Озарение стало неизбежным...
15
Авто Франсуаз Коти, скрипнув новой резиной, остановилось рядом с главной
городской площадью. Дальше проехать было невозможно из-за скопления народа.
Лица людей были возбужденными и источали какое-то внутреннее сияние.
Народ жаждал счастья, стараясь быть поближе к его строящемуся символу.
Девушка взяла Генриха Ивановича за руку и потянула за собой, углубляясь в
толпу. Они прошли по узкой улочке, ведущей к главной площади, рассматривая
лица прохожих, гордо воздевших над собой транспаранты с надписями типа: - Мы
достойны счастья! Мы сделаем шаг к нему навстречу!" Повсюду продавали
воздушные шары, всякие сладости и лимонад. Народ гулял...
Наконец Франсуаз и Шаллер вышли на площадь. В центре ее из мощного
бетонного основания уходила к небу башня. Генрих Иванович задрал голову и с
удивлением сказал:
- Господи, я не предполагал, что они за такое короткое время столь много
построят!.. Это невероятно!
От основания башни к ее нутру тянулась цепочка рабочих, как русских, так
и корейских. Из рук в руки рабочие передавали красные кирпичи, раствор и
всякий необходимый строительный материал. Делали они это так быстро, как
будто хотели закончить строительство уже сегодня до захода солнца.
- Пожалуй, в башне уже футов четыреста! - предположил полковник.
- Пятьсот, я думаю, - высказала свое предположение девушка. - Велик
русский народ в своем стремлении к иллюзиям!
На вершине башни, на строительной площадке, были установлены усиливающие
голос устройства, чтобы народ мог не только следить за происходящим, но и
слышать, что творится между рабочими, какие следуют команды.
- Мы кладем трехсоттысячный кирпич! - прокатился над площадью голос.
- Ягудин, - определила Франсуаз. - Какой мощный голосовой аппарат.
- Вы знакомы с ним лично? - поинтересовался Шаллер.
- Видела пару раз.
- И что он за тип?
- Любопытный. Он может быть и романтиком, и изувером. Чем-то на вас
походит.
- Что же, я похож на изувера?
Девушка не ответила, так как ей помешал голос Ягудина, вещающий с высоты.
- Сограждане! - возвестил голос. - Хочу обратиться к вам с речью!
Позволите ли мне сделать это?..
- Позволяем! - донеслись голоса из толпы. - Говори, Ягудин! Мы рады
услышать тебя.
Ягудин прокашлялся.
- Я хочу сказать, что вы, собравшиеся на главной площади, есть народ! Не
побоюсь сказать, что вы - прогрессивное человечество! Ваши лица устремлены
вверх, вы собрались в кучу, чтобы стать непосредственными соучастниками
величайшего события, творящегося на ваших глазах! Ваши уши, ваши глаза
направлены на уникальное строительство Истории - Башню Счастья!.. Я слышу
ликующие возгласы людей, исходящие из самых потаенных глубин сердец! Ваши ли
это голоса, или ангельские призывы?..
Народ внизу заволновался и закричал:
- Наши голоса, наши! Мы с тобой, Ягудин!.. Продолжай!.. Ура-а!..
- По-моему, он издевается, - зашептала в ухо Шаллера Коти.
- Но делает это тонко, - добавил полковник.
- Крики - ура" непрерывно сотрясают площадь и мои уши! - продолжал вещать
Ягудин. - Ваш порыв напоминает мне огнедышащий вулкан, и его можно сравнить
с радостью миллионов одновременно разродившихся женщин! Никогда еще
человечество не сталкивалось с таким массовым проявлением мира, дружбы и
солидарности между русским и корейским народами! Нам будет что оставить в
наследство нашим детям, внукам и правнукам! Мы оставим им Башню Счастья!
- Хотим тебя видеть! - закричала толпа. - Появись перед нами! Видеть тебя
хотим!
- Вы ощущаете приближение счастья?
- Ощущаем! - ответила толпа в слаженном порыве.
- Громче!
- Ощуща-а-ем!
- Смотрите, вон он, - показала наверх Коти. - Лезет на стену.
И действительно, на самую вершину, на только что выложенные кирпичи,
взобрался бородатый человек, воздевая к небесам руки.
