с юга. Командиры подошли к навесу и увидели, что на пороге сидит жена
полководца со своим сосунком и с черным рысенком. Сосунка увидели все, а
черного рысенка увидели лишь самые проницательные.
Сушеный Финик с командирами хотел пройти внутрь, но тут женщина
спросила его:
- Ты зачем идешь?
- И, бисова дочка! Ты ж знаешь, - добродушно возразил Сушеный Финик.
Сушеный Финик занес было ногу на порог, и в этот миг что-то большое,
мягкое и невидимое прыгнуло с колен Идари и вцепилось ему в лицо. Финик,
ахнув, схватился за нос и почуял на носе царапины от когтей. "Экий бабий
ум, - подумал Сушеный Финик, - сегодня у нее на уме, а завтра - другое."
В войске зашептались, а Идари подняла своего ребеночка и сказала:
- Слушайте, вы! Все вы меня знаете очень хорошо, - я ведь лечила ваши
раны и штопала ваши рубашки, - как бы моему слову раны не проснулись
вновь! Я - честная женщина и я верна своему мужу. И если б я изменила
своему мужу, и этот ребенок был бы не от него, то я была бы не честной
женщиной, а шлюхой. И вот теперь я вижу: этот ребенок вырастет и станет
играть с товарищем, а товарищ скажет ему: "б... сын". И он придет ко мне и
спросит: "Правда ли я сын блудницы?" А я отвечу, - "Увы, правда, потому
что я - честная женщина, но отец твой поступил как б... и изменил своему
господину.". И мой сын спросил: "А где же мой отец, и что было потом?" и я
отвечу: "Потом твой отец умер от срама и греха, а те люди, что заставили
его осрамиться, стали пожирать друг друга, вместо того, чтобы добывать
себе славу под его началом".
Тут Идари повертела ребеночком и вдруг сунула его в руки Сушеному
Финику, а тот с перепугу взял сосунка.
Женщина выгнулась, как кошка, и зашипела на командира:
- Так вот, - прежде чем ты войдешь в палатку моего мужа, чтобы
сделать из него б..., расшиби-ка этого ребеночка о камни, потому что это
будет лучше для него.
Нельзя сказать, чтоб Идари, произнося эти слова, ничем не рисковала,
потому что это был бы не первый ребеночек, которого Сушеный Финик расшиб о
камни.
Но к этому времени не только Сушеный Финик, но и менее проницательные
люди заметили у ног Идари черного рысенка. Кроме того, все знали, что
женщины в подобных случаях становятся пророчицами, и ужаснулись ее словам
о скорой смерти Киссура и последующих затем сварах.
Настроение солдат вдруг переменилось. Зашептались все громче и
громче, что, верно, кто-то навел на войско порчу, потому что не могли же
они сами додуматься до бунта! Люди разбрелись, кто куда, и вскоре отыскали
двух колдунов и трех лазутчиков, посланных Ханалаем, чтобы мутить народ.
Воины изъявили покорность государю и расправились с этими людьми, а были
ли то настоящие лазутчики или просто плохие люди - об этом трудно судить.
Едва в лагере Ханалая стало известно о нелепом великодушии Киссура,
бывший разбойник усмехнулся, оставил палатки и двести человек жечь
шестьсот костров, а сам с армией тихо убрался к западу.
А еще через три дня Чареника упал перед государем на колени:
- Киссур отказался возвратиться в столицу, а потом его войско
взбунтовалось и объявило его королем.
- Вздор, - сказал государь, - это не Киссур, а его командиры!
- Разве не ясно, - возразил Чареника, что командиры сказал полководцу
при всех то, о чем полководец просил их наедине?
- Я не верю, - сказал государь, - он, верно, отказался.
- Да, - сказал Чареника, - отказался, потому что в одном войске не
бывает двух королей. Он договорился с Ханалаем и со своим отцом, и, как
почтительный сын, не может быть впереди отца.
- Я не верю, - в третий раз сказал государь, - что он не приедет.
Читал ли он мое письмо? Где ответ?
