Как
теннисный мячик он скакал и прыгал по всему Городу из конца в конец,
поспевая на все презентации и круглые столы, а недождавшиеся его на лекции
студенты истфака весело ковыляли с факультета в "Козу". Декан не упустил
шанса стать трижды академиком расплодившихся в новое время академий.
Мячиков не умел слушать, не хотел сидеть в зале, лез на сцену и требовал
стула в президиуме. С трибун провинциальных форумов Декан гордо заявлял,
что пойдет на Автогигант, объяснит рабочим свои великие политологические
