выстрелить ими в шатер Эссединекса. Ему захотелось обрушить Зал Богов со
всеми его соснами и протащить его по актерским шатрам. Ему захотелось...
Фафхрд повернулся и быстро зашагал к конюшне. Единственный конюх
храпел на охапке соломы рядом с легкими санками Эссединекса; подле него
стоял пустой кувшин. Фафхрд скверно ухмыльнулся, обратив внимание на то,
что лошадь, которую он знает лучше других, принадлежит Хрингорлу. Он
отыскал хомут и свернутую кольцами легкую, прочную веревку. Затем, что-то
тихонько приговаривая, чтобы лошадь не тревожилась, вывел ее из стойла.
Конюх лишь захрапел еще громче.
Тут Фафхрду на глаза снова попались легкие санки. В него вдруг
вселился бес риска, и он принялся отвязывать задубевший просмоленный
брезент, которым было прикрыто место для груза, помещавшееся за сиденьями.
Среди прочего там находился запас ракет для представления. Фафхрд отобрал
три самые большие - они были длиной с лыжную палку - и не спеша водворил
брезент на место. Он все еще ощущал дикую тягу к разрушению, но теперь по
крайней мере мог ею управлять.
У конюшни Фафхрд надел на лошадь хомут и крепко привязал к нему конец
веревки. На другом ее конце он сделал большую скользящую петлю. Затем,
свернув веревку и сунув ракеты подмышку, он неуклюже сел на кобылу и
пустил ее шагом к шатру Эссединекса. На его стенке все еще смутно
вырисовывались силуэты двух мужчин, сидящих за столом.
Фафхрд раскрутил петлю над головой и бросил. Она опустилась на
верхушку шатра совершенно бесшумно, так как Фафхрд сразу выбрал слабину и
веревка не успела стукнуть о крышу.
Петля затянулась на верхушке среднего столба, подпирающего шатер.
Сдерживая возбуждение, Фафхрд направил лошадь по искрящемуся снегу в
сторону леса, на ходу вытравливая веревку. Когда в руке у него осталось
всего четыре витка, Фафхрд пустил кобылу рысцой. Он сидел, вцепившись
руками в хомут и крепко сжимая ногами бока лошади. Веревка натянулась, но
кобыла уперлась и пошла дальше. Позади послышался ласкающий душу
приглушенный треск. Фафхрд победно расхохотался. Лошадь рывками двигалась
вперед. Оглянувшись, Фафхрд увидел, что шатер ползет за ними по снегу,
блеснул огонь, раздались крики гнева и удивления. Фафхрд снова
расхохотался.
На опушке леса он вытащил нож и хватил им по веревке. Затем, спрыгнув
на землю, он одобрительно прогудел что-то в ухо лошади, шлепнул ее по
крупу, и она потрусила в сторону конюшни. Фафхрд подумал было выстрелить
ракетами по упавшему шатру, однако нашел, что это испортит всю картину.
Зажав их подмышкой, он краем леса направился домой. Он шел легко, заметая
следы сосновой лапой, а где мог, ступал по камням.
Фафхрд не ощущал больше ни подъема, ни ярости, настроение его стало
подавленным. Он не испытывал больше ненависти к Велликсу или даже Влане,
но цивилизация стала теперь казаться ому безвкусицей, не достойной его
внимания. Нет слов, приятно, что он опрокинул шатер на Хрингорла и
Эссединекса, но это ведь жалкие мокрицы. А сам он - одинокий призрак,
осужденный скитаться по Стылым Пустошам.
Быть может, ему следует двинуться лесами на север, пока он не найдет
новую жизнь или не замерзнет, или надеть лыжи и попытаться перепрыгнуть
через запретный провал, где нашел свою гибель Скиф, или достать меч и
вызвать на поединок сразу всех приспешников Хрингорла - эти и сотни иных
способов испытать судьбу роились у него в голове.
В неистовом свете луны шатры Снежного клана напоминали бледные
поганки. Одни имели цилиндрическую форму с конусообразной крышей, другие
очертаниями напоминали репу. Как и грибы, они не касались самыми краями
земли. Пол в каждом шатре был сделан из толстого слоя лапника, покрытого
шкурами и лежавшего на толстых ветвях, которые в свою очередь покоились на
врытых в землю коротких столбах, благодаря чему снег внизу не таял от
тепла шатра.
