что лежит поблизости от Великих Льдов.
- Я ведь и сам родом из Керма, - говорит Эстравен, когда я выражаю
восхищение по поводу его поистине безграничных познаний в местной
геральдике. - А кроме того, мне по должности полагается знать все княжества
и домены. Ведь они-то и есть Кархайд. Править этой страной - это прежде
всего значит править ее князьями. Правда, по-настоящему это никогда еще не
получалось. Знаете, у нас есть поговорка: Кархайд - это не государство,
а толпа вздорных родственников.
Я этой поговорки не знал, и подозреваю, что ее только что сочинил сам
Эстравен: его стиль.
Тут один из членов киорремии (это что-то вроде палаты лордов или
парламента), которую возглавляет Эстравен, проталкивается к нам сквозь толпу
и начинает что-то возбужденно говорить моему соседу. Это двоюродный брат
короля Пеммер Харге рем ир Тайб. Он говорит с Эстравеном очень тихо, с едва
заметным высокомерием, зато часто улыбается. Эстравен, хоть и потеет
страшно, словно глыба льда под жаркими лучами солнца, остается все таким же
светски холодным и блестящим придворным дипломатом, как будто ледяная глыба
у него внутри абсолютно нерушима, и нарочито громко отвечает на таинственный
шепот Тайба. Тон у него при этом самый обычный и предельно вежливый, так что
его собеседник со своими секретами выглядит полнейшим дураком. Я
прислушиваюсь к их разговору, одновременно наблюдая, как король кончает
замазывать шов довольно жидким цементом. Из разговора я ничего особенного
понять не могу - кроме того, что между Эстравеном и Тайбом явно существует
вражда. По-моему, вражда эта не имеет никакого отношения к моей персоне; мне
просто интересно понаблюдать за людьми, что правят Кархайдом, что, в
буквальном смысле этого слова, вершат судьбами двадцати миллионов.
Государственная власть стала для жителей Экумены столь тонким, сложным и с
трудом поддающимся определению понятием, что лишь изощренному уму под силу
разобраться в ее едва заметных проявлениях; здесь же границы ее пока еще
вполне определенны и власть эта вполне ощутима. В Эстравене, например,
власть над людьми проявляется как усиление неких свойств его собственного
характера; он не делает ни одного бессмысленного жеста, никогда не
произнесет ни одного слова, к которому не прислушаются. Он это прекрасно
понимает, и понимание своей ответственности делает его еще более
значительным. Он всегда основателен и величав. Ничто так не содействует
популярности в массах, как успех. Я не очень-то доверяю Эстравену: никогда
нельзя знать его истинные намерения. Мне он не нравится, однако я не могу,
например, не ощущать тепла солнечных лучей.
Плавное течение моих мыслей прерывают вновь закрывшие солнце тучи.
Вскоре дождь начинает вовсю поливать и темную реку, и людей, собравшихся на
набережной; небо тоже темнеет. Когда король начинает спускаться вниз, на
небе как раз исчезает последнее светлое пятно; какое-то мгновение фигура
монарха в белом одеянии и высокая арка за его спиной как бы светятся на фоне
сгустившихся на юге грозовых туч. Гроза приближается. Поднимается холодный
ветер, продувая насквозь Дворцовую улицу; река становится свинцовой, деревья
на набережной содрогаются от холода. Парад окончен. Еще полчаса - и снова
начинает идти снег.
Автомобиль увозит короля вверх по Дворцовой улице; толпа, что движется
следом, напоминает крупную гальку, перекатываемую мощным приливом. Эстравен
снова поворачивается ко мне и говорит:
- Не поужинаете ли со мной сегодня, господин Аи?
Я принимаю его приглашение скорее с изумлением, чем с удовольствием.
Эстравен очень много сделал для меня за последние шесть-восемь месяцев, но я
не ожидал столь очевидного личного расположения, да и не стремился к нему.
Харге рем ир Тайб все еще стоит довольно близко от нас и, безусловно,
подслушивает, и, по-моему, ему специально предоставлена эта возможность.