- Он прочел ваше письмо, - ответил Чареника, - говорят, это письмо
читали по всему лагерю, а потом Киссур надел его на кончик меча и сжег на
глазах толпы.
Тут Варназд побледнел так страшно, что Чареника остановился. Привели
господин Астака. Тот был честный человек и друг Чареники. Меньше всего на
свете он был способен подвести друга, и рассказ его выглядел нехорошим для
Киссура. В другое время государь бы не поверил его рассказу или подождал
бы еще вестей из войска. Но сейчас государь ничего не слышал, а слышал
только то, что его письмо читали по всему лагерю, и думал, как пьяная
солдатня смеялась над этим письмом.
Через два часа на всех площадях читали указ о том, что бывший первый
министр Киссур Белый Кречет, - изменник и скорпион, кусающий руку
благодетеля, адская тварь и комок смрада, - и тому, кто принесет голову
этого комка смрада, будет вознаграждение в двести тысяч, а дом его и сад
может взять каждый.
Никто, однако, не стал брать его дома и сада. В лавках и на площадях
плакали и говорили, что указ подложен и на государя навели порчу; уверяли
также, что Арфарра не болен, а отравлен. А господин Чареника, придя домой,
написал седьмое письмо Ханалаю и был очень доволен, что его враг теперь -
враг государя.
После этого указа государь замахал руками и уехал охотиться. Он
охотился два дня с небольшой свитой, а жил в маленьком домике, с
центральной залой и десятком комнат вокруг.
Утром второго дня государь вышел из домика. К домику ставили
пристройку, и он был весь в лесах, сверху стучали молотками плотники.
Вдруг государь заметил чиновника на взмыленной лошади. Чиновник подскакал
к нему, спешился и закричал, что части Ханалая, говорят, показались в
Белых-Ключах. Государю показалось, что чиновник мелет вздор.
- Ты, верно, перепутал, - сказал он, - не Белые-Ключи, а Белые-Ручьи!
Разница между двумя городками была в сотню верст. Чиновнику надо было
б настоять на своем, но он покраснел по уши и кивнул, не решаясь возразить
государю, коего видел в первый раз. "Что за некомпетентность!" - топнул
ногой Варназд и поехал травить оленя.
Чиновник на взмыленной лошади отдал свой пакет начальнику стражи. Тот
хотел было вскрыть срочную печать; но он еще не завтракал, и подумал, что,
прочтя пакет, должен будет принять меры; и пошел завтракать. В это время
зашел к нему один из приятелей, и, любопытствуя, надорвал пакету ухо. Он
вытянул бумагу, извещавшую, что передовые части Ханалая заняли
Белые-Ключи, так как войска Чареники перешли на их сторону, и что если
государь не поспешит сей же миг вернуться в столицу, то будет отрезан от
нее и захвачен в плен: дорога каждая минута.
Это был чиновник чрезвычайно преданный государю и честолюбивый. Он ни
на миг не задумался об измене. Напротив, он понял, какую великую услугу
окажет государю тот, кто привезет этот пакет: схватил пакет и поскакал на
поиски государя. Во дворе стояли курьеры, которые догнали бы государя в
четверть часа, но этот человек не хотел, чтобы честь спасти государя
досталась кому-либо еще, и пустился на поиски охотников сам.
Государь хорошо поохотился. На обед расположились у высокого берега
старого канала. Варназд был рассеян. Вдруг заметил в кустах большую важную
сойку, выстрелил, - ему показалось, что сойка растаяла. "Это душа Киссура"
- почему-то подумал он. Ему казалось несомненным, что Киссура уже
непременно убили, из алчности или преданности государю.
Тут на поляну выскочил чиновник с донесением.
- Ханалай близко, - закричал он, прыгая с коня.
Варназд изумился, но вдруг старший доезжачий указал на
противоположный берег: по полю скакала сотня всадников. Взлетели из-под
копыт золотые чешуйки сжатой соломы, хлопнуло и развернулось на ветру
боевое знамя, красное с синими ушами, - кто-то закричал, что это знамена
Ханалая.
