Загадки и ответы. А я шел вперед, значит, ждал чего-то более важного?
Хотел понять отца? Узнать что-то о себе? Скорее так - понять и себя, и
отца. Была подспудная уверенность, что именно идя по следам отца, я
узнаю что-то важное о себе.
...Итак, дверь. Длительное время туннель медленно, но неуклонно вел
вверх и окончился дверью. Перед нею - площадка. Много следов - отец
искал запор. Я тоже его искал, стараясь не наступать на следы.
Провозился довольно долго, но нашел. Открыл, переступил высокий порог
и оказался в пещере. Пещера, скорее, зал в скале - высокий,
значительно выше туннелей. Слабый свет из довольно широкой щели
напротив двери - очевидно, выход на поверхность. Абсолютная пустота,
только пыль. Я распахнул дверь до упора и увидел картины! Почти все
стены покрыты росписью. Роспись старая, с трещинами, кое-где выпали
кусочки. Я это уже видел на картинах мамы - тревожные краски,
тщательная отделка деталей - рук, например, а вся фигура как бы в
дымке. Картины тянутся лентой по периметру пещеры, переходя одна в
другую. Да это же пиктография! Несомненно. Обхожу зал с крепнущей
уверенностью, что нашел то, что искал, хотя еще не знаю, что. Наконец
соображаю, что надо все это зафиксировать и разобраться на корабле.
Мешает пыль.
Я толкаю пошире дверь, но она вдруг с грохотом захлопывается... От
сотрясения?.. Хотя какое сотрясение в скале? Роспись покрывается
сеткой трещин и медленно, потом быстрее, оползает вниз. Под ней серая,
монотонная поверхность скалы.
Я бросаюсь к стене и вижу: по всему периметру у стен лежит ровный
валик пыли. Не обломков, не крошек - пыли. Ошеломленный, я добираюсь
до щели, вглядываюсь и... замираю. Какой отсюда открывается
удивительный вид на Город с высоты птичьего полета! Он такой зеленый и
радостный, что на минуту забываю и о погибших картинах, и о том, что
Город мертв. Видны мельчайшие детали, вплоть до шевеления людей на
площади у собора. Сразу вспоминаю про Комарова и мой "Тигр",
протискиваюсь в щель, иду по еле видной тропинке вниз и все думаю -
по-чему я не испытываю угрызений совести? Я доволен, я увидел то,
зачем шел.
А собственно, что я успел запомнить на пропавших картинах?.. Первое
- длинная колонна на горной дороге. Дорога теряется в пространстве.
Над колонной - лицо. Взор отрешенный, лицо аскета, худое, смуглое.
Дальше - расходящиеся колонны: одна по-прежнему на дороге, другая
куда-то в скалы. Там что-то таилось, вроде динозавра, но очень
размытое, скорее, общие очертания. А потом четко - здание под колпаком
(по-видимому, силовым) - удивительная прорисовка деталей, множество
входящих и выходящих фигурок. Входящие - разные, выходящие -
одинаковые. Над ними нависает серый куб, скорее, даже падает. Именно
падает - ощущение колоссальной тяжести, которая все раздавит. Еще...
Одна из последних картин. Группа зданий, перечеркнутых жирным косым
крестом. Входящие не похожи на прежних - они разнятся в росте,
толщине, даже конечностей у них разное количество. Хотя почему
конечностей? Рук и ног?.. В общем, это несомненно люди, хотя и
странные, кое-кто даже с рогами. У всех в руках геометрические фигуры
из тонких палочек с утолщениями-звездочками, похожие на ожерелья или
четки. Это входящие. А выходящие? Выходящие, несомненно, жители
планеты. Одинаковые, только сгорбленные и какие-то вялые. А здания
энергично перечеркнуты. Все. Больше ничего не запомнил и ничего не
понял. Чему же я, как дурак, радовался? Почему, черт побери, я так
уверен, что узнал что-то важное о себе или об отце?..
Часть III
Дорога.