Громадный, древний снежный дуб с серебристым стволом, расщепленный
когда-то ударом молнии и давно уже мертвый, словно палец с корявым ногтем
указывал в небо рядом с шатром Моры и Фафхрда, а также рядом с могилой его
отца, над которой стоял шатер. Его ставили там из года в год.
В нескольких жилых шатрах и большом женском шатре в стороне Зала
Богов еще виднелся свет, однако Фафхрд не встретил ни одной живой души.
Удрученно ворча, он направился к своему жилью, но, вспомнив про ракеты,
свернул к мертвому дубу. Ствол его лоснился, коры уже давно не было и в
подгоне. Оставшиеся ветви были тоже голы, коротко обломаны и начинались
высоко над землей.
За несколько шагов до дерева, Фафхрд снова остановился и осмотрелся
по сторонам. Убедившись в отсутствии соглядатаев, он разбежался и, в
достойном леопарда прыжке, схватившись свободной рукой за нижнюю ветвь,
мощным махом забросил на нее свое тело.
Легко стоя на ветви и чуть придерживаясь за ствол, он еще раз
удостоверился, что вокруг никого нет, и с помощью пальцев, а, главное,
ногтей, открыл в гладком, на первый взгляд, стволе дверцу высотою с него
самого, но раза в два уже. За лыжами и палками он нащупал длинный узкий
предмет, трижды обернутый в чуть промасленную тюленью кожу. Это был мощный
лук и колчан с длинными стрелами. Фафхрд присовокупил к ним ракеты, и,
снова завернув все в тюленью кожу, сунул сверток в дупло, закрыл потайную
дверцу, спрыгнул на снег и тщательно замел все следы.
Входя к себе в шатер, он снова почувствовал себя призраком, тем более
что перемещался совершенно бесшумно. Запахи дома показались Фафхрду
неприятными, однако невольно успокоили его: пахло мясом, стряпней,
застарелым дымом, шкурами, потом, ночным горшком, кисло-сладким запахом
самой Моры. Пройдя по пружинящему под ногами полу, он, не раздеваясь,
улегся на свое меховое ложе. Он чувствовал, что вконец выбился из сил.
Вокруг стояла мертвая тишина, даже дыхания Моры не было слышно. Перед
глазами у Фафхрда возник отец - такой, каким он видел его в последний раз:
посиневший, с закрытыми глазами, переломанные руки и ноги выпрямлены,
пальцы с посеревшими ногтями сжимают рукоять лежащего рядом обнаженного
меча, самого лучшего. Фафхрд подумал, что сейчас Нальгрон лежит в земле
под шатром - тело обглодано червями до костей, меч заржавел, глаза открыты
- пустые глазницы вперились в мерзлую землю. Эту картину сменил образ
живого отца: он бежит, длинная волчья шуба развевается, а Мора изрыгает
ему вслед предостережения и угрозы. Но скоро перед глазами у Фафхрда снова
появился обглоданный скелет. Это была ночь призраков.
- Фафхрд? - тихонько окликнула Мора с другого конца шатра.
Фафхрд застыл и даже задержал дыхание. Когда же стало невмоготу, он
начал медленно и бесшумно дышать через открытый рот.
- Фафхрд? - голос прозвучал чуть громче, но все равно напомнил всхлип
призрака. - Я слышала, как ты вошел. Ты не спишь.
Молчать дальше не имело смысла.
- Ты тоже не спала, матушка?
- Старики спят мало.
Это неправда, подумал Фафхрд. Мора не была старухой даже по
безжалостным меркам Стылых Пустошей. И в то же время это была правда. Мора
была стара, как племя, как сами Пустоши, стара как смерть.
Мора сдержанно заговорила - Фафхрд знал, что она лежит на спине,
уставясь в потолок:
- Я хочу, чтобы ты взял Мару в жены. Без особой радости, но хочу. В
доме не помешает еще одна пара сильных рук - ведь ты вечно грезишь наяву,
и мысли твои витают в облаках, словно стрелы, наугад выпущенные в небо, ты
постоянно слоняешься неизвестно где или бегаешь за актрисами и тому
подобной раззолоченной дрянью. К тому же у Мары будет от тебя ребенок, а
ее семья пользуется известным влиянием.
