выплыло из-за горизонта, большое и важное, крепкие зеленые кочаны с
курчавыми листьями сидели в земле и наливались силой.
Варназд спросил у крестьян дорогу, и по ответу понял, что он и его
спутник ехали скорее от столицы, чем к ней. Крестьяне сказали всадникам,
что им непросто будет попасть в Небесный Город, потому что старая дорога
осталась только в налогах, а так там болото. Болото было оттого, что по
плану военный министр должен был строить в этом месте канал с каменным
ложем; однако из камней вместо ложа построили виллу.
Варназд попросил у них еды и питья, и крестьяне поделились с ним
горстью вяленых бобов. Кружек они не знали. Варназд спешился и напился
прямо из речки. Вода была желтая от остатков жизни большого города и
песчинок со дна, не облицованного камнем. Варназд кинул крестьянину
золотой, и тот стал его спрашивать, что это такое.
Варназд поехал дальше по тропке в засыхающем лесу. Через час конь его
оступился, упал, и видимо, сломал ногу. Чиновник помог Варназду подняться
и подвел ему своего коня. Варназд поглядел вокруг и вдруг понял, что ему
уже незачем выбираться из этого проклятого леса, потому что мятежники,
вероятно, уже в столице.
Варназд расстегнул ворот кафтана и протянул чиновнику свой меч. Тот
испуганно попятился. Варназд строго сказал чиновнику, что тот должен
помочь ему умереть, потому что самому, говорят, это делать весьма
неудобно. Чиновник взял меч, а Варназд собрал волосы в пучок и,
придерживая их руками, лег ничком на траву. От травы пахло сыростью и
утром.
Алия в ужасе стоял над государем. Он думал о том, что ослушавшийся
государя будет в следующем рождении лягушкой, а поднявший на государя руку
- саранчой. Какое бы решение он ни выбрал - не быть ему в следующем
рождении чиновником!
- Ну! - закричал Варназд.
Алия улыбнулся и вонзил меч в себя.
Варназд вскочил от шума на ноги. Чиновник похлопал глазами,
пробормотал: "Не смею, государь", и затих. Открытые глаза его улыбались:
он нашел способ ослушаться государя.
Варназд вынул чистый меч из ножен за спиной мертвеца, сел на его коня
и тихонько поехал дальше.
Он не торопился больше никуда. Странное спокойствие овладело его
душой. Он ехал, медленно разглядывая все: розовые стволы сосен,
подпирающие небо, зеленые болотные травы и черные ягоды на беловатом мху.
Под копытами коня тихо чавкала вода, из кустов вспархивали птицы, лес был
полон тысячью голосов, утреннее солнце рассыпалось в каплях росы.
"Как странно, подумал Варназд, - какое чудо жизнь! Почему же я раньше
этого не замечал!"
Варназд ехал и ехал, улыбаясь каким-то своим внутренним мыслям. Он
понимал, что ему остался лишь один выход. Он не сомневался, что сумеет
умереть достойно и не попасться живьем в руки мятежников. Ему никогда еще
не было так хорошо и свободно, как в этом утреннем лесу.
Через час он отыскал красивую полянку, спешился, сел, положил на
колени меч и залюбовался на сосновые ветки. Теплое солнышко разморило его:
он заснул.
Варназд проснулся от громкого хохота: он открыл глаза и увидел, что
вокруг него хохочет несколько всадников. Впереди них он узнал Шадамура
Росянку, который когда-то служил Киссуру, а теперь служил Ханалаю, - и
Шадамур Росянка его тоже узнал.
Варназда немножко пообчистили и повели за конями, а на опушке
реквизировали какую-то телегу.
Через час на телегу наткнулся отряд людей в одних штанах и с
двузубцами. Эти люди раскудахтались, завидев государя, и стали оттирать
понемногу конников от телеги. Шадамур крикнул Варназду, чтобы тот не
очень-то боялся. Государь наклонил голову, и слезы посыпались из его глаз,
как семена из раскрывшейся коробочки мака.
Люди в одних штанах и с двузубцами были из отряда Лахута Медного
Когтя.