32 год Свершения. ОРТА
Называли ее по-разному: "Дочерью Болла", "Провозвестницей",
"Шагнувшей вперед". Сама же она думала о себе даже не "конна Мина", а
просто "Мина": Минни, как когда-то называл ее Фиер. Он был великим
грассианином, истинным сыном Болла. Он привел грассиан к Свершению. А
что она? Верная подруга, слабая женщина. Слава Уру, благословенный
взор Фиера упал на нее. И пусть всюду ее встречают с восторженным
поклонением, это чтут только его, пламенного Фиера. Он, зримо и
незримо, присутствует в этой пустой и неуютной части Дворца, где
поселил их некогда Ведущий Мук.
Конна Мина отодвинулась от зеркала и снова оглядела себя. Время
неумолимо, как стрела Ура, хотя и не близок еще уход с Дороги... Но
вчера народ восторженно встречал Мину-II, и как одержимый работает в
главном научном центре первенец Свершения - ее сын Фиер. А сегодня
Мину ждет радость - внук, Фиер-III. Конна Мина еще раз оглядела себя в
зеркале, вздохнула и поняла, что не хочет сегодня видеть сына.
Великий Фиер был стократ прав. Фиер-II не копия отца, он и есть сам
Фиер - до мелочи, до волоса. Уж кому, как не ей, это знать. Но да
простит ей светоносный Ур, как хочется, чтобы в чем-нибудь, хотя бы в
чем-нибудь сын отличался от отца! Иногда совсем не материнские чувства
вызывал у нее Фиер-II. Да и как, целуя родинку сына на правом плече,
не вспомнить точно такую же, на точно таком же плече? Как она целовала
ее, давно, в юности! И чем дальше, тем сильнее хотелось снова, в
последний раз, прижаться всем телом, до хруста, до стона к мужу...
Сыну?.. О Болл-провозвестник, что за мысли? Но она всегда была только
слабой женщиной, ей не по силам этот груз! Стараясь поменьше видеться
с Фиером-II, конна Мина оберегала себя. А избегая дочери?.. Вот он
ответ, в зеркале. Радостно ли юности видеть себя в старости?
Разглядывать седые пряди, гладить морщинистые руки, с недобрым
любопытством запоминая, с брезгливым ужасом предвкушая, как станешь
такой же. Мина-II уже жаловалась, что после визитов к матери Фиер-II
становится холоднее с ней. У него всегда было хорошее воображение...
то есть у них, у сына и мужа. Увидь она сорок лет назад Фиера старым,
заговори, ощути на своем юном лице дыхание беззубого старческого
рта... Что за мысли, конна! Полным сил и здоровья сошел с Дороги и
навеки остался на ней великий Фиер! А Фиер-II?.. С каким жадным
любопытством сначала матери, потом матери и жены смотрела она на сына,
ревниво замечая, как все ярче проявляются в нем черты мужа. И вот
теперь внук...
А тогда еще никто не знал, что будет в третьем поколении. И Учение,
и Наука запрещали браки братьев и сестер. Только Фиер, да еще Ведущий
Мук верили и не ошиблись. Самые тщательные исследования показали, что
в Фиере II-ом нет ничего от нее, Мины, а в Мине II - от Фиера. Словно
и не было упоительных ночей любви, словно не носила конна Мина сына
под сердцем, а вырастила его в колбе из клетки отца, ничего не взяв от
себя. С любопытством и радостью, да чего уж скрывать, с ревностью
смотрела она, как зарождается чувство у вторых Фиера и Мины. Вот так
же пошла за мужем и она, "Дочь Болла", "Шагнувшая первой". Ей незачем
жаловаться. Ровной Дороги, дети. Пусть всегда идут по ней, взявшись за
руки и слыша дыхание друг друга, Фиер и Мина. А она? Пять лет разницы
было у них с Фиером, а Фиеру-III уже четыре. Все повторяется по слову
и делу великого ее мужа. И скоро Мина-II снова станет "Несущей жизнь".
Ей, старой Мине, еще предстоит радоваться первому лепету девочки,
первым ее шагам.
О Болл-провозвестник! И все чаще ловить на себе брезгливый взгляд
дочери и потом такой же - внучки! Могут ли дети быть счастливы, когда
перед глазами постоянное напоминание? Не о смерти, нет, смерть - лишь
толчок к повторению. Хуже - об увядании, о распаде, когда человек еще
живет, но уже мешает жить детям, самому себе. Происки Рука такой Дар!
- Прости Фиер, прости, великий, я только слабая конна, прости!
