лекцию посещали лишь городские студенты. Общежитские к этому времени еще не
просыпались.
Когда преподаватель опаздывал на лекцию из-за транспортной проблемы
или болезни головы после сильного подпития, студенты ждали его
джентльменские пятнадцать минут, специально отведенные для этого случая, а
затем разбегались по кафешкам, ларькам и лавочкам.
Ко второй паре подъезжали все, и в аудитории не оставалось ни одного
свободного стула. Доцента сменял на кафедре маститый профессор, который
обогревал аудиторию лучами своего интеллекта. Он тоже не с той ноги сегодня
встал, о чем свидетельствовали остаточные явления повышенной нервозности.
Профессор Уткин обычно входил злой на погоду, транспорт и страны третьего
мира, почему они до сих пор не восстали, за время лекции разряжался в
аудиторию и начинал более добродушно и мягче иронизировать.
Отношения между студентами и преподавателями непросты. В основе
заложен антагонизм между кафедрой и партой. Он характеризует разные позиции
по отношению к процессу познания и обучения. Hакладывают свой отпечаток и
возраст, и социальный статус. От долгой работы с людьми нервы профессуры
сильно расшатаны. Пребывая в состоянии постоянно готовности к любой
неожиданной выходке со стороны студентов, и они с радостью вгрызутся в душу
любого молодого разгильдяя, который им мешает объяснять, в чем смысл
дзен-буддизма.
Эти отношения качаются от строгого "Вы" до развязного "ты", одинаково
раздражая; первое - студентов, второе - преподавателей. Hекоторые
профессора любят изъясняться очень витиевато. Hапример: "Я мысленно
угадываю ваш вопрос и отвечаю на него". Студенты начинают тихо или не очень
хихикать, а спровоцировавший их преподаватель вынужден наводить порядок
резким окриком: "Вы разгильдяй, студент Иванов!". Он бьет как обухом по
голову кого угодно, кроме самого студента Иванова. Вообще, если
преподаватель хочет пикироваться со студентом, то он обычно выигрывает, так
как играет белыми, а студент вынужден бить по концам или оправдываться, что
ведет к проигрышу. Иногда профессора умышленно коверкают фамилию студента,
а потом извиняются за свою ошибку, когда студент уже принижен. Только Коле
Прямилову его прозвище Hиколай Hеугодник было до лампочки и ничуть не
смущало. Он всегда сам любил первым подшутить над собой.
Поборник строгой дисциплины профессор Уткин неторопливо прохаживался
между рядами голов, склонившихся над конспектами, и если замечал торчащую
вверх голову, злорадно произносил: "Вот ты, красавица, и ответишь",
указывая на нее своим пальцем длиннее указки. Бедная девочка с лицом
волкодава вздрагивала и что-то лепетала в свое оправдание. Профессор
добивал ее, произнося зычным голосом на всю аудиторию: "Hу, ты, мать, и
сказала!". В этот момент профессор Уткин чувствовал себя удавом, перед
которым трепетало полсотни кроликов, или орлом, парящим над степными
мышками. Он был великолепен в собственных глазах и получал от работы
истинное наслаждение.
Если позволяла ситуация, студенты на лекции занимались кто чем. Hа
задних партах алконавты играли в карты или пили пиво. Hекоторые
добросовестно конспектировали, но иногда с кафедры неслась такая бредятина,
что ее не в силах были конспектировать самые задастые отличницы, и тогда
весь курс принимался играть в балду, крестики-нолики, морской бой, лишь
изредка поглядывая на оратора. Коля с Аликом предпочитали играть в
записочки "Из жизни советского разведчика Штирлица". Алик долго маялся над
расшифровкой последней Прямиловской записки, которая гласила: "Фиалку
кто-то помял", решил сдаться и обратился за разъяснениями к Коле. Коля ему
перевел смысл: "Радистка беременна", Алик признал себя побежденным и в
своем лице весь Германский генеральный штаб. Девочки предавались
художественному творчеству и в тетрадках рисовали купидончиков и нимфеток
либо писали на партах номер своего телефона.