Лахут уже дважды мелькнул в нашем повествовании - сельским богатеем и
странствующим проповедником. После бунта Лахут сумел бежать из столицы.
Мысль о грехе - убийстве племянника, - по-прежнему терзала его душу. В
соседней провинции он был пойман и повешен за ребра, но ночью сам снял
себя с крюка и утек. Как-то он ночевал в храме "красных циновок" и вместо
вынесенных идолов застал там самого Господа: тот велел ему взять меч и
идти проповедовать. Лахут возразил, что не может брать меча грешными
руками.
"Не беда" - живо возразил Единый, и позвал ангелов. Те мигом отрубили
Лахуту грешную руку, а взамен приставили новую, медную и похожую на
двузубец: этим-то двузубцем Лахут теперь и проповедовал, и опять назывался
Медный Коготь.
В отряд Лахута не принимали никого, жаждущего наживы, и каждого, кто
обзаведется чем-нибудь, кроме набрюшной юбки и двузубца, гнали вон. Смерть
люди Лахута считали видимостью и полагали, что броня бедности укрывает не
только душу от искушений, но и тело от ударов. Это они поймали и убили
подмененного чиновника.
Онтологическая часть учения Лахута гласила, что когда его люди займут
столицу, синее небо бесчестия сменится красным небом радости, а вся земля
превратится в одну шелковую красную циновку; рис на полях будет расти без
шелухи и сочиться маслом, а поверх риса будут бегать жареные куры и
поросята. Можно будет отрезать кусочек поросенка и съесть, и он тут же
отрастет снова.
Политическая часть учения Лахута гласила, что Киссур и Арфарра
подменили государя и превратили его в лисицу, и имеют способ превратить
всех в лисиц. Из этого вытекала необходимость восстать против Киссура и
Арфарры, хотя логичней было б против таких колдунов, которые умеют
превращать людей в лисиц, не восставать.
Сказать по правде, никого так не боялся Ханалай, как этого безумного
проповедника.
Через три часа пошли знакомые места: ворота в государев парк были
распахнуты настежь. Варназд глядел сквозь слезы: вот мелькнула резная
беседка над гротом, похожим на тот, где он два года назад встретил
Киссура, вот миновали дуб, под которым он так любил сидеть с Наном. "А
вдруг меня не убьют" - подумал Варназд, и сердце его забилось надеждой.
В этот миг тележка повернула, - перед Варназдом вспыхнула золотая
черепица малого дворца, и площадь, запруженная мятежниками. На стене
дворца висел труп чиновника, который выдал себя за государя, чтобы тот
сумел бежать. Чиновника раздели и воткнули ему сзади лисий хвост, чтобы
было видно, что это оборотень, а не настоящий государь. Но это было видно
и так, потому что Варназд был белокур и чист лицом, а подменный чиновник
рябоват и рыж.
Варназд понял, что надеялся напрасно.
Государя ввели в малую залу Ста Полей, - такую же, как та, в которой
он всего три дня назад подписал проклятия Киссуру.
Тысячи бликов плясали в разноцветных квадратах, росписи на стенах
блистали, как окна в иные миры. Трон в середине зала был пуст: высоко над
ним, на железных цепях висел лучезарный венец потомков Иршахчана, - ах,
как государь боялся в детстве, что этот страшный венец сорвется с цепи и
раздавит его!
Вокруг теснили самые мерзкие рожи, - у хрустального дерева, поставив
одну ногу на ступеньку трона, стоял Ханалай с обнаженным мечом, а рядом с
ним стоял маленький полуголый человек, с грудью, поросшей седым пушком и
медным когтем вместо руки. "Это мне померещилось" - подумал Варназд,
"потому что медные когти вместо руки бывают только у щекотунчиков".
Варназд хотел сказать что-то полагающееся в подобных случаях, что
нибудь вроде "Убейте меня, но не обижайте мой народ", но сообразил, что в
этом шуме его вряд ли кто услышит, а будущий историк на досуге придумает
получше.
Варназда подвели к трону. Вдруг стало ужасно тихо.
