Святого Людовика и частенько поражавший своего руководителя
замысловатостью бактериологических гипотез и смелостью
опытов по кожным болезням, был не кем иным, как Арсеном
Люпеном. Не исключено, что Арсен Люпен был тем самым
учителем японской борьбы, который обосновался в Париже
задолго до того, как заговорили о джиу-джитсу. И тем
велосипедистом, что, выиграв главный приз на Всемирной
выставке, забрал свои десять тысяч франков и был таков.
Арсен Люпен мог быть и тем ловкачом, который спас стольких
людей во время пожара на благотворительной распродаже, а
потом... обчистил их и скрылся. - Председатель сделал
паузу и перешел к заключительной части своей речи: - Таковы
факты, относящиеся к тому периоду вашей жизни, который был
для вас лишь временем тщательное подготовки к борьбе против
общества, временем ученичества, позволившим вам довести до
высшем степени совершенства вашу силу, энергию и ловкость.
Признаете ли вы подлинность изложенных фактов?
Во время этой речи обвиняемый сидел, заложа ногу за ногу,
ссутулившись, уронив руки. При свете зажегшихся ламп было
видно, что он страшно худ: впалые щеки, выступающие скулы,
землистый цвет лица, покрытого красноватой сыпью и
обрамленного редкой клочковатой бородой. Тюрьма явно
надломала и состарила Люпена. Куда девалась его стройная
фигура и свежее лицо, знакомые публике по снимкам в газетах!
Он, казалось, не слышал обращенного к нему вопроса. Его
пришлось повторить дважды. Тогда он поднял глаза, задумался
и наконец с явным усилием пробормотал
- Бодрю, а зовут Дезире.
Председатель не мог удержаться от смеха:
- Я не совсем понимаю выбранный вами способ защиты, Арсен
Люпен. Если вам вздумалось разыгрывать из себя дурачка,
воля ваша. Что же касается меня, я приступлю к делу, не
обращая внимания на ваше кривлянье.
И он принялся во всех подробностях описывать
преступления, вменяемые в вину Люпену. Иногда он задавал
вопрос обвиняемому. Тот либо ворчал что-то невнятное, либо
вовсе не отвечал.
Приступили к допросу свидетелей. Одни из них давали
серьезные показания, другие говорили о пустяках, причем все
без исключения противоречили друг другу. Эта атмосфера
неясности царила в зале суда до тех пор, пока не был вызван
главный инспектор полиции Ганимар, чье появление возбудило
всеобщий интерес.
Впрочем, сначала старый полицейский несколько разочаровал
публику. Вид у него был не то чтобы робкий - ему доводилось
участвовать и не в таких процессах, - но какой-то
беспокойный, неуверенный. Он то и дело с явным смущением
оборачивался в сторону обвиняемого. Вцепившись обеими
руками в трибуну, он рассказывал о происшествиях, с которыми
ему пришлось столкнуться, о погоне через всю Европу, о
прибытии в Америку. Его слушали с такой жадностью, будто он
повествовал о каких-то необыкновенных приключениях. Но в
конце показаний, уже намекнув на свои беседы с Арсеном
Люпеном, он дважды запнулся, словно не решаясь продолжать
речь.
Было ясно, что его одолевает какая-то подспудная мысль.
Председатель суда сказал ему:
- Если вы чувствуете себя неважно, не лучше ли вам
прервать показания?
- Нет, нет, вот только...
Он снова запнулся, внимательно оглядел человека, сидящего
на скамье подсудимых, и продолжал:
- Я прошу позволения рассмотреть обвиняемого поближе, мне
кажется, что здесь что-то неладно.
Он подошел поближе, посмотрел на него еще внимательней,
еще сосредоточенней и, обернувшись к членам суда,
торжественным тоном произнес:
- Господин председатель, я утверждаю, что человек,
сидящий вот здесь, напротив меня, не является Арсеном
Люпеном.
После этих слов в зале воцарилась полная тишина.
Озадаченный председатель крикнул:
- Что за ерунду вы мелете? Вы с ума сошли?
Инспектор спокойно продолжал:
- Не спорю, с первого взгляда можно обмануться: какое-то
сходство между этим человеком и Люпеном существует. Но
достаточно как следует приглядеться - и вы увидите, что нос,
рот, волосы, цвет кожи - все это принадлежит не Люпену. А
глаза! Да это же глаза алкоголика! А Люпен никогда не был
пьющим.