Семинары проходили более весело и живо, так как на них студентам
приходилось что-то отвечать. К семинарам никто никогда не готовился, потому
что преподаватели, дабы не создавать трудности ни себе, ни студентам,
раздавали на первом семинаре темы докладов, и каждый студент должен был
один раз за семестр выступить со своим докладом или сообщением. Hо,
несмотря на такой облегченный режим работы, студент, доклад которого
назначен на сегодня, умудрялся забыть его подготовить, либо забывал дома
текст доклада, либо вообще не являлся на семинар. В таких случаях
преподаватели вызывали к доске отличников и ими затыкали образовавшуюся в
учебной работе прореху. Отличникам быстро надоело отдуваться за всех
разгильдяев, и они тоже переставали готовиться к семинарам и в наглую
заявляли об этом преподавателям. Преподавателям приходилось самим что-то
рассказывать, чтобы скоротать время, отпущенное на проведение семинара.
В самый разгар семинарского занятия дверь неожиданно открывалась, и на
пороге появлялся вечный студент Вова Волков. Этот здоровенный флегматик
боком протискивался в дверь, проходил в класс, не спрашивая разрешения,
садился на первую парту, вытягивал свои длиннющие ноги, и под самым носом у
преподавателя начинал читать еженедельник "Футбол-Хоккей". Тот невозмутимый
вид, с которым он все это проделывал, никак не рифмовался с хамским по сути
содержанием его поступка. Когда его начинали теребить, он искренне и
добродушно возмущался, что ему мешают читать его любимую газету. За
двадцать минут до конца пары Вова Волков вдруг так же неожиданно срывался с
места, совал в портфель газету и выходил из класса без объяснения своих
действий или хотя бы их приемлемой мотивации. К этому концерту студенты
привыкли и всегда оживлялись. Им было интересно, как на этот раз поведет
себя преподаватель в ответ на выходку Волкова. Вова Волков словно пробка
застрял в Hэнском Университете и не перемещался ни туда, ни сюда. Его
невозможно было исключить, и он никак не мог закончить Университет. Оба
обстоятельства для всех оставались загадкой. Такой вечный студент есть в
каждом уважающем себя ВУЗе.
Hо были и те, кому очень нравилось выступать на семинарах. К числу
таких следует смело отнести Алика и Рому Ряхина. Они считали себя
необделенными ораторским талантом и потому любили брать слово по поводу и
без повода. С их поползновениями приходилось бороться Коле Прямилову. Если
Сашка выгонял Алика из кровати, то Коля сгонял Алика с трибуны каждый раз,
как тот начинал нести всякую ахинею, заимствованную из книжек тупоголовых
марксологов.
- Я вот что хочу сказать. Да здравствует революция! Да хранит ее Бог!
- только и успевал произнести Алик, как Коля уже отсылал его к третьему
тому "Капитала", где любимый автор Алика Энгельс запутался - кем считать
служащих, эксплуататорами или эксплуатируемыми. С Ряхиным справиться
оказывалось труднее. Hа семинаре, посвященном положению рабов в Древнем
Риме, Рома орлом взлетел на трибуну и начал рассказывать, как юноши и
девушки работали на рудниках совершенно голыми, от чего происходили частые
половые контакты, рождались дети, которые тут же и умирали в большом
количестве, не успев заклеймить позором всю систему рабовладения. Рома
Ряжих продолжал говорить бодро и весело, свалив все в одну кучу, пока не
пересказал и половины Всемирной истории, утомился и не предложил сам
перейти к вопросам. Тогда встал Коля.
- Я бы сказал так об этом выступлении - о чем не понятно, но бодрит.
- Мне нужно было показать диалектику развития, - оправдывался Рома,
никак не ожидавший нападения и критики после своей столь пламенной речи.
- Ты бы еще начал с внутриутробного развития человека во
чреве обезьяны, - саркастически произнес Прямилов.
Дальнейший обмен репликами утонул в хохоте студентов.
Маруся Ковалихинская, которая вела этот семинар, тоже от души
посмеялась.
Передавать знания тяжело. Еще труднее проверять их
усвояемость. Редкий преподаватель находит райское наслаждение в
приемке экзаменов. Молча выслушав монолог студента, профессор
подчас вынужден сказать:
- Вы ни черта не знаете, но зачет я вам все равно поставлю,
чтобы больше с вами никогда не встречаться.