Меднокрюкий зацепил государя, как коршун цыпленка, и громко сказал:
- Вода бывает то водой, то льдом, в зависимости от холода или жары, -
ойкумена бывает то счастливой, то несчастной, в зависимости от государя.
Если народ доволен - значит, государь добр. Если народ бунтует, - значит,
на трон пробрался недостойный. Беру вас всех во свидетели: не я убиваю
этого человека, но сам Господь!
Варназд зажмурил глаза и вытянул, как цыпленок, шею.
- Негодяй, - вскричал чей-то голос, - как ты смеешь поднимать руку на
государя!
И в тот же миг, к крайнему изумлению Варназда, полуголый проповедник
упал, рассеченный на две половинки.
И если вы хотите узнать, кто был неожиданный спаситель государя, -
читайте следующую главу.
18
Итак, полуголый мятежник упал мертвым. Наместник Ханалай, - именно он
зарубил негодяя, - вытер меч, вложил его в ножны, встал на одно колено
перед государем и произнес:
- Государь! Я, глупый и неразумный крестьянин, возвышенный тобой,
услышал о бесчинствах, творимых твоим именем, и поспешил, как мог, на
помощь. Виновен ли я в чем-то перед тобой? Хочешь ли головы моей - вот
она!
Причина нынешних бедствий, - продолжал Ханалай, - в кознях колдунов и
бунтовщиков, в несогласии частей государства. Обязуюсь усмирить все!
Не одной чистосердечной преданностью руководствовался Ханалай,
зарубив Лахута на глазах государя и войска. Все отряды Лахута, до
последнего человека, были истреблены в этот день. Ханалай, видя себя у
ворот столицы, поспешил расправиться с жутким союзником, смущавшим многих,
кто мог бы стать на его сторону. В войсках Ханалая, в которых имя государя
было более почитаемо, нежели того Ханалаю хотелось, полагали, что Лахут
получил по заслугам. Кроме того, все знали, что Лахут и истинный пророк,
яшмовый араван, жили друг с другом, как кошка с собакой.
Варназда отвели в его собственную спальню. В ней было все, как неделю
назад: сверкало солнце у потолка и луна у полога, и горели пять
светильников по числу пяти добродетелей, подле кровати под атласным
пологом дымились золотые курильницы на крепких ножках, - только кто-то
насрал у столика для лютни. Пригнали откуда-то тычками дворцового
чиновника, скорее мертвого, чем живого. Тот убрал мерзость и, плача,
удалился. Государь сел на постель и уткнулся лицом в подушку. Вдруг
зашевелилось изголовье, и из-под него выполз маленький белый щенок,
любимец государя, стал тыкаться в нос и слизывать шершавым язычком слезы.
Вечером государя переодели и повели в голубую трапезную: там пировал
Ханалай, его командиры и советники. Было заметно, что среди советников
много образованных людей: больше половины пользовалось вилками.
Государя со всевозможными почестями усадили под балдахин. Справа сел
Ханалай. Государя с любопытством косился на изящного, худого и белокурого
человека, сидевшего слева. Это был Ханалаев пророк, лже-Арфарра. В нем
было действительно что-то не от мира сего, и он ел мало и чрезвычайно
опрятно.
- Государь, - сказал Ханалай, - кланяясь и указывая на изящного
человека, - вот истинный Арфарра, мудрец и твой советник. Клянусь, я
поймаю и распну того самозванца, который сейчас помирает в столице!
Подпишите указ о его измене, как вы подписали указ об измене Киссура
Белого Кречета!
Кто-то поднес государю готовые свитки: указ об измене Арфарры и указ
о назначении Ханалая первым министром.
- Вы не знаете этикета, - сказал государь Варназд, - указы нельзя
подписывать на пиру. Чтобы указ был действителен, он должен быть подписан
в зале Ста Полей.
Ханалай расхохотался и хлопнул себя по лбу.
- Ах я невежа, - вскричал он. - Что возьмешь с простолюдина, кроме
преданности! Действительно, разве можно подписывать государственные указы
на пиру!
Государю стали представлять гостей. Что за рожи!
