озера и окутывало меня каким-то непонятным образом. Звуки следовали за мной
и были такими сладостными, что не пугали меня. Напротив, желая приблизиться
к источнику этой мягкой, пленительной гармонии, я наклонился за борт лодки к
воде, поскольку не сомневался, что пение шло оттуда. Я был уже на середине
озера. Голос - теперь я это отчетливо слышал - был рядом со мной, в воде. Я
склонился еще ниже... Озеро было совершенно спокойным. Луна, которая
освещала его через вентиляционное отверстие на улице Скриба, абсолютно
ничего не высвечивала на гладкой черной поверхности озера. Я покрутил
головой, чтобы отделаться от возможного звона в ушах, но мне пришлось
признать очевидный факт, что никакой звон в ушах не может быть таким
гармоничным, как шелестящее пение, которое следовало за мной и притягивало
меня.
Если бы я был суеверным или восприимчивым к фантастическим выдумкам, то
определенно бы подумал, что имею дело с сиреной, посаженной в воду, чтобы
запугать любого путешественника, достаточно смелого, чтобы пуститься в
плавание к дому у озера. Но, слава Богу, я вырос в стране, где люди слишком
любят фантастическое и знают его основательно, и я сам изучал его достаточно
глубоко. С помощью самого простого трюка любой фокусник, который знает свое
ремесло, может заставить лихорадочно работать бедное человеческое
воображение.
Итак, я не сомневался, что столкнулся с каким-то новым изобретением
Эрика, но это изобретение было таким совершенным, что, когда я склонялся за
борт лодки, мною меньше двигало желание обнаружить искусную проделку, чем
насладиться ее очарованием.
Я перегибался через борт все больше и больше, пока наконец не оказался на
грани того, что чуть не перевернул лодку. Неожиданно две чудовищные руки
появились из воды, схватили меня за шею и потащила вниз с непреодолимой
силой. Я наверняка проиграл бы эту схватку, если бы не успел издать крик, по
которому Эрик узнал меня.
Ибо это был Эрик и, вместо того чтобы утопить меня, как он, несомненно,
намеревался сделать, он подплыл и вытащил меня на берег. - Это было
опрометчиво с вашей стороны, - сказал он, стоя передо мной, в то время как
адская вода стекала с его тела. - Зачем вы пытаетесь попасть в мой дом? Я не
приглашал вас. Я не хочу видеть в своем доме ни вас, ни кого-либо еще в
мире. Неужели вы спасли мою жизнь только для того, чтобы сделать ее
невыносимой? Неважно, какую услугу вы оказали Эрику, Эрик может забыть ее в
конце концов, и вы знаете, что тогда ничто не удержит его, даже он сам.
Эрик продолжал говорить, но теперь моим единственным желанием было узнать
суть трюка, который я назвал "трюком сирены". Он был готов удовлетворить мое
любопытство, ведь, хотя он и настоящий монстр (так я оцениваю его после
того, как имел, к сожалению, возможность наблюдать за ним в Персии), в
некоторых отношениях он дерзкий, тщеславный ребенок, - изумляя людей, он
ничего не любит больше, чем продемонстрировать удивительную
изобретательность своего ума.
Эрик засмеялся и показал мне длинный тростник.
- Это смехотворно простая штука, - сказал он, - но очень полезная для
того, чтобы дышать и петь под водой. Этому трюку я научился у тонкинских
пиратов. С помощью тростниковых палочек они скрываются на дне реки, иногда
просиживая там часами.
- Этот трюк чуть не убил меня, - проговорил я сурово, - и он может стать
роковым для других.
Эрик подошел ко мне с выражением детской угрозы, которое я часто видел на
его лице. Не позволяя ему запугать себя, я говорил с ним резко.
- Вы помните, что обещали мне, Эрик, - больше никаких убийств!
- Разве я когда-нибудь убивал? - спросил он добродушно.
- Негодяй! - воскликнул я. - Вы забыли "розовые часы" в Мазендеране?
- Да, - ответил он, внезапно опечалившись. - Я предпочел забыть их, хотя
тогда, помнится, я заставлял смеяться маленькую султаншу.