Подобные, чисто женские, штучки всегда действовали мне на нервы. Я покидаю
трибуну и начинаю, пригибаясь, проталкиваться сквозь толпу, чтобы скорее
скрыться. Я не намного выше среднего гетенианца, однако в толпе рост мой
почему-то привлекает внимание. Вот он, смотрите, вон Посланник. идет!
Разумеется, это моя работа, но порой подобное внимание здорово ее осложняет;
все чаще я мечтаю о том, чтобы стать совсем неприметным, обычным
гетенианцем. Как все.
Пройдя квартала два по Пивоваренной улице, я свернул к своему дому и
вдруг - здесь толпа уже значительно поредела - обнаружил, что рядом со
мной идет Тайб.
- Церемония прошла поистине безупречно, - восхищенно заявил кузен
короля, улыбаясь мне и показывая длинные, чистые, желтоватые зубы. Потом
зубы исчезли в складках и морщинах его лица, тоже желтоватого, - лица
старика, хотя Тайб был вовсе не стар.
- Добрый знак перед успешным открытием нового порта, - откликнулся я.
- О да, разумеется! - Зубы появились снова.
- Церемония кладки замкового камня очень впечатляет...
- О да! Этот ритуал соблюдается с незапамятных времен. Впрочем, лорд
Эстравен вам, конечно же, все это уже рассказывал...
- Лорд Эстравен вовсе не обязан что-то мне рассказывать.
Я старался говорить равнодушным тоном, и все же каждое мое слово для
Тайба звучало двусмысленно.
- О да, разумеется, я понимаю, что... - торопливо заговорил он. -
Просто лорд Эстравен славится своей благосклонностью по отношению к
иностранцам. - Он снова улыбнулся, демонстрируя зубы, каждый из которых как
бы таил в себе особую, отдельную тайну - две, три, тридцать две тайны!
Тридцать два значения каждого слова!
- Не многие здесь до такой степени иностранцы, как я, лорд Тайб. Я
очень признателен здешним жителям за их доброту.
- О да, конечно, конечно! А благодарность - это ведь столь редкое
благородное чувство, воспетое поэтами. И реже всего благодарность
встречается здесь, в Эренранге; без сомнения, именно потому, что чувство это
не имеет практического применения. Ах, в какие суровые, неблагодарные
времена мы живем! Все теперь не так, как бывало в старину, не правда ли?
- Я крайне мало знаю об этом периоде, лорд Тайб, однако и в других
мирах мне приходилось слышать подобные сожаления.
Тайб некоторое время пристально смотрел на меня, словно ставил диагноз:
безумие. Потом снова показал свои длинные желтые зубы.
- О да, конечно! Да! Я как-то все время забываю, что вы прибыли сюда с
другой планеты. Вам-то, разумеется, об этом никогда не удается забыть. Хотя,
без сомнения, жизнь здесь, в Эренранге, была бы куда лучше, проще и
безопаснее для вас, если бы вы все-таки сумели об этом забыть, а? Да-да,
конечно! Но вот и моя машина: я велел, чтобы меня ждали здесь, подальше от
толчеи. Я бы с удовольствием вас подвез, но должен отказать себе в этом
удовольствии, ибо весьма скоро обязан быть во дворце, а, как гласит
пословица, бедным родственникам опаздывать не годится. Даже и королевским,
не так ли? О да, конечно! - И кузен короля нырнул в свой маленький черный
электромобиль, еще раз показав мне все свои зубы и пряча глаза в паутине
морщин.
Оставшись в одиночестве, я двинулся к себе на Остров 1. Сад перед ним,
после того как стаял последний зимний снег, стал наконец открыт взору.
Зимние двери, расположенные в трех метрах от поверхности земли, были уже
опечатаны и теперь несколько месяцев останутся закрытыми - пока вновь не
наступит осень и за ней следом не придут морозы, не выпадут глубокие снега.
Рядом с домом, среди размокших клумб, луж, покрытых ломкими ледяными
корочками, и быстрых, нежноголосых весенних ручьев, прямо на покрытой первой
зеленью лужайке стояли и нежно беседовали двое юных влюбленных. Их правые
руки были судорожно сцеплены - одна в другой. Первая фаза кеммера.
