нам только затуманивают разум.
Надеюсь, что письмо найдет Вас, а Вы найдете меня - разумеется,
после того, как повидаетесь с мистером Говардом. И, если Господь будет
так любезен, мы с
Вами и с Натаниэлем проведем еще один чудесный день.
Искренне Ваш: Говард Лавкрафт."
Мне кажется, он перечитал письмо дважды, потом молча сложил,
засунул в конверт и подал мне. Здоровеный парень, на голову выше меня
и вдвое шире в плечах. Кремовая рубашка с короткими рукавами из того
неровного хлопка, который никогда не знает утюга, застиранные джинсы с
побелевшими швами на широком поясе и низкие сапожки из неокрашенной
кожи. И, разумеется, стетсон.
Этакий о'генриевский ковбой. Меньше всего похожий на писателя и
мыслителя.
- Все это совершенно непонятно,- сказал он.- Мистер Лавкрафт
прислал мне еще более взволнованное письмо: Понимаете, я его очень
уважаю, считаю моим учителем, но:
- Вы подозреваете, что он сошел с ума?
- Ну, не то чтобы так прямо, но что-то все-таки в этом роде: Ведь
я-то все придумываю просто так, для интереса: и драконов, и
людей-змей, и этого здоровенного дубину Конана. Просто чтобы напомнить
мужчинам, что они мужчины. А он, похоже, уверен, что это всерьез:
- Не только он. Я тоже.
Он посмотрел на меня с некоторой жалостью.
- Давайте поговорим об этом чуть позже. Тут очень жарко.
- Я успел заметить:
Хотя в помещении вокзала и тянуло сквознячком, жару это не могло
перебить. А когда мы вышли, то показалось, что навстречу нам
распахнулась дверца пылающей печи. На площади бил жидкий фонтан, но
капли воды, мне показалось, испарялись прямо в воздухе. Все было
окутано мрачноватым маревом.
У автостоянки молодой негр подогнал машину: темно-вишневый
"плимут".
- Пожалуйста, мистер Роберт,- с белозубой улыбкой сказал он.- Как
вы и просили, держали в тени:
- Спасибо, Сэм,- Говард бросил ему монету.- Кто выиграл сегодня?
- "Мышонок" Брюстер.
- Это просто смешно:
В машине было еще более жарко, чем под солнцем. Пахло одеколоном,
кожей и бензином.
- Сейчас поедем, и будет легче, ветерок обдует:- говорил он,
выруливая на шоссе.- Представляете, какая-то сволочь сегодня утром
исцарапала машину. И добро бы какое-нибудь ругательство, а то - знак
Иджеббала Зага! И откуда они узнали, как он выглядит:
- Кто узнал?
- Мальчишки, кто же еще?
- Никогда не слышал о таком знаке:
- Разумеется: я ведь сам его придумал. Знак, подчиняющий животных:
- и он указательным пальцем изобразил на стекле замысловатый иероглиф.
- И вот такую штуку нацарапали мальчишки?..
- А кому это еще надо? Они вечно крутятся вокруг дома, свистят,
спрашивают, дома ли Конан: правда, машину до сих пор не трогали: и я
вообще полагал, что нахожусь как бы под их защитой.
- М-да. А вам не кажется, что машина - это современное животное?
- И вполне человекоядное. Тем приятнее его укрощать.
Мы неслись по прямой голубоватой ленте шоссе. Встречные машины
пролетали с визгом. По обе стороны тянулись кукурузные поля, где-то
вдалеке, окруженные пирамидальными тополями, краснели крыши и
поднимались силосные башни.
Наверное, именно здесь снимали советскую кинохронику:
- Это Техас. Он вам должен понравиться. Вы знаете, что Техас -
свободная страна? - спросил вдруг Говард.- Если все пойдет так, как
идет, лет через пять мы расторгнем договор со Штатами.
- Насколько я помню, это не так просто сделать,- сказал я.
- Штаты не устоят против нас: Нам даже воевать не придется.
Впрочем, вам это, наверное, не так уж интересно.