- Вы хотите счастья? - спросил человек.
- Хотим! - дружно отозвалась толпа.
- Вы верите, что по Башне можно перейти в райские кущи?
- Верим!
- Верите?
- Верим!!!
Человек на вершине на мгновение замолчал, а потом вдвое громче заорал:
- Ну и идиоты! Кретины! Быдло!
После этих слов Ягудин чуть присел, затем расправил руки, словно птица
крылья перед полетом, оттолкнулся ногами от свежей кирпичной кладки и с
диким криком полетел...
- Быдло-о-о!..
Сначала показалось, что он летит параллельно земле, а на мгновение
почудилось, что даже и набирает высоту, но это, вероятно, был оптический
обман.
Народ замер, наблюдая свободный полет Ягудина. Франсуаз прикрыла рот
ладошкой, словно сдерживая крик. В народе потеснились, образуя площадку на
месте вероятного приземления купца. Ягудин пару раз взмахнул руками,
крутанул, словно орел, шеей и рухнул патлатой головой на булыжную мостовую.
Голова его не раскололась, как следовало ожидать, а глухо ухнула о камни.
Глаза Ягудина вертелись еще несколько секунд после падения, он попытался
что-то сказать, но изо рта вышла кровавая пена, пузырясь и лопаясь, мешая
предсмертным словам.
Ягудин дернул ногой, и душа его отошла. Толпа сомкнула свои ряды,
вознесла тело купца над головами и в траурном молчании потащила его куда-то
по улицам.
- Уйдемте отсюда, - сказал Генрих Иванович, беря девушку под руку.
- Бедная Лиза, - проговорила Коти. Во взгляде ее была твердость, а щеки
покрылись румянцем. - Бедная Лиза! - повторила она.
-Авто Франсуаз катило по пустой мостовой, удаляясь от центра города в
сторону загородных поселков. В прозрачном небе горела дневная звезда, и,
глядя на нее, Шаллер загрустил, вспоминая свои давние теории о животворящем
космосе.
- Вот ведь как происходит, - думал полковник. - Как подчас неожидан
человеческий конец. Лузгаешь семечки, а через мгновение твоя голова может
быть расплющена сорвавшимся камнем. А ты в этот миг размышлял о чувственном
наслаждении, лелеял его в своих членах, не задумываясь о предстоящей минуте.
А дома тебя ждал привычный запах. Запах стен, нагревшейся крыши, запах жены
и свой собственный аромат... Ах, я опять думаю о смерти", - поймал себя
Генрих Иванович.
- Вы сейчас думаете о смерти? - спросил он девушку, которая одной рукой
уверенно управляла автомобилем, а другой поправляла прядь волос, упавшую на
глаза.
- Я никогда не думаю о смерти, - ответила Франсуаз. - Это бессмысленно.
Особенно для женщины. Женщина, думающая о смерти, уже умерла. - Коти
нажала на клаксон, разгоняя с мостовой кур. - Право, какой странный был
человек этот Ягудин. Вся жизнь напоказ. И смерть напоказ! Сначала создает
идеалы, а потом рушит их на веки вечные!
- У него найдется преемник.
- Вряд ли. В Башню Счастья можно поверить единожды. А когда ее создатель
смеется над поверившими глупцами, миф рассеивается безвозвратно. Народ не
прощает оскорблений!
- Вы плохо знаете свой народ. Тем, кого толпа любит и боготворит, она
прощает все, и прощает заранее. Вот увидите, что Ягудина будет хоронить весь
город и его имя останется в чанчжоэйской летописи навечно.
- Вы так думаете?
- Уверен.
- Интересно. Мне Ягудин так и говорил: - Мое имя останется на века! Я буду
прославлен, как великий романтик и как великий изувер!"
- Так вы его знали лично? - удивился Шаллер.
- Я была его любовницей.
- Вы?!
- А что вас так удивляет?.. - Девушка сбавила скорость. - Он был хорош
как мужчина, и с ним совсем не было скучно.
Полковник усмехнулся.
- Почему же вы... э-э... расстались? Простите за нескромный вопрос.
- Все очень просто. Мне стало с ним скучно.
- Парадокс.
