одном взгляде, не видела ни искры сочувствия.
Даже мать Сариты - пожилая женщина со взлохмаченными волосами и
в сбившейся протертой шкуре проклинала дочь, причем старалась больше
всех:
- Видит Валка, что я кляну миг, когда родила тебя, позор
Атлантиды! Больше ты мне не дочь! Смерть ей, смерть!
Она плюнула в собственную дочь и стоявший рядом вождь с
убеленными временем волосами молча-одобрительно кивнул головой. Хотя,
пожалуй, все до единого в племени знали, что Сарита не сбежала с
лемурийцем - ее похитили прошлой осенью. Ам-ра, влюбленный в
девушку, и его верный друг Кулл участвовали в погоне, но лишь
проводили взглядами быстроходный весельный пиратский корабль. Ам-ра
хотел тогда вонзить себе в сердце кремневый кинжал, но Кулл не
позволил ему этого. Видя горе друга, тогда, прошлой осенью, Кулл
поклялся никогда не влюбляться. Никогда. И с тех пор не удостаивал
молодых женщин племени даже мимолетных взглядов.
Но сейчас глаза Сариты были устремлены на него, Кулла, и он не
мог отвести взгляда. Через несколько мгновений жрец коснется зажатым
в левой руке факелом поленницы, на которой покоились ступни девушки,
и вспыхнет яркое пламя, пожирая девушку, облизывая жаром ее нежную
кожу.
Кулл бросил быстрый взгляд на пояс, за который был засунут нож и
вопросительно поднял брови. Девушка вымученно улыбнулась ему и
кивнула.
Эту предсмертную улыбку Кулл не забудет до самой смерти.
Даже если бы он, расталкивая сородичей, прорвался бы к столбу,
он, не успев даже освободить тяжелую деревянную цепь, был бы убит
своими же соплеменниками. Но и смотреть на муки Сариты Кулл не мог.
Ам-ра уткнул взгляд в землю, ему было плохо и он упал бы без сил,
если б Хор-нак не положил юноше руку на плечи.
Кулл выхватил из-за пояса охотничий нож и метнул. Верный глаз и
крепкая рука не подвели даже в столь неожиданных обстоятельств -
смертоносный кремень вонзился прямо под левую грудь девушки,
прекратив ее муки до начала пытки.
По толпе пронесся дикий крик недоумения, смешанный с
разочарованием и гневом. Те, кто стояли рядом с тремя вернувшимися
охотниками, обличающе вытягивали руки в сторону Кулла.
За такую провинность по законам Атлантиды его ждало лишь одно
наказание - он заменит на позорном столбе казни убитую.
Кулл не стал дожидаться, пока его схватят, он шагнул назад и,
обежав толпу, кинулся к отвесной стене скалы. Он взлетел по ней,
словно у него выросли крылья.
По всем законам дикой страны он должен быть убит и его наставник
Хор-нак, опомнившийся первым, выдернул из-за спины лук. Во мгновение
ока была вставлена стрела, меткий глаз прицелился. Но в тот миг,
когда пальцы Хор-нака готовы были отпустить тетиву, Ам-ра, кем-то
задетый, нечаянно толкнул своего наставника под локоть и стрела со
свистом ушла в небо.
Кулл достиг верхушки скалы и, не оглядываясь, побежал вперед. Он
понимал, что или больше никогда не увидит Атлантиды (но для этого
сперва необходимо выбраться с огромного острова), или же будет
схвачен и его счастье, если он погибнет в схватке. И Кулл бежал так
быстро, как, может быть, не бегал никогда прежде.
Где-то там, далеко внизу, раздавались крики разгоряченных гневом
и жаждой мести бывших сородичей.
Кулл, в надежде, что в устье реки какой-нибудь корабль набирает
пресную воду, рвался туда.
На морском берегу он все понял, увидев полусожженный лемурийский
корабль с порванным парусом и переломанными веслами, вытащенный на
берег. Вокруг на берегу валялись трупы, не пожалели ни рабов-гребцов,
ни немногочисленных женщин, плавающих с пиратами. Исключение было
сделано лишь для Сариты, и то, чтобы казнить ее публично. Засада, по
всему видать, была хорошо подготовлена - ни одного погибшего атланта
на берегу не видно.