- Хорошо, хорошо, но объяснитесь толком. К чему вы
клоните?
- Да разве я знаю? Он подсунул вместо себя какого-то
пропойцу, которому вы собираетесь вынести приговор. Добро,
если бы он оказался хотя бы его сообщником!
Со всех сторон зала послышались возгласы, крики и смех -
столь неожиданный поворот дела изрядно взбудоражил публику.
Председатель велел пригласить следователя, директора тюрьмы
и надзирателя и на время прервал заседание.
Когда же оно возобновилось, мсье Бувье и директор,
всмотревшись в обвиняемого, заявили, что они находят лишь
отдаленное сходство между ним и Арсеном Люпеном.
- Но кто же тогда этот человек? - вскричал председатель.
- Откуда он взялся? Как попал в руки правосудия?
Ввели двух надзирателей Санте. И те, ко всеобщему
удивлению, признали в нем заключенного, которого поочередно
стерегли и выводили на прогулку.
Председатель облегченно вздохнул. Но один из
надзирателей уточнил:
- Да, да, мне кажется, что это он.
- Вам кажется пли вы уверены?
- Да я его. Черт побери, едва видел. Мне передали его
вечером, и с тех пор он два месяца только и делал, что лежал
лицом к стене.
- А что было перед этим?
- Перед этим он занимал камеру щ 24.
Директор тюрьмы пояснил.
- После попытки побега мы перевели заключенного в другую
камеру.
- А вы сами, господин директор, видели его в течение этил
двух месяцев?
- У меня не было в этом необходимости... он вел себя
спокойно.
- И этот человек не является тем заключенным, который был
вам передан?
- Нет.
- Тогда кто же он?
- Этого я не могу сказать.
- Стало быть, мы можем констатировать подмену,
осуществленную два месяца назад. Как вы ее объясняете?
- Это невозможно.
- Что же дальше?
Председатель в отчаянии обернулся к обвиняемому и
заискивающим током произнес:
- Вы не могли бы объяснить мне, каким образом вы
очутились в руках правосудия?
Судя по всему, этот благожелательный тон смягчил
недоверие незнакомца или вывел его из сонного оцепенения.
Он попытался дать ответ. Подвергнутый терпеливому и мягкому
допросу, он сумел с грехом пополам связать пару фраз, из
коих явствовало, что два месяца назад его доставили в
префектуру полиции. Он провел там ночь, а наутро его
отпустили, предварительно снабдив суммой в 75 сантимов. Но
едва он вышел во двор, двое агентов подхватили его под руки
и втолкнули в полицейскую колымагу. С тех пор он обитал в
камере щ 24, не чувствуя себя особенно несчастным... кормят
там неплохо дают выспаться... так что оснований для жалоб у
него не было.
Все это казалось вполне правдоподобным. Среди всеобщего
смеха и возбуждения председатель отложил слушание дела до
следующей сессии суда, чтобы собрать дополнительные сведения
по данному вопросу.
Следствие тут же установило следующий факт, занесенный в
полицейские протоколы:два месяца назад некий Дезире Бодрю
и в самом деле провел ночь в префектуре полиции. Его
освободили в два часа пополудни на следующий день. Как раз
в это время Арсен Люпен после очередного допроса должен был
покинуть префектуру в полицейской карете.
Неужели надзиратели сами допустили такую оплошность и,
обманутые сходством обоих лиц, по невнимательности сунули в
колымагу этого пьянчугу вместо своего подопечного? Но
подобная небрежность с их стороны вряд ли совместима с их
служебным долгом.
А может быть, подмена была подготовлена заранее? Но,
во-первых, двор префектуры - самое неподходящее место для ее
осуществления, а во-вторых, в таком случае следовало бы
предположить, что Бодрю был в сговоре с Люпеном и дал себя
задержать с единственной целью занять его место. Каким же
образом мог осуществиться этот план, основанный
исключительно на стечении невероятных случайностей,
немыслимых совпадений и поразительных упущений?