Охотники бросились к близлежащему городку и потребовали впустить
государя. Со стены им довольно грубо отвечали, что государя давно уморили,
а вместо него государит подменыш-барсук. В свите изумились этим речам и
спросили, где комендант? Им отвечали, что коменданты кушают бесы, а с ними
говорят люди Лахуты Медного Когтя и Ханалая.
Чиновники поскакали прочь; в тот же миг фанатики сообразили свою
глупейшую ошибку и выбежали вслед за государем. Повстанцы были, однако,
пешие: конники легко ушли. Охотники подскакали к реке, и там один из
молодых чиновников сказал решительно, что государю необходимо добраться до
столицы и что есть только один способ дать ему уйти:
- Я переоденусь в его платье и останусь со свитой, а государь в
простом кафтане пусть скачет через Западный Лес.
Варназд и чиновник обменялись одеждой, и чиновник со свитой
расположился под вязом. Не прошло и получаса, как на них наткнулась стая
мятежников. Все они были босы и без рубах, в одних набрюшных юбках. Вместо
оружия у них были только цепи и особые двузубцы: один конец торчал вперед,
чтоб колоть, а другой назад, чтоб цеплять. Они были невероятно грязны и
худы.
В свите не могли сдержать изумления, потому что большинство
чиновников считало, что такие голодранцы существуют только в злостных
измышлениях. Голодранцы тоже вылупили глаза на бархатные кафтаны и
заплетенные хвосты лошадей. Предводитель их подошел к молодому чиновнику,
зацепил крючком его белый кафтан, отороченный песцом, поглядел на
маленькую изящную шапочку с вензелем, который никто имел права носить,
кроме государя, и сказал:
- Это тебя называют Варназдом?
- Да, - сказал чиновник и стал белее своей шапочки.
Мятежники стали оттаскивать свиту к опушке, а молодого чиновника
свели к реке. Подошла лодка, - чиновнику, изображавшему государя, велели в
нее сесть. Лодка была большая, и свита стала проситься в лодку, но их не
пустили.
Лодка поплыла через реку. На другом берегу уже стояло множество
народа. Чиновник молча сидел на корме и смотрел в воду, по которой плыли
какие-то потроха, солома и тюки хвороста, вероятно, фашины от понтонного
моста, по которому перешел реку Ханалай. На самой стремнине он не выдержал
и спросил:
- Что вы хотите делать со мной?
- Души чиновников почернели от подлости, - ответил мятежник, - а зубы
народа, - от лотосовых корней. Когда цепами молотят не колосья, а
человечьи тела, это ужасно. А в чем причина бед, как не в том, что иссякла
благая государева сила?
- Государь безгрешен, - возразил чиновник.
- Это ничего, - возразил оборванец, - ведь известно, что грехи
убитого переходят на убийцу, и поэтому убивать безгрешных лучше, чем
убивать грешников.
Чиновник понял, что его ждет, закричал, попятился и стал падать в
воду, - тут один из мятежников подцепил его задним крючком двузубца, а
другой мятежник всадил в него передний крючок трезубца. Чиновник перестал
кричать и упал на на одно колено, а плащ его зацепился за шип на весле.
Чиновник испугался за священный императорский плащ и попытался его
отцепить, но потерял равновесие и полетел на дно лодки. Тут его стали
тыкать, как гуся вилкой, а на другой берегу мятежники набросились на людей
из государевой свиты. Со своими двузубцами они управлялись с удивительным
проворством.
По какой-то причине, несомненно, противоречащей здравому смыслу, ни
один из чиновников не попытался спасти свою жизнь криком о том, что
государь жив, и что его еще нетрудно догнать.
Государев парк был захвачен мятежниками, - Варназд и спутник его,
дворцовый чиновник Алия, пересекли Западную дорогу и поскакали по лесу в
направлении столицы.
Варназд никогда не охотился за пределами парка, - прошло три часа, и
государь понял, что они заблудились.
Они скакали вечер, и ночь, и с рассветом съехали к какой-то речушке.
Там было капустное поле, и на поле - несколько крестьян. Солнце только что