Вокруг них плясали крупные пушистые снежинки, а они стояли себе босиком в
ледяной грязи, держась за руки и ничего не замечая вокруг, кроме друг друга.
Весна пришла на планету Зима.
Я пообедал у себя на Острове и, когда колокола на башне Ремми -
местной ратуши - пробили Час Четвертый, был уже у стен дворца, вполне
готовый к ужину. Жители Кархайда плотно едят четыре раза в день: первый
завтрак, второй, обед и ужин. А в промежутках еще много раз перекусывают и
подкрепляются. На планете Зима нет крупных съедобных животных, как нет и
продуктов, поставляемых млекопитающими, - то есть молока, масла или сыра;
богатой белками и углеводами пищей здесь являются яйца, рыба, орехи и
некоторые хайнские злаки. Не слишком калорийная диета для столь сурового
климата, так что пополнять запасы "горючего" приходится довольно часто. Я
уже привык без конца что-то есть, буквально через каждые пятнадцать минут. И
лишь позже, в конце этого года, я открыл для себя неожиданный факт:
оказывается, гетенианцы сумели приспособиться не только к непрерывному
поглощению пищи, но и к неопределенно долгому голоданию.
Снег все еще шел - мягкий, легкий весенний снежок, это было куда
приятнее бесконечных дождей, свойственных периоду оттепели на этой планете.
Я неторопливо брел по территории дворца в спокойной голубизне вечернего
снегопада и только один раз чуть-чуть сбился с пути. Королевский дворец
Эренранга - это как бы город в городе, окруженные могучими стенами джунгли
бесчисленных дворцов, башен, садов, двориков, храмов, крытых мостов,
напоминающих туннели, и разнообразных переходов из одной части дворца в
другую. Здесь были замечательные рощи и чудовищные тюрьмы - наследие
многовековой королевской паранойи, которой не избежал ни один монарх
Кархайда. Надо всем этим возвышались мрачные величественные стены из
красного камня - внешние укрепления центрального замка, где в обычное время
не живет никто, кроме самого короля. Все же остальные - слуги, челядь,
придворные, лорды, министры, члены королевского совета, гвардия короля и так
далее - размещаются в других дворцах, бараках или казармах, что находятся
внутри крепостных стен. Эстравену в знак особого расположения короля был
предоставлен Угловой Красный Дом - здание, построенное 440 лет назад для
Гармеса, любимого кеммеринга короля Эмрана III, чья краса до сих пор
воспевается поэтами. Гармес был похищен наемниками враждебной королю клики
из Внутренних Земель, изуродован, сведен с ума и превращен в скота. Эмран
III умер через сорок лет после этого, все еще горя жаждой неутоленной мести,
и был прозван Эмран Несчастливый. Трагедия, свершившаяся в столь далекие
времена, постепенно утратила свою горечь, но слабая дымка несбывшихся
надежд, какой-то странной меланхолии по-прежнему окутывала эти каменные
стены, таилась в темных углах. Небольшой сад при доме был обнесен резной
оградой; ветви плакучих деревьев, серем, склонялись к воде небольшого
пруда меж раскиданных на его берегах огромных каменных валунов. В мутноватых
снопах света, падавшего из окон, кружились вместе с крупными хлопьями снега
крохотные коробочки семян; ими была усыпана вся темная поверхность воды.
Эстравен стоял на крыльце, ждал меня - без шапки, без куртки на морозе! -
и любовался таинством падения в ночи мертвых снежных хлопьев, смешанных с
живыми семенами растений. Он спокойно приветствовал меня и провел в дом.
Других гостей не ожидалось.
Я немного этому удивился, однако мы сразу же пошли к столу, а о делах
за едой говорить не принято; но я удивился куда больше, отведав кушанья,
которые были, безусловно, выше всяческих похвал; даже вечные хлебные яблоки
повар Эстравена совершенно преобразил, так что я от всей души выразил свое
