только отзвуки шепота еще шевелились где-то в углах. - А что здесь
будет? Так и будет пусто?
От звука Таниного голоса храм ожил. Отлетая от стен, колонии
купола, слова сталкивались, перемешивались и наполняли огромное
пространство невнятным ропотом. У Тани округлились глаза. - Это
неофиты. Бежим! - И она снова бросилась через площадь. Теплый летний
вечер быстро рассеял наваждение, и в аллею они вбежали, хохоча во все
горло.
- А представляешь, если оттуда выйдет колонна неофитов?
- Не выйдет. Там будет Музей Дороги.
- Ой, правда? - изумилась Таня.- Расскажи о Дороге.
Как и все новое поколение грассиан, Таня жила выходом Грассы в
космос, грандиозным строительством курортов в Черных горах и жадно
ловила известия со Старшей Сестры - так называли Землю. А прошлое,
известное ей со школьного курса истории, воспринималось как страшная
сказка. Мак был всего на три года старше Тани. но он учился на
историка и как живые вставали перед ним мрачный убийца Морт и
несчастный Мал, до конца фанатично веривший в свою правоту Фиер и
трагически прозревший Ропур... Он уже рассказывал Тане о Дороге, и
каждый раз она слушала затаив дыхание, как ребенок. Они уже несколько
раз обошли площадь, и чем ближе Мак подходил к трагическим дням выхода
неофитов, тем теснее Таня прижималась к нему, мешая идти. Переживая
гибель тысяч грассиан в темных подземельях, Мак машинально отстранил
Таню. Она послушно отодвинулась, опустив голову. Маку стало жалко ее.
- Прости, милая. Не сердись.
- Я не сержусь. - ответила Таня, не поднимая головы, - я думаю. Я
думаю, когда у нас будут дети, они будут не похожи на нас, они будут
разные, и это прекрасно.
- У нас дети? - Мак потянулся к Тане, но она уже кричала: - Лови!
Мак догнал Таню только у памятника. На том месте, где некогда
начинался вход в подземелье, была разбита клумба, засаженная розами -
даром Земли. На постаменте встала другая фигура. Не яростно
устремленный вперед Фиер, а стройный юноша в комбинезоне космолетчика
упругим движением вознес над головой две полусферы, по одной в каждой
руке. По напряженным мускулам было ясно, что следующим движением он
сомкнет их в одно целое. Отлитая из белого металла статуя, казалось,
взлетала. Иллюзия усиливалась черной блестящей стеной за спиной
статуи. На двух языках - земном и грассианском - обращался предок к
потомкам:
Черные скалы уступами тянутся к небу,
Черные пропасти валятся в недра земли,
Камень грохочет о камень, слетая к подножью.
Камень на камень - растет у подножья гора!
Это ли Грасса? О нет, это только гранит!
Светлое солнце играет с полуденным морем,
Множатся блики на скате ленивой волны,
Море вздыхает и тянется к суше в истоме,
Мягкою лапой лаская прибрежный песок.
Это ли Грасса? О нет, это только вода!
Ветви склонились к лучу уходящего света,
Чуть шевельнулись уставшие за день сады.
Плод перезрелый на травы склоненные рухнул,
Сладость свою разбросав равнодушным цветам.
Это ли Грасса? О нет, это только земля...
Что же такое тогда называется Грассой?
В чем единение камня, воды и земли?
В разуме высшем, дающим предметам названье.
В разуме, Грасса, сокрыто твое бытие.
- Как красиво...
Мак не сразу понял, что читает вслух. Мерные, торжественные строфы,
знакомые с детства, каждый раз потрясали его до глубины души.
Таня быстро пересекла аллею и, сорвав тяжелую, усыпанную плодами
ветку орры, положила ее к подножью памятника.
- Пойдем.
Уходя, Мак оглянулся. В аллее уже сгустился сумрак, но статуя,
словно собирая остатки света, сияла неярким серебристым сиянием. А
выше ее, по гребню стены, уже с трудом различались буквы: "Сержу Арно
- землянину и грассианину - навеки благодарная Грасса!"
