В прошлом году в Гвоздево мы с Командором, дуря, уплыли километров за
десять от берега - два с половиной часа умеренного темпа, - и нас
вылавливал пограничный катер. Мы ныряли и не давались. Доктор Морита
говорил потом, что этот заплыв и стал последней каплей, переполнившей чашу
терпения моего миокарда. Может быть, может быть. Сегодня мы поплавали
совсем немного, и Командор поволок меня на берег.
- Где "бэшники"? - спросил я в воде.
- Снимают груз.
- Сегодня?
- Рейс задержали на сутки, что-то со шлюзами.
- А то можно было бы уже начать.
- Лишние сутки проживем, - Командор хихикнул.
- И то верно...
Груз: приборы, оружие, взрывчатка - находился в секретном отсеке
круизного лайнера "Дон" ("Из Ливерпульской гавани всегда по
четвергам..."); о существовании отсека не подозревал даже капитан; попасть
в него можно было только снаружи, имея специальный ключ. Значит, контейнер
снимут сегодня... контейнер самоходный, но скорость его невелика. Значит,
что-то серьезное можно начать делать только завтра днем. Ладно.
Стряхивая воду на самых красивых девушек, попадавшихся нам на нашем
пути, мы подошли к команде А и непринужденно расположились среди них.
Преимущество встреч на пляже: невероятно трудно выследить тебя. Все голые,
все плюс-минус одинаковые. Недостаток: не менее трудно засечь слежку. Но с
этим пока придется мириться... Команду А набирал Командор, но всех этих
ребят я знал, и неплохо: Крупицын Дима и Крупицын Сережа - не братья,
просто из одного детдома, там им дали фамилию воспитателя; Яша Штоль; Гера
Москвич; Сережа Панин; Сережа Кучеренко - черт побери, одни Сережи, других
имен нет, что ли? И девочки, наша лейб-гвардия: Валечка Иванчук,
маленькая, курносая, завяжи ей бантик - сойдет за семиклассницу; и Саша
Полякова, роскошная блондинка с фигурой Венеры, вся бронзового цвета,
окружающие парни так и пялятся. Наши знают, что пялиться бесполезно,
Сашенька холодна, как лед, была у нее в детстве психотравма. Мы с
Командором проглотили по стакану пива и растянулись на полотенцах. Гера
крутил настройку приемника. На самом деле это был не приемник, а детектор
микрофонов. Направленным, издали, нас тут не взять: пляж плоский, шумный.
Не обнаружив ничего, Гера поставил звуковую защиту - так, на всякий
случай.
- Ну вот, ребята, - сказал Командор, - Пан прибыл, теперь дело
пойдет.
- Да уж, - сказал Панин, щурясь на меня. После акции в "Самсоне" ему
не за что меня любить. - Теперь пойдет...
- Все откладывается на сутки, - сказал я. - К сожалению. Но
заготовками давайте займемся сейчас. Девочки, вы пойдете погуляете по
окрестностям и снимете двух, а в идеале трех грузин. Лучше молодых.
Обязательно грузин - не промахнитесь. И постарайтесь, чтобы это была
полная компания, чтобы никто за кадром не остался.
- А если пятеро? - наклонила голову Валечка.
- Переварим, - сказал я. - И ведите к себе. Ну, а Крупицыны обеспечат
остальное.
- Живыми - всех? - уточнил Дима.
- Всех, - отрезал я.
- А зачем Крупицыны, - лениво сказала Саша. - Мы и сами...
- Конечно, - сказал я. - Затрахаете их до полной неподвижности.
- Например, - согласилась она.
- Нет, с Крупицыными надежнее, - сказал я. - Это как лонжа.
Сашенька откинула со лба волосы и стрельнула в меня глазами - так, в
четверть силы.
- Ладно, - протянула она.
Отвести от Саши взгляд было почти невозможно. Я и не пытался.
Сашенька была яркая, привлекательная, манкая, но к телу своему относилась
только как к инструменту, не получая от процесса ни малейшего
удовольствия... но все время хотелось об этом забыть и попытаться
совершить чудо.
Девочки подхватили свои халатики и туфельки и пошли к нашей с
Командором стоянке. Им смотрели вслед.
- Слушай, Пан, - сказал Командор, - я все забываю спросить: а почему
"Пятое марта"?
- Пятого марта сорок четвертого года немецкие войска вошли в Тифлис.
Это конец независимости Грузии.
- Вот оно как... Долго держались: больше трех лет.
- Долго, - согласился я.
7.06.1991. ОКОЛО 20 ЧАС. ПЕРЕКРЕСТОК БОЛЬШОЙ И МАЛОЙ БРОННЫХ.
КАФЕ "ГЕНЗЕЛЬ И ГРЕТЕЛЬ".
Я тихонько объяснял Гансу, что надо сделать, а он слушал и
соглашался: конечно, какие могут быть проблемы? Да, да, разумеется... Мы
сидели в крошечном кабинетике, передо мной стояла чашечка кофе и блюдо с
пирожными, и я никак не мог понять, почему меня от взгляда на них тошнит -
пока не вспомнил, что не ел с утра. С поезда. Ганс задумчиво поскреб свои
подбородки, покачал головой: горячее бывает только до пяти... но можно
посмотреть, не осталось ли чего из закусок. Я был готов на все. Ганс
принес поднос, сплошь заставленный маленькими пластиковыми тарелочками.
Одного только языка - пять порций. Хлеб рижский, похвастался Ганс.
Очаровательно... Пойду к клиентам, сказал Ганс, если что надо... Спасибо,
Ганс. Думаю, этого хватит.
Ганс не был нашим агентом в полном смысле слова. Просто он однажды
провел две недели на борту пассажирского "Юнкерса", захваченного
мальчиками из "Зари России". Мальчики требовали освобождения своих из
тюрем, а также, в виде бесплатного приложения - восстановления России в
границах 1914 года. "Юнкерс" мотался по аэропортам, пока не долетел до
Бухары. Там мы его ждали - накануне эмир встречался с Толстым, и о чем-то
таком они договорились. Мальчиков взяли без выстрела: просто впрыснули в
систему вентиляции усыпляющий газ. Все это произвело на Ганса достаточно
сильное впечатление, чтобы он сам предложил нам свои услуги. Теперь через
него мы получали кой-какую необходимую информацию, а его кафе стало нашим
почтовым ящиком и складом НЗ. Теперь, похоже, "Гензель и Гретель" послужит
нам треффпунктом... хотя это уже следующая стадия операции... но, пожалуй,
самая главная...
Я не заметил, как смел все. Включая пирожные. В брюхе возникла
приятная тяжесть. Как это Ганс таскает свой дирижабль? Побегай-ка весь
день... Закатное солнце отражалось в черно-зеркальных гранях
небоскребов-близнецов: РТА и издательского комплекса "ИНФРА". На крышу
"ИНФРА" садился вертолет. Четверть девятого. Ну, что? Все на сегодня? И
кроме того - здесь пять минут ходьбы... и деньги с собой... Почему-то
сохло во рту. Я спустился в бар, взял две банки пива и вернулся. Пять
минут туда и час там. Командор скучает в машине. Ну, поскучает еще. Как
там, интересно, наши девочки? Наверняка в каком-нибудь дорогущем ресторане
- позволяют угощать себя. Да, и позвонить Кристе... с улицы позвоню. Идешь
или нет? Ч-черт... Я продолжал сидеть и тупо дул пиво. Так. Случая больше
может и не представиться, напомнил я себе. Последний тихий вечер. Появился
Ганс, поманил: к телефону. Это была Валечка. Голосок у нее чуть подсел.
Все замечательно, сказала она, как ты и говорил. Молодцы, сказал я, чего
уж... успехов. Гад же ты, сказала она и повесила трубку. Я набрал номер
Кристы. Занято. Посидел, о чем-то напряженно думая, и набрал еще раз.
Опять занято. Ладно, Ганс, сказал я, пойду. Значит, завтра Сережа появится
- часа в два. Да, забыл спросить: как с финансами? Нормально? А то мог бы
подбросить...
Командор не скучал. В руках у него был вечерний выпуск "Садового
кольца" на немецком, и читал он так внимательно, что не обратил на меня ни
малейшего внимания. Я пристегнулся, пристегнул его, завел мотор. Командор
продолжал читать. Пришлось вынуть из его рук газету.
- Куда едем? - голосом таксфарера осведомился Командор.
- К Пречистенским воротам.
И - хрен. Под сложносочиненным светофором при выезде на Никитские мы
застряли. По бульвару валило какое-то шествие. Толстозадый фургон, стоящий
перед нами, перекрывал почти весь обзор, а мою попытку выйти из машины
пресек патруль. Что забавно - в колонне было немало негров, и флаги над
головами развевались какие-то экзотические. Кричали, пели - не разобрать.
- Что интересного в газете? - спросил я.
- Вот это самое, - Командор ткнул пальцем вперед. - Почитай,
почитай...
Ага, вот оно, это самое: сто сорок женщин в Москве объявили
голодовку, чтобы не допустить отправку в Африку русского территориального
корпуса. На что фон Босков резонно замечал: если треть африканских
концессий принадлежит русским промышленникам, если из белых фермеров
каждый четвертый русский, то почему бы русским юношам не поучаствовать в
защите их интересов? Почему опять, в который уже раз, вся тяжесть
периферийных войн должна лечь на немецкий народ? Комментатор газеты, некий
Козлов, окольными, полуразмытыми фразами пытался объяснить и фон Боскову,
и читателям, что это все верно, но при нынешних непростых обстоятельствах
не лучше ли пренебречь формальной справедливостью, чтобы не утратить нечто
большее? Пол-полосы занимала стилизованная карта мира: полосатый Союз
Наций, красный Рейх, желтая Япония, зеленая Сибирь. Белыми оставались
Британия, Африка и европейская Россия. На них красовались жирные
вопросительные знаки. Над картой было: "После Москвы..." Имелось в виду
Совещание.
Н-да... посидеть бы и подумать над этой картой. Чертова война в
Африке - как бритва у горла этого старого мира, такого, казалось, прочного
и надежного... три равновеликие империи и Сибирь между ними - Сибирь,
делающая бизнес в том числе и на своем геополитическом положении - в
центре мира... и вот теперь одно лишнее движение, и покатятся головы.
Впрочем, наверное, война - только симптом, а на самом деле все сложнее,
ведь, скажем, еще пять лет назад нынешняя ситуация - вся - была просто
немыслима, а отправка территориального корпуса туда, куда требовали
интересы всего Рейха, воспринималась бы как дело чести. Вспомнить Бирму,
вспомнить Месопотамию... Нет, что-то происходит с людьми, и поэтому
веселые послушные негры начинают резать белых, а британцам приходит в
голову, что американцы их не столько защищают, сколько оккупируют, потому
что страны, завоеванные когда-то Германией, живут лучше и свободнее, чем
отстоявшая независимость Британия, а русских вдруг потянуло на
воссоединение разделенной когда-то России, хотя вряд ли кто объяснит,
какой в этом практический смысл, и уж подавно никто не скажет, как это
можно сделать без массированного кровопролития. И еще я подумал, что в
поведении больших масс людей - народов, наций - проступает что-то общее с
поведением человека, лишенного чувства боли. Никогда не знавшего, что
такое боль. И потому способного на самые замечательные эксперименты над
своим телом... Додумать я не успел: Командор, как гонщик, на вираже обошел
фургон и погнал по бульвару. Я оглянулся и успел заметить: за колонной
демонстрантов шла шеренга солдат в белой тропической форме.
- Дальше куда? - откинув голову и как бы принюхиваясь, спросил
Командор.
- До станции подземки.
- И?..
- Спустишься вниз, сядешь в поезд, доедешь до Кузнецкого, там
пересядешь - и до конечной. Дальше - автобус сто двадцать девятый.
- То есть ты меня выгоняешь?
- Проследишь, чтобы живцов взяли гладко. И второе: надо найти два
"мерседеса", за ночь перекрасить под полицейские, оборудовать
соответственно. И поставить... - я задумался.
- Можно оставить в том же боксе.
- Он что, такой большой?
- Семь на одиннадцать.
- Нормально. Хорошо, пусть там и стоят.
- Взять в прокате?
- Лучше просто угнать.
- Знаешь, у дорожной полиции есть еще "Хейнкели-Ф". Я тут приметил