- Нет, не парадокс. Просто даже самые интересные люди становятся
скучными. И вообще, человек интересен только тогда, когда лишь соприкасается
с другим, не давая возможности узнать себя полностью.
- Вы максималистка? - спросил Генрих Иванович, все более удивляясь мыслям
девушки, вернее, не столь их содержанию, сколь холодку равнодушия, с каким
она их высказывала.
- Я не максималистка. Я просто говорю то, что думаю. Поверьте мне, что
это не наносное - от молодости, просто так уж с детства повелось, что я
говорю то, что думаю, и стараюсь делать то, что хочу. Например, я сейчас
краем глаза вижу ваши сильные руки и вспоминаю, что произошло между нами
несколько часов назад.
Как вели себя ваши руки, соприкасаясь с моим телом. Честно говоря, я бы
не против это повторить, прямо сейчас.
После этих слов Генрих Иванович почувствовал необычайное волнение, тело
его напряглось, готовое отдать напряжение души, и он опять подумал, что в
этот момент от него уходит мысль о смерти, уносится кудато к чужой душе...
- Тормозите! - уверенным тоном произнес он.
Девушка улыбнулась, нажала на педаль тормоза, и машина медленно скатилась
в кювет.
Франсуаз Коти действительно делала то, что хотела, совершенно не
сдерживая себя, не имея ханжеских представлений о приличиях. Это очень
нравилось полковнику, но одновременно и пугало. Он понимал, что их связь
долго не продлится, так как в полковнике могла родиться ревность к прошлому
девушки, вероятно, столь же откровенной в своих желаниях с предыдущими
любовниками, как и с ним. Стоя возле автомобиля, он представил на своем
месте Ягудина, к животу которого в страстном поцелуе приникла девушка, и
хоть не испытал приступа ревности, но ощутил его вероятность впоследствии, в
самом ближайшем будущем.
Шаллеру не удавалось целиком отдаться наслаждениям, так как он нервничал
из-за возможного появления автомобилей на дороге. Он боялся, что их могут
узнать и в городе пойдут всякие сплетни, а поручик Чикин не преминет
опубликовать в своей газетенке и фривольную карикатурку.
Полковник легонько подтолкнул девушку к яблоням, за которыми стояла еще
высокая, хоть и пожелтевшая, трава. Девушка поддалась, чувствуя некоторую
скованность любовника, глаза ее были столь глубоки, а руки так
требовательны, что как только они оказались сокрыты от случайных взглядов
сухими зарослями, напряжение оставило Шаллера, сознание растворилось, и он
отправился в короткий путь безумия.
Они опустели разом в тот момент, когда солнце расставалось с Чанчжоэ,
уходя к другим параллелям, согревая чужие просторы.
Похолодало. И вместе с нашествием прохладного воздуха похолодела и душа
Генриха Ивановича. Лежа на расстеленном мундире, обнимая одной рукой плечи
Франсуаз, он подумал о Гавриле Васильевиче Теплом, о том, удалось ли ему
расшифровать записи Белецкой, и решился навестить учителя завтра под вечер.
- Проведайте Лизу, - шепотом сказала Коти. - Ей сейчас тяжело.
Слова девушки вызвали в полковнике легкое раздражение. Ему не совсем
нравилось, что она так назойливо акцентирует ушедшие в небытие отношения
между ним и Лизочкой Мировой. Тем более что все так перемешалось: Лизочка
была и его любовницей, и разбившегося Ягудина. В свою очередь, Франсуаз
обнимает сейчас его, Шаллера, а когда-то принадлежала рыжебородому купцу.
Или он ей принадлежал. Не все ли равно...
Прокукарекал петух. И тут же со всех сторон отозвались десятками голосов
его соплеменники, сообщая всему миру, что наступает вечер.
- Пора, - сказал Генрих Иванович, высвобождая из объятий свою руку. -
Холодно.
Они оделись и, оглядываясь по сторонам, вышли на шоссе.
- Я вас отвезу, - предложила девушка, усаживаясь за руль.
- Могу я повести, если хотите.
- Не надо.
Авто, освещая фарами дорогу, помчалось к дому Шаллера. За весь путь они
не сказали друг другу ни слова и равнодушно попрощались возле дома
полковника.
- Как-нибудь заходите, - предложила на прощание девушка через боковое
