Фафхрд успел вставить лишь две коротких фразы:
- Остерегайся льда и снега. Действуй не размышляя.
Влана повернулась к Велликсу и немного сдержанно, однако вполне
любезно проговорила:
- Благодарю вас, сударь, за вашу заботу обо мне - как во сне, так и
наяву.
Из недр поднятого воротника толстой шубы раздался ироничный голос
подошедшего Эссединекса:
- Трудная нынче выдалась ночка для шатров.
Влана пожала плечами.
Окружив девушку, женская часть труппы забросала ее вопросами; все
вместе, тихонько беседуя, они подошли к актерскому шатру и скрылись в нем.
Глядя вслед Влане, Велликс нахмурился и стал теребить себя за черный
ус.
Актеры-мужчины разглядывали то, что осталось от шатра Вланы, и качали
головами.
Тепло и дружелюбно Велликс обратился к Фафхрду:
- Я уже предлагал вам выпить бренди, а теперь мне кажется, что оно
пошло бы вам на пользу. Еще со вчерашнего утра я очень хочу побеседовать с
вами.
- Прошу меня простить, но стоит мне сейчас сесть, и я не услышу уже
ни слова, пусть даже каждое из них будет отмечено совиной мудростью, а о
глотке бренди и говорить не приходится, - вежливо ответил Фафхрд,
прикрывая ладонью зевок, который был притворным лишь отчасти. - Но все
равно благодарю вас.
- По-видимому, так уж мне суждено - приглашать вас в неподходящий
момент, - пожав плечами, заметил Велликс. - Тогда, быть может, в полдень?
Или ближе к вечеру?
- Если можно, ближе к вечеру, - ответил Фафхрд и широким шагом
направился к шатрам торговцев. Велликс остался на месте.
Такого удовлетворения Фафхрд не испытывал еще никогда в жизни. Мысль
о том, что уже сегодня вечером он навсегда покинет этот опротивевший
снежный мир с его властными женщинами, теперь заставляла его испытывать к
Мерзлому Стану чуть ли не нежность. Поосторожнее с мыслями! - одернул он
себя. То ли из-за ощущения смутной угрозы, то ли из-за того, что ему
страшно хотелось спать, все вокруг сделалось нереальным, словно он
наблюдал какую-то сцену из далекого детства.
Осушив высокую фарфоровую кружку вина, врученную ему
друзьями-минголами Заксом и Эффендритом, он позволил им отвести себя на
ложе из блестящих шкур и мгновенно уснул крепчайшим сном.
После бесконечной и податливой тьмы Фафхрд наконец увидел слабый
свет. Он сидел рядом со своим отцом Нальгроном за обильным пиршественным
столом, уставленным соблазнительно дымящимися яствами и креплеными винами
в кувшинах из глины, камня, серебра, хрусталя и золота. За столом были и
другие сотрапезники, но Фафхрд различал лишь их темные силуэты и слышал
наводящий сон гул разговоров, слишком тихих, чтобы разобрать что-либо, и
напоминавших журчание воды, которое время от времени переходило во взрывы
смеха - словно волны прибоя накатывали на галечный берег. А звяканье ножей
и ложек о тарелки походило на стук переворачиваемых волнами камешков.
Нальгрон был одет в белоснежную шубу с капюшоном из меха белого
медведя и увешан булавками, цепочками, браслетами и кольцами из чистого
серебра; серебро поблескивало и в его волосах, что огорчило Фафхрда. В
левой руке Нальгрон держал серебряный кубок, который время от времени
подносил к губам, а правую руку почему-то прятал под шубой.
Нальгрон говорил о многом, говорил мудро, спокойно, почти нежно. То и
дело он поглядывал на сотрапезников, однако речь его лилась так тихо, что
Фафхрд понимал, что обращается он лишь к нему.
Фафхрд понимал также, что должен внимательно прислушиваться к каждому
слову и стараться запомнить каждое высказывание отца, потому что Нальгрон
говорил о мужестве, чести, рассудительности, о том, что нужно с
осторожностью давать и крепко держать данное слово, прислушиваться к
своему сердцу, ставить перед собою высокую, романтическую цель и
неукоснительно стремиться к ее достижению, о честности перед самим собой,
особенно в отношении своих симпатий и антипатий, о том, что надо
пропускать мимо ушей страхи и придирки женщин, но охотно прощать им
ревность, создаваемые ими помехи и даже самые дурные поступки, поскольку
проистекают они от их безудержной любви к тебе и другим, а также о многих
других вещах, весьма полезных для молодого человека, находящегося на
пороге зрелости.