- Все это в прошлом, - сказал я. - Но есть настоящее. И вы отвечаете
передо мной за настоящее, поскольку его не существовало бы для вас, если бы
я не захотел этого. Помните, Эрик, я спас вам жизнь! - И я воспользовался
поворотом в разговоре, чтобы поговорить с ним о том, что уже некоторое
мучило меня.
- Эрик, - начал я, - поклянитесь мне...
- Зачем? - прервал он. - Вы же знаете, я никогда не выполняю своих клятв.
Клятвы существуют для дураков!
- Скажите мне... Вы можете сказать...
- Сказать что?
- Хорошо, люстра- Люстра, Эрик...
- Что же именно?
- Вы знаете, что я имею в виду.
- Ax да, люстра, - засмеялся он. - Я могу сказать вам. Я не делал ничего
для того, чтобы она упала. Просто крепления износились.
Смеясь, Эрик выглядел еще более устрашающе, чем обычно. Он прыгнул в
лодку с таким зловещим смехом, что я не мог сдержать дрожи.
- Крепления износились, мой дорогой дарога, - продолжал он. - Крепления
люстры совершенно износились. Она упала сама по себе и разбилась. А теперь
позвольте дать вам совет: пойдите и обсохните, если не хотите простудиться.
Никогда больше не садитесь в мою лодку, но в особенности запомните вот что:
не пытайтесь попасть в мой дом. Я не всегда бываю там, дарога, и глубоко
опечалюсь, если мне придется посвятить вам свой реквием.
Эрик опять зловеще засмеялся, стоя на корме лодки и раскачиваясь взад и
вперед, как обезьяна. Если бы не золотые глаза, его можно было принять за
скромного перевозчика на Лете. Скоро я уже не видел ничего, кроме его глаз,
и в конце концов он полностью растворился в темноте.
С этого дня я оставил все надежды попасть в его дом через озеро. Этот
вход, совершенно очевидно, хорошо охранялся, особенно теперь, когда Эрик
знал, что мне известно о нем. Но я не сомневался, что есть еще один вход,
поскольку не один раз видел, как Эрик исчезал в третьем подвале. Я следил за
ним и не мог понять, как он это делал.
Я не буду слишком часто повторять, что с того времени, как я нашел Эрика
в Опере, я постоянно испытывал ужас от его страшных проделок. Я не боялся за
себя, но чувствовал, что он способен на что угодно в отношении других. Когда
происходил какой-то несчастный случай, какие-либо пагубные события любого
рода, я говорил себе: "Может быть, это Эрик", так же, как другие вокруг меня
говорили: "Это был призрак!" Как часто я слышал, что эти слова произносились
с улыбкой. Если бы эти бедные люди знали, что призрак существует во плоти и
крови и его надо бояться намного больше, чем воображаемую тень, о которой
они говорили, могу уверить, что они перестали бы шутить по этому поводу.
Если бы они знали, на что способен Эрик, особенно в таком месте, как Опера!
И если бы они знали о моих ужасных мыслях...
Что же касается меня, я был преисполнен тревоги. Хотя Эрик торжественно
проинформировал меня, что изменился и превратился в самого
добродетельнейшего из мужчин, особенно теперь, когда стал нравиться самому
себе, - эти слова привели меня в недоумение, - я не мог не вздрагивать,
когда думал о нем. Ужасное, уникальное, отталкивающее уродство поставило
Эрика за пределы общества, и я полагал, что именно по этой причине он больше
не чувствует никаких обязательств перед родом человеческим. То, как он
говорил со мной о своих любовных делах, - в хвастливом тоне, который мне был
хорошо знаком, - заставило меня взглянуть на это, как на причину новых
трагедий, худших, чем все остальные, и еще больше усиливало мой страх. Я
знал, как его горе может обернуться грандиозным, разрушительным отчаянием, и
вещи, которые он рассказывал мне, туманно намекая на некую ужасную
катастрофу, были частью пугающих меня мыслей.