- Мара сегодня беседовала с тобой? - спросил Фафхрд. Он старался
говорить бесстрастно, но его голос звучал придушенно.
- Как и пристало любой девушке Снежного клана. Правда, ей следовало
бы сделать это раньше. А тебе - еще раньше. Во ты унаследовал в
троекратном размере скрытность своего отца вместе с его пренебрежительным
отношением к семье и тягой ко всяческим бессмысленным авантюрам. В тебе,
однако, эта болезнь приняла просто отталкивающую форму. Любовницами отца
были ледяные вершины, а тебя тянет к цивилизации, этому вонючему гноищу
жаркого юга, где нет морозов, чтобы наказывать тех, кто предается
безумствам и роскоши, не соблюдая никаких приличий. Но ты еще увидишь:
существует ведовской холод, который может достать тебя в любом уголке
Невона. Когда-то лед сполз вниз и накрыл собою все жаркие страны в
наказание за процветавшие там зло и разврат. А туда, где лед побывал хоть
раз, его с помощью колдовства можно наслать снова. Тебе придется поверить
в это и избавиться от своей болезни, иначе ты почувствуешь правоту моих
слов на своей шкуре, как почувствовал ее твой отец.
Фафхрд хотел было обвинить мать в убийстве мужа, на что он утром
только слегка намекнул, однако слова застряли у него - не в горле, а прямо
в мозгу, в который вторглось нечто постороннее. Мора уже давно заледенила
его сердце. А вот теперь она добралась и до мозга, внедряя в его самые
сокровенные мысли мельчайшие кристаллики, которые искажали все вокруг и не
давали Фафхрду пользоваться единственным имеющимся у него против матери
оружием: хладнокровным исполнением долга, подкрепленным трезвым рассудком,
позволявшим ему еще как-то держаться. Фафхрд почувствовал себя так, словно
его навеки замкнули в мир стужи, где лед, нравы и мысли были одинаково
жесткими.
И будто чувствуя свою победу и желая немного насладиться ею. Мора
проговорила тем же мертвым рассудочным голосом:
- Да, твой отец теперь горько сожалеет о Гран-Ханаке, Белом Зубе,
Ледяной Королеве и прочих своих высокогорных пассиях. Они ему уже ничем не
помогут. Они забыли о нем. А он смотрит и смотрит безглазыми глазницами на
дом, который он презирал и к которому теперь так стремится - такой близкий
и такой невообразимо далекий дом. Костями пальцев он слабо скребет мерзлую
землю, тщетно пытаясь выскользнуть из-под ее гнета...
И тут Фафхрд услышал тихое царапанье - должно быть, заледенелая ветка
терлась о кожу шатра, - но волосы его встали дыбом. Он попытался
подняться, но обнаружил, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Тьма
вокруг него придавила его к постели. Он подумал, что Мора уже заколдовала
его, и он сам уже лежит под землей рядом с отцом. Но на него давил груз
гораздо больший, чем просто вес восьми футов мерзлой земли. Это был гнет
всех убийственных Стылых Пустошей, всех табу и высокомерной ограниченности
Снежного клана, гнет пиратской алчбы и грубой похоти Хрингорла, гнет
веселой самовлюбленности и живого, но ограниченного ума Мары, и все это
было придавлено весом Моры, которая, плетя сети ворожбы, быстро шевелила
пальцами и на их кончиках при этом вырастали кристаллики льда.
И тут Фафхрд подумал о Влане.
Быть может, ему помогла вовсе и не мысль о Влане. Быть может,
какая-то звезда, оказавшись над узким дымовым отверстием шатра, попала
своей крошечной серебряной стрелой прямо в зрачок Фафхрда. Быть может, он
так долго лежал затаив дыхание, что оно внезапно вырвалось у него из груди
и легкие механически вдохнули новую порцию воздуха, благодаря чему Фафхрд
понял, что его мускулы все же способны двигаться.
Как бы там ни было, он вскочил и бросился к выходу. Почти физически
ощущая на себе ледяные и острые пальцы Моры, он не стал терять время и
развязывать шнуровку, а просто рванул закостеневшей правой рукой старую
кожу и буквально выпрыгнул наружу, так как объеденные червями руки
Нальгрона уже тянулись к нему из узкого пространства между мерзлой землей