- Как сказать. Все, что задевает интересы одной приличной
организации, мне интересно. А выход Техаса из состава Штатов нас
весьма бы озадачил. Это противоречит нашим прогнозам.
- А какова роль во всем этом мистера Лавкрафта?
- Он вычислил нашего противника:
Говард внимательно посмотрел на меня, покачал головой, потом вновь
вернулся к созерцанию дороги. Поза его была напряженная.
- Николас, старайтесь не принимать меня слишком всерьез,- сказал
он чуть погодя.- Я недавно похоронил мать, и пока что:
- Извините, Роберт.
- Вы-то здесь при чем:
Минут десять мы ехали молча. Справа промелькнул поселочек из
пяти-шести домиков и открытой закусочной под полосатым навесом.
Рекламные щиты предлагали нам пить только "кока-колу", заправляться
только у "Шелла" и мыться только мылом "Спейс". И еще был плакат: "Это
Техас! Люби его, понял?". Дорога впереди начинала полого спускаться,
уходя в тень аллеи из могучих серебристых тополей. А еще дальше на
вершине плавного холма виднелись крыши городка:
- А ваша мать жива, Ник?
- Да. Но я давно не видел ее:
- Это вы зря. Так вот живешь, живешь, а потом: А главное -
непонятно почему:
Как интересно,- сказал Говард, оглядываясь.- Тот "фордик" может
выжать сорок миль, только падая с отвесной скалы. Тем не менее от нас
он не отстает.
Ганстеры или полиция.
- С вашей полицией я дела еще не имел,- сказал я, - а один
знакомый гангстер у меня уже есть.
- Не люблю ни тех, ни других,- сказал Говард и уселся поплотнее.
Мотор взревел.
Воздух, горячий и плотный, ударил в щеку, затрепетал - как будто
бы над ухом развевалось маленькое знамя.- Говорите прямо, Ник, что вы
хотите от бедного сочинителя?
- Вы в одиночку занялись очень опасным делом, Роберт! - из-за
ветра я почти кричал.- Я приехал, чтобы прикрыть вашу спину!
- От тех парней, что сзади?
- Может быть! А может быть, от тех, которые впереди! Еще не знаю!
- Здесь не Чикаго! Этим парням придется иметь дело не только с
нами!
- Может быть, да, может быть, нет! Даже техасцы предпочитают иметь
дело с теми врагами, в которых верят!
- Ничего не понимаю!
- Вы докопались до какой-то тайны! И на вас обратили внимание!
- Ник, закройте окно! Ни черта не слышно!
Я поднял стекло. Оглянулся. "Фордик" приотстал, но упрямо держался
в кильватере.
- Наверное, это души Бонни и Клайда все никак не успокоятся:-
Говард усмехнулся одними губами. - Ладно, Ник, про опасные дела мы
поговорим в более спокойной обстановке:
Он поднял стекло со своей стороны и еще вдавил педаль.
Мы влетели в аллею, как в ущелье меж белых, будто старая кость,
стволов.
Солнце замелькало. Чуть зеленоватая листва давала призрачную тень.
Мне остро вспомнилось вдруг детство - Тифлис? Поповка? - и я бегу мимо
штакетника и стучу палкой по доскам, и запах полыни, и летящий жук:
Огромный жук, сверкнув в последний миг золотом, пулей врезался в
стекло машины и размазался, на миг став похожим на страшную зеленую
пятерню.
Говард издал густой горловой звук. Мне показалось, что лицо его
превратилось в меловую маску. Потом меня бросило на него, и
моментально замерзшим взглядом я долго видел летящий на нас тополинный
ствол с ярко-красным по затеси знаком Иджеббала Зага:
9.
Нужно идти, надев на голову терновый венок,
чтобы сказать, о чем думает колодец.
Атуа Мата Рири
- Николай, нам нужно объясниться:- Николай Степанович прошелся по
номеру, глядя под ноги. - Николай, нам нужно:
- Что это ты сам с собой разговариваешь? - тревожно спросил
Коминт.
- У Анны Андреевны присказка такая была: помню, как ни придет
кто-то из нас поздно: "Николай, нам нужно объясниться." Теперь - как
шрам на память.