Кроме того, я узнал о странных отношениях, которые установились между
монстром и Кристиной Доэ. Прячась в кладовой, расположенной рядом с ее
артистической комнатой, я слушал превосходные музыкальные представления,
которые, очевидно, захватили ее, но не мог поверить, что голос Эрика, то
оглушительный, как гром, то мягкий, как голос ангела, способен был заставить
девушку забыть о его уродстве. Я все понял, когда узнал, что она никогда не
видела монстра!
У меня был шанс попасть в артистическую комнату Кристины. Помня об
уроках, которые Эрик преподал мне в прошлом, я без труда нашел устройство, с
помощью которого стена, поддерживающая зеркало, могла стать точкой вращения;
я видел устройство из полых кирпичей, которые функционировали как говорящие
трубки - с их помощью Эрик делал так, что Кристина слышала его, как будто он
стоял рядом с ней. Я также обнаружил проход, ведущий к подземной тюрьме
коммунаров, и фонтан, а также люк, который, вероятно, давал Эрику
возможность уходить прямо в подвалы под сценой.
Несколькими днями позже я был поражен, увидев своими собственными глазами
Эрика с Кристиной. Я видел, как он склонился над маленьким фонтаном в
проходе коммунаров (в самом конце, под землей) и смачивал холодной водой лоб
девушки, которая была без сознания, очевидно, после обморока. Белая лошадь,
лошадь из "Пророка", которая исчезла из подземной конюшни Оперы, спокойно
стояла рядом с ними. Я нечаянно выдал себя. Это было ужасно. Я видел, как
искры летели из его золотых глаз, и, прежде чем успел сказать слово, меня
оглушили ударом по голове.
Когда я пришел в себя, Эрика, Кристины и белой лошади уже не было. У меня
не оставалось сомнений, что бедная девушка стала затворницей в доме у озера.
Без колебаний я решил идти к озеру, несмотря на опасность, связанную с этим.
Двадцать четыре часа, прячась на темном берегу, я ждал, когда появится
монстр, надеясь, что Эрик должен отправиться за продуктами. Должен сказать,
что выходя в город или осмеливаясь показаться на публике в театре, Эрик
надевал нос из папье-маше с приделанными к нему усами, чтобы скрыть
отвратительную дыру вместо собственного носа. Хотя это полностью не меняло
его ужасного облика, поскольку люди, видя Эрика, называли его живой смертью,
но, по крайней мере, делало его наружность почти - я подчеркиваю слово
"почти" - сносной.
Ожидая его на берегу озера Аверне, как Эрик называл его несколько раз с
безрадостным смехом в разговоре со мной, - я наконец стал уставать от своего
долготерпения и сказал себе, что он, очевидно, ушел через какую-то другую
дверь, ту, что в третьем подвале. Затем я услышал в темноте слабый всплеск и
увидел два золотых глаза, светящихся, подобно бакену, и вскоре его лодка
причалила к берегу. Выпрыгнув из нее, - Эрик подошел ко мне.
- Вы находились здесь двадцать четыре часа, - сказал он. - Вы беспокоите
меня, и предупреждаю: это закончится плохо. Вы сами навлекаете на себя беду,
хотя я невероятно терпелив по отношению к вам. Вы думаете, что следите за
мной, безмерный простак, но я сам следил за вами и знаю все, что знаете вы
обо мне. Я пощадил вас вчера в проходе коммунаров, но слушайте меня
внимательно. Не давайте мне возможности опять встретить вас там! Вы ведете
себя очень опрометчиво, и мне интересно, можете ли вы понимать намек с
полуслова!
Эрик был так зол, что я не рискнул прервать его. Громко фыркнув, он
выразил свои страшные мысли, которые совпадали с самыми ужасными моими
мыслями:
- Вы должны научиться раз и навсегда - да, раз и навсегда! - понимать
намек с полуслова. Из-за вашего безрассудства вас уже дважды останавливал
мужчина в войлочной шляпе. Он не знал, что вы делаете в подвалах, и отвел к
директорам. К счастью, они подумали, что вы только эксцентричный перс,
интересующийся сценическими эффектами, и любите бывать за кулисами (я был
там, да, был в кабинете, вы знаете, я повсюду). Из-за вашего безрассудства
люди в конце концов заинтересуются, что вы ищите здесь, узнают, что вы ищите