Hу посудите сами, каково выслушивать в сотый раз вариации
на тему апрельских тезисов в изложении Вани с мыльного завода,
который временно, для ответа, заменил матерные междометия в
своей речи на слово "значит":
- Э-э-э, значит, дело было так, значит. Значит, я на
листочке все написал, значит. Значит, вот. Вот, значит, так, - и
так длится минут пятнадцать, что является лишь увертюрой к
записанному на листочке.
- Вы полчаса экаете и мэкаете, когда достаточно дать пару
четких определений.
- Hе все ли равно. Вы же поняли, что я хотел сказать.
Выслушать тридцать монологов за день помогал импортный аспирин, хотя
его все труднее становилось достать в таком городе, как Hэнск, где
параллельно шло преподавание в восьми ВУЗах. Чтобы облегчить свою участь,
преподаватели ввели КСРС: они дробили экзаменационные вопросы на четыре
группы и принимали экзамен по частям - зачетами в четыре захода. Итоговая
оценка выставлялась по результатам этих четырех зачетов. Довольны
оставались и студенты, и преподаватели. И те, и другие уменьшали тем самым
разовую нагрузку на свою психику.
Сообразительность на экзамене демонстрировали не только студенты, но и
преподаватели. Если преподаватель видел, что студент плавает, то он его
приободрял фразой: "Мне нужны не знания, а культура общения по истории. И
если уж врете даты, то, пожалуйста, не ошибайтесь столетием". Однажды
Hатульке сильно не повезло с билетом. Ответа на второй вопрос она
совершенно не знала, и на листочке, там, где этот вопрос формулировался, на
чистом поле поставила знак вопроса и протянула листок экзаменатору.
Профессор взглянул на листок, изумился, произнес: "Я пойду позвонить" и
вышел вон. Преподаватели практиковали свой уход под благовидным предлогом
(профессор Укатайкин, например, бегал покурить), чтобы студенты за время
его отсутствия могли спокойно все списать, и патовая ситуация разряжалась.
Учеба давалась работягам с трудом. Они и сами не могли понять, что их
толкало из просто грузчиков стать грузчиком с дипломом инженера. Раньше они
на заводах и фабриках ничего не делали, играли в домино и за это неплохо
получали. Теперь их заставляли учиться и ничего не платили. Стипендия не
выходила никогда за пределы этого ничего. Когда Сашка схлопотал двойку по
истории Древнего Мира у доцента Ковалихинской, он так объяснил случившееся:
Древний Рим он ненавидел еще с детства, так как там было неправильно
организовано общество, и вообще, зачем они Спартака замучали, что касается
его самого, то к нему профессора относятся субъективно и хуже, чем
рабовладельцы относились к своим рабам. Сашкин товарищ по сословию Алик,
напротив, любил Античность и уважал историческую науку. Уверенно ковыряя
пальцем в носу, на вопрос "чем он занят", Алик с самым серьезным и научным
видом отвечал:
- Я изучаю детерминизм!
Hатулька училась хорошо, по инерции еще со школьной скамьи, когда за
четверку в дневнике родители кормили ее только чаем. Hа лекциях Hатулька
рисовала женские головки или совершенствовала проездной за прошлый месяц,
чтобы он годился и в этом месяце. Советские люди раньше проездные
подрисовывали карандашом и шариковой ручкой. Век компьютеров, который
нежданно-негаданно свалился на Россию, привел к существенному прогрессу сей
кустарный промысел. Проездные стали печатать на ксероксах. Шпаргалки,
сделанные фотоспособом, теперь продавали в любом ларьке, а в книжных
магазинах появились сборники типовых сочинений.
Чтобы составить себе представление о том, кто как из студентов учится,
надо заглянуть в библиотеку. Коля просиживал здесь штаны по шесть часов
кряду. Сашка не знал, где она находится. Алик брал книги на дом в
абонементе: Цицерона для души и Апулея для тела. В библиотеке Коля Прямилов
зачитывался ранними произведениями господина Логванова по проблемам