Кулл, постояв мгновение, резко развернулся и побежал обратно в
горы, стараясь не нарваться на погоню. Он прекрасно отдавал себе
отчет, что на Атлантиде ему не жить. К вечеру гонцы и барабанный бой
оповестят все племена о скрывшемся беглеце, нарушившим и осквернившим
законы чести атлантов. Но и выбраться с Атлантиды пока было
невозможно - даже самый могучий и опытный пловец не в состоянии
переплыть море, отделявшее Атлантиду от Лемурии или материка.
Оставалось одно - спрятаться в знакомых горах и, охотясь на
диких животных, пересидеть погоню и дождаться какого-либо корабля,
наняться выполнять любую работу и достигнуть берегов вожделенной
Валузии.
Кулл и верил, и не верил одновременно в чудесное сновидение,
посетившее его в ночь перед тем, как столь резко изменилась его
жизнь. Не поддайся он странному порыву сострадания - когда-нибудь
стал бы мудрым и уважаемым вождем своего народа...
Оружия у него не было, ни считая голых рук. Но отсутствие оружия
не беспокоило юного варвара - в горах Атлантиды он вырос и
чувствовал себя, как дома.
Почти месяц он скрывался в прибрежных скалах, сделал себе новый
нож, вырубил из молодого стройного деревца копье. Справил новую
шкуру, выдержав изнурительный поединок с двухгодовалым ягуаром,
оставившим отметины когтей на плече и спине Кулла на всю жизнь.
Однажды он увидел издали белого жителя гор - ужасного монстра,
который издает звуки, напоминающие рев роговых труб, которые
завораживают любое живое существо, будь то хищник, олень или человек,
подманивают к себе и убивают. Каждый атлант, заметив белого жителя
гор, обязан был бросить все, охоту или путешествие к другом племени,
и бежать к ближайшей стоянке, оповещать старейшин о появлении
чудовища. Любой атлант так и поступил бы. Но Кулл никуда не пошел, он
уже не атлант, он - изгой, приговоренный собственным народом к
жуткой казни.
И каждый вечер Кулл взбирался на высокое облюбованное дерево,
чтобы, прячась в густой листве, посмотреть на море, где за далеким
маревом горизонта скрывалась Валузия, явившаяся ему в чудесном сне.
Он смотрел - не появится ли где в предзакатной мгле корабль, чтобы
пополнить в реке запасы пресной воды.
Своего часа он, наконец-то, дождался - корабль не был похож ни
на валузийский фрегат, ни на быстроходную пиктскую галеру, хотя тоже
был с длинным рядом мощных весел и под парусом.
Кулл быстро спустился с дерева и, не забывая об осторожности -
ведь он приговорен соплеменниками к смертной казни, бросился к
морскому берегу, чтобы успеть к кораблю до его отплытия: долго у
берегов Атлантиды корабли старались не задерживаться.
Он успел во-время - почти в полной темноте хмурые матросы
закатывали по трапу бочки с водой. Кулл подошел к стоявшему в стороне
мрачному мужчине с витой плетью в руке.
- Довезите меня до Валузии, - попросил Кулл, - во время пути
я буду выполнять любую самую тяжелую работу.
Только сейчас до юноши дошло, что мужчина может не знать языка
атлантов. Но тот знал, он смерил презрительным взглядом дикаря и
кивнул на последнюю бочку:
- Взвали на плечи и тащи, - немного коверкая слова, сказал он.
- Посмотрим, на что ты способен, атлант.
Кулл с легкостью взвалил тяжеленную бочку и чуть ли не побежал
по трапу: дивная Валузия уже маячила у него перед глазами. Он
поставил бочку рядом с остальными и повернулся к взошедшему на борт
мужчине с плетью.
- Ну как, гожусь?
- Годишься, - с усмешкой на губах кивнул тот.
И тут же сокрушительный удар сзади обрушился Куллу на голову.
Очнулся он уже закованным в цепи, по лицу стекали струи воды.
- Очухался, атлант? - еще сильнее, чем первый мужчина коверкая
слова, произнес огромный лемуриец со свисающими складками густо
поросших волосами груди и живота. Он был в одних широких штанах, даже
без сапог. Лицо его украшала отвратительная гримаса, долженствующая
означать улыбку. - Вставай! Пшел в трюм, там теперь твой дом родной!
Кулла бросили в грязное, темное, вонючее помещение,
переполненное людьми - такими же, как он теперь, рабами-галерниками.
К нему подошли двое рослых, грязных мужчин, тоже в кандалах.
- О, какой очаровательный мальчик! - воскликнул один из них.
- Не хочешь полюбить меня, птенчик?
Кулл промолчал, поскольку фраза была произнесена на лемурийском,
из которого он знал едва несколько слов, да и те имели отношение не к
любви, а к смерти.
Детина приблизился к Куллу, обнял его, обдав волной
отвратительной вони. Привыкший к запаху пота и смерти Кулл и то
почувствовал дикие отвращение. С Кулла попытались снять его шкуру,
обернутую вокруг бедер. Кулл оттолкнул незнакомца.
- Ах ты, тварь, не хочешь по-доброму?! - ничего хорошего в
тоне детины не было.
Намерения его ясно отражались на лице. Вокруг сверкало множество
любопытных глаз, раздались подбадривающие галерника возгласы.
Кулл звериным, варварским чутьем понял, что опасность
надвигается стремительно и времени на раздумья или переговоры нет. Да
он и не собирался вступать в переговоры - перед ним враг. А с врагом
разговор короткий. Кулл словно забыл, что с ним произошло и где он.
Он взмахнул правой рукой с тяжелым кандалом, одновременно поведя
левой, чтобы не шибко длинная цепь не помешала удару. Он не бил
кулаком - железо наручника попало прямо по виску насильника. Тот с
диким криком инстинктивно отступил на шаг и кулем рухнул вниз.
В грязном помещении на мгновение повисла мертвая тишина. И тут
же взорвалась десятком криков - слов было не разобрать.
Распахнулся люк и по лестнице быстро спустились в трюм четверо
воинов с мечами и плетями. Галерники подались к стенам, указывая на
Кулла и распростертого перед ним мертвеца. Товарищ убитого, что-то
быстро говорил солдатам на лемурийском.
Двое подхватили мертвеца за ноги и подняли наверх - голова со
спутанными волосами и искаженным гримасой смерти лицом билась о жерди
лестницы. Один солдат недвусмысленно подтолкнул Кулла, чтобы тот тоже
выбирался на палубу.
Наверху его били - кулаками, рукоятями мечей, ногами в тяжелых
сапогах.
Очнулся он, когда ярко светило солнце. Он был прислонен к борту,
в весельную прорезь лился добрый свет, столь неподходящий для
вонючего полутемного помещения, врывающийся снаружи морской ветер
трепал Куллу волосы. Перед ним ровно двигалось весло, которым гребли
трое соседей по скамье.
- Пить! - едва нашел он силы вытолкнуть просьбу из разбитых и
опухших как шляпки лесных грибов губ.
Ответом ему последовал свист плети и острая боль в плече; соседи
отодвинулись, чтобы ненароком не досталось и им, но не прекратили
натужного движения весла. Бой большого барабана задавал медленный,
непрерывный ритм.
Так дикий вольный варвар стал галерником на пиратском корабле.
Больше полугода гребцы не выдерживают - умирают от непомерных
нагрузок и постоянных ударов плетьми. Кулл сидел за тяжелым веслом
почти два года.
В первую же ночь после дня напряженной однообразной работы он
хотел покончить с собой, но в последнее мгновение призрачный
прекрасный город из сновидения встал во всех своих сказочных
подробностях перед глазами. И Кулл решил бежать.
Он пытался бежать семь раз, но всегда его ловили и нещадно били,
иногда ломая ребра, так что потом резкая боль пронзала тело при
каждом взмахе весла, а тяжелый бой барабана не давал передохнуть ни
секунды. Но после каждого избиения, прежде чем вновь усесться за
весло, он еще несколько суток маялся привязанным к мачте на верхней
палубе, под палящим солнцем, облепленный слепнями и прочей гнусью. И
в полдень, когда терпеть сил уже нет, пираты специально выводили
остальных гребцов, чтобы полюбовались, какие муки ждут
провинившегося.
Дни для Кулла смешались в один, он перестал думать о чем либо,
кроме этого равномерного движения весла, грохота барабана, короткого
отдыха в вонючем трюме и скудной корки хлеба и жидкой похлебки на
ночь.
В трюме, после того памятного всем случая, когда двое пиктов
пытались изнасиловать новичка, к нему больше не подходили - боялись.
С дружбой особого не навязывались, но Кулл к этому и не стремился.