Погруженная в нерадостные мысли, конна Мина не сразу заметила, как
осветился экран информера. Ох, не материнские чувства вспыхнули в ней
при звуке родного голоса! Мина взяла себя в руки. И тот ее был тоном
матери - строгим, слегка снисходительным:
- Доброй Дороги, Фиер. Почему вы еще не приехали?
Фиер-II помолчал, вглядываясь в мать. От этого взгляда у конны Мины
по всему телу побежали мурашки.
- Ты же знаешь, мама, я очень занят. Просто некогда, вот и все.
О, это конна Мина знала. Ее Фиер мог сутками не отрываться от своих
приборов, и она покорно ждала. Но сын говорил не так, как отец. Он
мямлил и отводил глаза. Мина уже поняла, что крылось за этой
неуверенностью. Наконец Фиер решился.
- Знаешь, мама, мы, наверное, долго не сможем приехать. Очень жаль,
но сейчас столько работы... А за Фиера ты не беспокойся, он здоров
и...
- Это Мина? - прервала конна, из последних сил стараясь говорить
спокойно.
- Нет, причем здесь Мина! Просто я попросил ее помочь мне.
"Жалкое и постыдное зрелище", - думала конна Мина, глядя в глаза
сына. Что же, она была подругой великого грассианина и останется
достойной его.
- Конечно, сынок, - сказала конна Мина, - я понимаю. Но помните о
старой матери, приезжайте, как только сможете.
- Ну конечно, - отозвался Фиер-II, и из его голоса пропала фальшь.
Он еще поговорил о Фиере-III и, пожелав "Ровной Дороги", исчез с
экрана.
Конна Мина заплакала. И пока она плакала, в ней крепло решение. Вот
с кем бы она посоветовалась - с коном Аманом. Но не ей, "Шагнувшей
первой", спускаться в подземелье! Всхлипывая, она прошла в тщательно
охраняемую комнату Фиера и достала спрятанный там ключ. Нельзя мешать
самой себе. Она была просто конной, волею Ура ставшей великой, но
истинно великое совершит только сейчас. Это ее второй дар Грассе. Фиер
одобрил бы ее решение, в это конна Мина верила твердо. Кону Ропуру
сообщили о ее смерти рано утром.
С ощущением чего-то большего, чем простая смерть, шел Ропур по
коридору. Да и какая смерть, когда рядом, такой знакомой плавной
походкой, шла Мина-II. Ропур понял, что и ему предстоит навечно
вписать свое имя в историю Грассы, рядом с коном Муком. И, видит Болл,
не все и не сразу поймут, что он был так же велик и, более того, так
же добр.
Дорога.
2236 год Откровения. РЕАНДА
Кон Морт, 327 Учитель на Дороге, совершил кощунство. Когда, в
бешеной вспышке, он одним махом сломал о косяк драгоценную реликвию -
посох Болла, присутствующие, уже лежащие ниц, еще плотнее прижались к
полу. Кон Морт чуть было сам не рухнул с ритуальным воплем "Ао-о-ой" и
лишь в последний момент сдержался. Ничего не произошло - не обвалился
свод, не разверзся под ногами камень - Уру был угоден его гнев. Морт
понял это и сразу успокоился. Точнее, пришел в состояние холодного,
спокойного бешенства. Привставшие было с пола уткнулись в него вновь.
Два года, два нескончаемо долгих года этот ублюдок, эта чешуйка с
хвоста Змея, осмеливается водить его за нос! Два года томятся в
безделии неофиты, стареют, слабеют, теряют решимость. Что посох Болла,
да будет вечно его имя! Творилось поистине всеобъемлющее кощунство -
сошедшая с Дороги Грасса! А этот... этот... еще жив, еще ест и пьет и
даже осмеливается лгать. Первое побуждение вызвать кона Мала Морт
преодолел, иначе бы он сломал посох не о косяк. Но подобного кощунства
Ур уже бы не вынес! И эта материализация дыхания Рука до сих пор
считалась Идущим! Мал добровольно последовал в подземелье и работал на
самых тяжелых и грязных работах, пока Морт не простил его от имени
Ура. Вот она, благодарность!
Наконец кон Морт овладел собой, коротко отдал приказ и повернулся к
лежащим спиной, чтобы не видеть, как они встают. Морт любил глядеть на
лежащих у его ног, процесса же вставания он не переносил. Было в нем