- И чего вам не жилось:- вздохнул Коминт. - Вон мы с Ашхен - сорок
лет скоро:
- Время было другое. Принято было практиковать свободную любовь. А
закалка старая. Вот и мучились:
- Теперь зато не мучаются: Какая твердая койка. Не мог ты в
приличной гостинице номер снять?
- Эту просто в случае чего не жалко: Все это чушь, Коминт. Все это
чушь. Ну-ка, давай разъясним себе нашу собственную диспозицию. Итак,
вот они мы. Врага мы вроде бы знаем в лицо, но не представляем, где
его искать. И мы знаем, что наш враг тоже имеет врага:
- Что значит - где искать?- перебил Коминт. - Каин и эта Дайна:
- Это форпосты. А я говорю об основных силах. Где они, сколько их.
Артиллерия, авиация:
- Понял тебя. Все равно: работать придется именно этих.
- Боюсь, что так.
- И тогда, если Каин прячется - то остается одно:
- Вот именно.
- Но баба должна быть крутая. Там, наверное, охранников
понапихано: и вообще неожиданно уже не получится: Будет веселее, чем в
Будапеште, нет?
- Да. Придется размять кости:
10.
Микилл: Тогда расскажи мне сперва о том, что
происходило в Илионе. Так все это было,
как повествует Гомер?
Петух: Откуда же он мог знать, Микилл, когда
во время этих событий Гомер был верблюдом
в Бактрии?
Лукиан.
Фамилия гавриловского брата, репортера из "Морды буден", была
Бортовой. С ним, опухшим от дешевой водки, Николай Степанович
столкнулся утром нос к носу в буфете гостиницы.
- Пристроил я ваше интервью в "Плейбой", - сказал Бортовой,
брюзгливо морщась; видимо, казалось ему, что с Николаем Степановичем
они расстались вчера. - Не фирма. Платят гроши:
- Здравствуй, Миша, - сказал Николай Степанович.
- Ах, да, не виделись же сегодня: Ну, тогда за встречу? -
предложил он, но денег не вынул.
- Знаешь, Миша, - сказал Николай Степанович, - вчера я молился,
чтобы нужный мне человек вышел из-за угла:
Он взял бутылку "Смирновской", две пиццы, пиццу нагрузил на
Бортового, а сам с бутылкой в руке пошел к выходу. В номере они сели
на койку, поставили тумбочку посередине, Николай Степанович разлил
водку в пластиковые стаканчики: себе поменьше, Бортовому побольше:
- Ой, хорошо, - простонал Бортовой, вытирая выступивший пот. -
Будто Фредди
Крюгер босичком по душе пробежался...
У Миши было чудесное свойство: пробыв в Москве неделю, узнать все
о жизни всех столиц. Кто замочил двух солнцевских, какую новую картину
нарисовали
Комар и Меламид, где можно купить видеокассеты всего по восемь
штук, с кем дружит Моисеев, какое отступное требуют от Вики
Городецкой, почему так странно хоронили Жискара д'Эстена, почем грамм
плутония в Кельне, куда делась партия термометров с красной ртутью,
зачем президенту Ельцину две абсолютно одинаковые лазуритовые
пепельницы, кто мерил Стрип и кого бил
Клинтон, и кто же, в конце концов, подставил на самом деле кролика
Роджера:
Знал он, разумеется, и самое главное: меню всех предстоящих в
обозримом периоде презентаций. Это был его хлеб: и в прямом и в самом
прямом смысле.
Одного он не знал: сколько заплатила QTV сибирским
телевизионщикам, хотя и сказал, что теперь наконец ребята смогли
заказать хороший итальянский передатчик.
- А в эфир это, значит, не попало? - спросил Николай Степанович. -
Как-то не по- хозяйски получается, не по-западному.
- Пока нет. Кьюшники говорят, что делают большой блокбастер,
готовят будто бы к выборам президента:
- При чем тут выборы? - Николай Степанович повернулся к стене и
стал рассматривать гравюру, изображавшую восход солнца в таймырской
тундре. Эта гравюра, принадлежащая резцу знакомого художника, с
пугающим постоянством преследовала его во всех гостиницах страны:
