старости и к черту все размышления о смерти, а также о различиях между
юностью и старостью. Перед глазами Шаллера все еще стояла, отчаянно волнуя,
картина об- наженной девушки, особенно ее бесстыдно раскинутые ноги, и к
моменту появления Франсуаз он еле сумел справиться с наваждением, прикусывая
себе до крови язык.
- Что расскажете? - спросила девушка, когда Шаллер взял с подноса
маленькую чашечку и хлебнул пахучего чая.
- Изумительные погоды стоят, - проговорил Генрих Иванович, с
неудовольствием отметив мещанское построение фразы.
- Эка я разволновался, - подумал он. - Эка необычно для меня".
- Чудесная осень, - согласилась девушка. - Кстати, знаете новость?
- Какую же?
- Лизочка Мирова обручилась с купцом Ягудиным.
Шаллер с интересом посмотрел на Франсуаз. Этой новости он еще не слышал.
- Когда же?
- На прошлой неделе. Неужели вы не знали?.. Кому же, как не вам, это
знать?
- Почему вы, собственно, решили, что я это должен знать в первую очередь?
- Потому что вы находились с Лизочкой в интимной связи.
- Это она вам сказала?
- Зачем же. У меня у самой глаза есть... - Франсуаз посмотрела на Шаллера
и ухмыльнулась. - Она вас любила, а вы ее нет... По-моему, она вас и сейчас
любит.
- Но почему с Ягудиным? - спросил вслух как бы сам себя полковник.
- Потому что Ягудин сейчас самая заметная фигура в городе. Он - звезда!
Опять же, богат и строит Башню Счастья. Его имя у всех на устах, он как бы
является примиряющим звеном между высшим и низшим классами.
- Пренеприятная фигура! - сказал Генрих Иванович, чувствуя раздражение. -
Ограниченная злобная личность!
- Это в вас собственник говорит! - улыбнулась Коти, зачерпывая ложечкой
вишневого варенья. - Вы же никогда не любили Лизочку...
- Почему вы знаете?
- Я не права?
Генрих Иванович промолчал. Эта девушка, сидящая напротив в халатике на
голом теле, запросто теребила своими тонкими пальчиками укромные местечки
его души, наблюдая за ее реакциями, как психиатр за рефлексами психически
больного.
- Могу я задать вам встречный вопрос?
- Безусловно. - Франсуаз повела головой, перебрасывая копну каштановых
волос с одного плеча на другое. Открылось изящное ушко с дырочкой в мочке. -
Спрашивайте.
- Вы когда-нибудь любили?
Девушка задумалась, накручивая на мизинец прядку волос.
- Да, я любила.
- Извините за бестактность, но вы - девственница и, следовательно, не
можете судить о полноте любовных ощущений, о изощренных сторонах любви. Мне
кажется, что вы обвиняете в несострадательности, тогда как сами некогда
довели своего воздыхателя до самоубийства. Бедный юноша разнес себе мозги
медвежьей картечью! Другая бы на вашем месте всю последующую жизнь провела в
монастырской келье, замаливая грех.
Шаллер мстил девушке за ее прямоту.
Франсуаз Коти с удивлением смотрела на полковника.
- Вы говорите так, как будто вы мой врач и свидетель нерушимости моей
девственной плевы! Откуда вам про это известно? Господи, до чего все мужчины
очаровательны в своей уверенности! - Коти улыбнулась. - И потом, дорогой
Генрих Иванович, я абсолютно далека от идеи сострадательности в любви.
Наоборот, я уверена, что сострадание неуместно в любовных отношениях, оно
бесплодно и, как ни парадоксально, причиняет еще больше зла. Чем более вы
жестоки по отношению к объекту, который вас любит, а вы им только
пользуетесь, тем менее болезнен для несчастного разрыв! - Франсуаз подцепила
ложечкой вишенку и отправила ее в рот, показав на мгновение свои крепкие
зубки. - Признаюсь вам по секрету, что в свое время я сострадала
неразделенной любви корнета Фурье ко мне. Я даже отдалась ему из
сострадания, будучи совсем юной... Видите, к чему все это привело! Так
будьте уверены, что я стою на тех же позициях, что и вы. Мне совсем не жаль
тех, кто меня любит и к кому я равнодушна... Налить вам еще чаю?
- Спасибо, - отказался Шаллер. - И прошу простить меня.
- За что же?
- За то, что я поддался обывательскому мнению.
- Это вы о моей девственности?
Генрих Иванович кивнул.
- Забудьте! Меня мало волнуют условности. Я вовсе не комплексую по поводу
общественного мнения о моей персоне. Иногда даже любопытно, когда о тебе
фантазируют то, чего на самом деле не существует. Я не любительница
афишировать свою личную жизнь и вам не советую этого делать! Мужчины более
восприимчивы к недостоверным слухам о себе.
- Какие же слухи обо мне ходят? - спросил Генрих Иванович, вдруг уловив
некую схожесть во взглядах Франсуаз и его жены. Такая же напористость и
самостоятельность.
- Хотите честно?
- Предпочитаю.
- Говорят, что вы превосходный любовник.
- Интересно... Что же еще?
- Что вы несчастны. Что у вас что-то не заладилось в жизни... Может быть,
какие-то душевные переживания. Вам все сочувствуют.
- Ерунда! - отрезал полковник, но тем не менее почувствовал прилив
жалости к себе. Глаза заблестели.
- Все слухи возбуждают в женщинах пристальный интерес к вам! Есть в
женщинах противная черта - проверять слухи.
Шаллер с удивлением оглядел Коти. Она опустила лицо, слегка покраснев
щеками.
- Что вас больше интересует - хороший ли я любовник или мои душевные
переживания?
- И то, и другое. - Франсуаз овладела собой и прямо посмотрела в глаза
полковника. - Кстати, скажите, зачем вы раздавили тогда кур?.. Мальчишеский
поступок. Была целая река крови.
- Вы мне нравитесь. Даже старик, увлекшись девицей, совершает мальчишечьи
глупости.
- Вы не старик. - Франсуаз положила ладонь на руку Шаллера и погладила
его крепкие пальцы. - И давайте не будем долго ухаживать друг за другом. Я
вам нравлюсь, вы мне тоже. - Коти провела ноготками по могучему колену
полковника и опять улыбнулась. - И потом, у меня давно не было мужчины.
Надеюсь, я не очень шокирую вас?
За всем этим диалогом в щель ограды наблюдал вернувшийся Джером. В
какой-то момент ему стало скучно, так как он не улавливал смысла разговора.
Мальчик уже было собрался уходить, как вдруг мужик положил руки на плечи
девушки и принялся целовать ее губы, лицо, плечи, приспуская до локтей
халат. Джером видел, как Шаллер ласкает языком груди Франсуаз, как соски
превращаются в орешки, твердея на глазах, как девушка, откинув голову,
выпячивает грудь вперед, словно вталкивая ее в рот партнеру, а тот, словно
младенец, сосет ее, оставляя на коже мокрые красноватые следы.
Несмотря на то что эта сцена абсолютно не нравилась Джерому, он продолжал
подглядывать, чувствуя, как живот опять схватило бетоном, и если минуту
назад ему хотелось помочиться, то сейчас это желание прошло.
То, что случилось дальше, мальчик не пытался осмыслять тут же, он просто
вперился глазами в происходящее, забыв обо всем на свете.
Халат соскользнул с бедер девушки, обнажив плоский живот с черным
треугольником, к которому приник в жадном поцелуе мужик. Джером отчетливо
видел, как дрожат его ладони-лопаты, охватывая ее зарозовевшую задницу, как
изгибается широченная спина...
- Господи, -лихорадочно подумал Джером. - И у нее на лобке растут волосы!
Что же это у меня?.." Девушка приподняла за локти мужчину, перехватывая
влажными губами его рот, целуя в колючий подбородок, теребя волосы. Ее
пальцы пытались расстегнуть пуговицы мундира, но ноготки соскальзывали с
латуни, туго сидящей в петлях, и она вновь и вновь повторяла свои попытки,
пока верхняя пуговка не выстрелила куда-то в клумбу, раскрывая бычью шею
Шаллера.
Держа одной рукой девушку за бедро, второй полков ник судорожно
расстегнул мундир, сдернул его и повалил Коти в траву. Он чувствовал на
своем теле скользящие змейками пальцы Коти, ласкающие его живот,
забирающиеся во влажные подмышки, слегка корябая кожу на груди.
Джером со всей силой прижался лбом к щели и смотрел, как девушка дернула
за ремень кобуры, сбрасывая ее в траву, как расстегнула брючные пуговки, как
блеснул белизной зад мужика, как выскочило из галифе невероятно выросшее
естество, как оно устремилось к черному треугольнику, вонзаясь в него...
Дальнейшее Джером квалифицировал как куриную жизнь. Один, как петух,
скакал на другой, как на курице, с единственной разницей, что происходило
это гораздо дольше. Джером даже на мгновение пожалел, что с ним нет его
самострела, а то бы он пострелял. Бетон с его живота стек, он потерял
интерес к происходящему, отлип от щели и зевнул во весь рот. Захотелось
помочиться.
- Вероятно, я наблюдал то, о чем мне не хотел рассказывать Супонин. Теперь
я знаю, что происходит между женщиной и мужчиной. То же самое, что и между
курами. Экая мерзость - жизнь!" Джером еще раз заглянул в щель. На тело
девушки вновь был надет китайский халат, лицо ее было красным, словно она
натерлась клубникой, а рот растянулся в глуповатой улыбке. Мужик, натянув
штаны, пил прямо из графина клюквенный напиток, хрустя кусками льда, и
попутно утирал со лба пот. Джерому некуда было идти, и он от нечего делать
лег неподалеку под деревом, закусив травину.
Между тем Франсуаз Коти, отдышавшись, закурила тонкую сигаретку,
вставленную в янтарный мундштук с серебряным колечком, пыхнула дымом вверх и
посмотрела на Шаллера спокойным и удовлетворенным взглядом.
- Будете ли вы взбираться на Башню Счастья? - спросила она.
- Вы шутите?
- Почему?
- Неужели вы думаете, что можно еще при жизни шагнуть в рай?
- Не думаю... Но ради экскурсии...
- За два месяца башню такой высоты выстроить невозможно! - констатировал
полковник и засмеялся. - Право, забавные события происходят в нашем городе!
- Ее строят одновременно тысяча человек.
- Все равно невозможно.
Франсуаз стряхнула с сигаретки пепел и перекинула копну волос с одного
плеча на другое.
- Не хотите ли прогуляться? Может быть, поедем посмотрим на
строительство?
Все-таки любопытно, когда столько народу делают одно дело!..
Генрих Иванович пожал плечами.
- Если вам хочется... Что ж, давайте прогуляемся.
- Тогда подождите меня на улице, пока я переоденусь и выведу из гаража
авто.
Девушка скрылась в доме, а Шаллер в прекрасном расположении духа вышел за
ограду, насвистывая какой-то незатейливый мотивчик. Он с удовольствием
вспоминал нагретое солнцем тело Франсуаз, его изгибы и извивы, - как
человек, который только что вкусно пообедал и перебирает в памяти
поглощенные блюда, отменно приготовленные...
Прогуливаясь возле дома, Генрих Иванович увидел лежащего под деревом
дремлющего подростка, разморенного осенним солнцем. Когда полковник
приблизился к нему, тот открыл глаза, безразлично посмотрел на Шаллера и во
весь рот зевнул. Под глазами мальчика переливались всеми цветами радуги
огромные синяки, и благодушие на лице отнюдь не гармонировало с ними.
- Ну-с, молодой человек, отдыхаете? - спросил Генрих Иванович, сыто
улыбаясь.
- Время сейчас учебное, а вы прохлаждаетесь!.. А как же знания, мой юный
друг?
- Чего? - протянул Джером. - Чего надо?
- А что это вы такой грубый? - удивился полковник.
- А чего вы лезете?
- Извините, если я вам помешал. Отдыхайте, дорогой, отдыхайте!..
- Я же вам не мешал, когда вы на ней скакали, как петух на курице!
Шаллер оторопел.
- На ком?
- На ней, - ответил Джером, тыча пальцем в сторону дома Франсуаз. - Ух,
как вы вспотели! А курицы не потеют, потому что они в перьях! А откуда у вас
такие мышцы?
Генрих Иванович еще приблизился к мальчику.
- Так, значит, вы подглядывали?
- Угу, - согласился Джером.
- Разве вас не учили родители, что это дурно?