Но понимая все это, Фафхрд слушал отца лишь урывками, так как его
очень тревожили ввалившиеся щеки Нальгрона, когда-то сильные, а теперь
худые пальцы, едва державшие серебряный кубок, серебряные нити в волосах и
губы, сделавшиеся из красных чуть синеватыми, несмотря на то, что говорил
и жестикулировал Нальгрон весьма оживленно, и поэтому Фафхрд выискивал на
столе самые соблазнительные блюда и то и дело подкладывал отцу лакомый
кусочек, дабы возбудить его аппетит.
Нальгрон же всякий раз любовно кивал и улыбался сыну, подносил кубок
к губам и снова начинал говорить, так и не вынимая правой руки из-под
шубы.
Пир шел своим чередом, Нальгрон начал говорить о еще более важных
предметах, но Фафхрд не слышал уже почти ничего из столь ценных для него
слов - так озабочен был он здоровьем отца. Теперь ему казалось, что кожа
вот-вот лопнет на выступающих скулах, что светлые глаза отца запали еще
глубже и под ними появились сероватые круги, что на руке, легко держащей
кубок, голубоватые жилы вздулись еще сильнее; Фафхрд начал подозревать,
что Нальгрон так и не выпил ни капли вина, хотя и подносил его непрестанно
к губам.
- Ешь, отец, - просил Фафхрд тихим и хрипловатым от беспокойства
голосом. - Хотя бы выпей немного.
И снова улыбчивый взор, кивок, еще больше любви к глазах, кубок у
плотно сжатых губ, взгляд в сторону и продолжение спокойного монолога.
И тут Фафхрда объял страх: свет вокруг сделался голубым, и молодой
человек понял, что никто из одетых в темное с неразличимыми лицами
сотрапезников ничего, кроме кубков с вином, не подносил ко рту, хотя звон
посуды не умолкал. Его тревога за отца переросла в ужас; не понимая
толком, что делает, он, отогнув полу отцовской шубы, схватил его за
предплечье и кисть правой руки и стал тыкать ею в сторону тарелки, полной
еды.
На сей раз Нальгрон не кивнул и не улыбнулся: набычившись на Фафхрда,
он ощерился так, что стали видны его зубы цвета старой слоновой кости, а
из глаз его струился холод, холод, холод...
Рука, которую держал Фафхрд, была на ощупь, на вид... просто была
коричневой рукою скелета.
Внезапно и страшно задрожав всем телом - особенно сильно у него
затряслись пальцы, - Фафхрд с проворностью змеи отпрянул от отца.
И вот он уже не дрожал, а его трясли за плечи чьи-то сильные руки из
плоти и крови, вокруг была не тьма, а полупрозрачный свет, заливавший
шатер минголов, а вместо отцовского лица со впалыми щеками перед Фафхрдом
было усатое, мрачное и озабоченное лицо Велликса-Хвата.
Фафхрд сонно уставился на него, потом тряхнул головой и повел
плечами, чтобы поскорее очнуться и сбросить с себя руки Велликса.
Но Велликс уже сам отпустил его и присел на лежащую рядом груду
мехов.
- Прошу прощения, юный воин, - серьезно проговорил он, - но мне
показалось, что вам снится сон, который любой человек с радостью бы
прервал.
Его тон и манера, с какой он произнес эти слова, напомнила Фафхрду
его отца из недавнего кошмара. Он приподнялся на локте, зевнул и,
скривившись, снова встряхнулся.
- У вас застыли тело или разум, а может, и то и другое, - заметил
Велликс. - Так что нет никакого резона отказываться от обещанного мною
бренди.
Он взял в одну руку две серебряные кружечки, стоявшие рядом, в другую
коричневый кувшин с бренди и ловко откупорил его большим и указательным
пальцами.
Фафхрд в душе помрачнел, увидев темный налет внутри кружек - кто его
знает, что там может быть у них на дне или по крайней мере в одной из них.
С невольной тревогой он напомнил себе, что этот человек - его соперник и
тоже добивается благосклонности Вланы.
- Подождите, - остановил он Велликса, уже собравшегося было наполнить
кружки. - В моем сне серебряный кубок играл скверную роль. Закс! -
окликнул он мингола, стоявшего у входа в шатер. - Будь добр, дай мне
фарфоровую кружку.
- Вы расцениваете свой сон как предупреждение против серебра? - с
неясной улыбкой мягко осведомился Велликс.
- Нет, - ответил Фафхрд, - но он внушил мне отвращение к этому
металлу, которое еще не прошло.
Его немного удивило то обстоятельство, что минголы так легко
пропустили к нему Велликса. Возможно, все трое были старыми знакомцами по
торговым стоянкам. А может, дело не обошлось без подкупа.
Велликс хмыкнул и немного расслабился.
- Верно, ни слуги, ни жены у меня нет, вот я и зарос в грязи.
Эффендрит! Изобрази-ка две фарфоровые кружки, чистенькие, как только что
ободранные от коры березки!
Второго мингола, тоже стоявшего у двери, Велликс явно знал гораздо
лучше, чем Фафхрд. Хват протянул молодому человеку одну из мгновенно
появившихся у него в руках сияющих фарфоровых кружек, налил немного
душистого напитка себе, щедро плеснул Фафхрду, потом долил свою кружку,
словно желая продемонстрировать, что в выпивке Фафхрда не может быть яда
или сонного зелья. Фафхрд, внимательно следивший за его движениями, нашел
демонстрацию безупречной. Собутыльники чокнулись кружками, и, когда
Велликс отпил, Фафхрд сделал большой, но осторожный и медленный глоток.
Бренди приятно обожгло горло.
- Это мой последний кувшин, - весело объяснил Велликс. - Я выменял
весь запас на янтарь, драгоценные камешки и прочую мелочь, и свой шатер с
повозкой тоже, оставил себе лишь двух лошадей, одежду и еду.
- Я слышал, что ваши лошади самые быстрые и выносливые во всей степи,
- заметил Фафхрд.
- Во всей не во всей, но для здешних мест они хороши, это точно.
- Ну, для здешних мест... - презрительно процедил Фафхрд.
Велликс посмотрел на него, как смотрел Нальгрон в первой части сна.
Затем сказал:
- Фафхрд, я могу называть тебя на "ты"? А ты зови меня Велликс. Можно
я сделаю тебе предложение? Дам совет, который дал бы своему сыну?
- Разумеется, - отозвался Фафхрд, чувствуя не только неловкость, но и
тревогу.
- Здесь, в Мерзлом Стане, тебе все неймется, ты чувствуешь
неудовлетворенность. Как, впрочем, и любой другой человек твоего возраста,
где бы он ни жил. Тебя зовут просторы огромного пира. Тебе не силится на
месте. Но вот что я тебе скажу: чтобы выстоять в мире цивилизации и найти
в нем радость, нужны не только смекалка, осторожность и мудрость. Тут
потребуется коварство, остаться с чистыми руками тебе не удастся, потому
что сама цивилизация - вещь грязная. Ты не сможешь взобраться на вершины
успеха, как взбираешься на гору, пусть даже сплошь покрытую льдом и
опасную. Взбираясь на гору, ты должен показать себя с наилучшей стороны, а
добиваясь успеха - с наихудшей, тебе придется пробудить в себе самые
низменные чувства, а зачем? Я родился предателем. Мой отец жил в стране
Восьми Городов, но вечно скитался с минголами. Как я теперь жалею, что сам
не остался в степях, суровых, но не поддающихся растлевающим душу
соблазнам Ланкмара и восточных земель.
Да, я знаю, люди здесь ограниченны, живут в тисках своих обычаев. Но
по сравнению с теми, кто искорежен цивилизацией, они прямы, как сосны. С
твоими способностями ты легко выбьешься здесь в вожди, причем в крупные
вожди, объединишь десяток кланов и сделаешь северян мощью, с которой
придется считаться другим народам. А вот тогда, если захочешь, ты сможешь