Дезире Бодрю был подвергнут антропометрическому
обследованию; карточки, соответствующей его описанию, в
архиве обнаружено не было. Тем не менее его следы
отыскались довольно легко. Этого бродягу знали в Курбевуа,
Аньере и Левалуа. Он клянчил там милостыню и ночевал в
халупах тряпичников, громоздящихся за заставой Терн.
Впрочем, последний год он пропал из виду.
Неужели Арсен Люпен подкупил его? Никаких доказательств
этому не было. Да если бы они и были, они ничего не
прояснили бы в обстоятельствах побега заключенного. Чудо
продолжало оставаться чудом. Для его объяснения было
выдвинуто десятка два гипотез, но ни одна из них не
выдерживала критики. В чем не оставалось сомнения, так это
в самом факте побега - непостижимого и впечатляющего, в
котором как публика, так и вершители правосудия усматривали
основательную подготовку, совокупность тщательно продуманных
и взаимосвязанных действий, развязка которых вполне
оправдывала горделивое предсказание Арсена Люпена: "Я не
собираюсь присутствовать на собственном процессе".
Целый месяц прошел в кропотливых поисках, а загадка так и
оставалась загадкой. Нельзя было, однако, до бесконечности
держать в заключении беднягу Бодрю. Процесс по его делу был
бы смехотворным: какие обвинения можно было ему предъявить?
Следовательно, пришлось подписать приказ о его освобождении.
Но глава сыскной полиции велел установить за ним тщательное
наблюдение.
Эту мысль подсказал ему Ганимар. С его точки зрении,
Бодрю не был ни жертвой случая, ни сообщником Люпена, а
всего лишь инструментом, которым тот воспользовался с
присущей ему поразительной ловкостью. А когда Бодрю
окажется на свободе, он может навести на след если не самого
Люпена, то хотя бы кого-нибудь из его шайки.
В помощь Ганимару отрядили инспекторов Фольанфэна и
Дь°зи, и вот однажды, туманным январским утром, ворота
тюрьмы распахнулись наконец перед Дезире Бодрю.
Поначалу он казался растерянным и шагал вперед
неуверенно, словно бы соображая, куда же ему податься и что
делать. Улица Санте привела его на улицу Сен-Жак. Там он
остановился перед лавкой старьевщика, разоблачился до пояса,
спустил владельцу жилет за несколько сантимов, а куртку
снова надел и двинулся дальше по мосту через Сену. Возле
Шатле с ним поравнялся омнибус. Он хотел было вскочить в
него, но там не оказалось свободных мест. Кондуктор
посоветовал ему взять билет и посидеть в зале ожидания.
Тут Ганимар подозвал к себе обоих своих подручных и,
поглядывая на станцию омнибусов, приказал:
- Остановите фиакр... нет, лучше два, так будет
благоразумнее. Я сяду с одним из вас, и мы последуем за
ним.
Приказание было выполнено. Но Бодрю не появлялся.
Ганимар заглянул в зал ожидания: там не было ни души.
- Ну и дурак же я, - пробормотал он, - забыл про второй
выход.
И в самом деле, внутренний коридор соединял станцию с
улицей Сен-Мартен. Ганимар бросился туда. И выбежал наружу
как раз в тот самый миг, когда Бодрю вскочил на империал
омнибуса, следовавшего по маршруту Батиньоль-Ботанический
сад и как раз заворачивавшего за угол улицы Риволи. Он
помчался вслед за ним и успел вскочить на подножку, но оба
его помощника отстали, так что ему пришлось продолжать
преследование в одиночку.
Вне себя от ярости, он хотел бы по безо всяких церемоний
схватить бродягу за шиворот. Как ловко этот мнимый идиот
обвел его вокруг пальца и оторвал от помощников.
Он взглянул на Бодрю. Тот подремывал, сидя на скамейке,
его голова моталась из стороны в сторону. Рот был слегка
приоткрыт, на лице застыло выражение невероятной тупости.
Нет, такой противник неспособен тягаться со старым
Ганимаром. Он воспользовался случаем, только и всего.
На перекрестке у магазина Галери Лафайет бродяга пересел
из омнибуса в трамвай, идущий в Мюэтт. Они проехали по
бульвару Оссмана, по проспекту Виктора Гюго. Бодрю сошел на
последней остановке. И вразвалочку направился в сторону
Булонского леса.
Там он принялся слоняться взад и вперед по аллеям, то
