дорогим достоянием короля, об этом не знал никто. Собранное втайне, иногда с
риском разоблачения, то, что лежало под крышкой, было символом жизни,
сладостным и запретным, после его вынужденного отречения и коронации.
Если бы кто-нибудь узнал о его намерениях, ему досталось бы множество
упреков, поэтому каждый раз, когда он пополнял сундук, в уголке его сознания
шевелилось чувство вины, но тут же подавлялось. Синил готов был повиноваться
лишь более высоким наущениям, чем те, что исходили от людей, пусть даже
дерини. Ничто не остановит его в стремлении к конечной цели. Только надо
действовать так, чтобы никто ничего не знал.
Испытывая тайную радость, Синил опустился на колени и, коснувшись
потайных кнопок, открыл запоры. Когда он поднимал крышку, его руки тряслись.
Дрожь не прекращалась до тех пор, пока он не начал перебирать содержимое
сундука.
Первый слой служил для маскировки. Он придумал так на случай нечаянного
любопытства, хотя вряд ли кто-то посторонний мог добраться до заветного
сундука в его покоях. И все же осторожный Синил положил поверх всего
остального свой почти новый коричневый плащ.
Он скрывал настоящие сокровища. Он убрал в сторону коричневую ткань,
обнажилась ослепительная белизна-- тщательно подобранное, полное
священническое облачение;
здесь было все, кроме самой важной ризы для совершения мессы.
Синил любовно гладил ослепительную ткань шапочки и стихаря и прочный,
ладно сделанный шнурок-пояс с его белоснежными кисточками, благоговейно
тронул вышивку на епитрахили и прижал ее к груди.
Однажды, возможно, очень скоро, он снова наденет все это, чтобы служить
мессу, ему не позволяли этого вот уже год с лишним. Конечно, облачение было
не главным, потому что Господь будет судить его по душе, а не одеждам. Не
для него это было важно. Он хотел принести чистую и совершенную жертву.
По приказу человека он не отступится от того, что Бог назначил ему с
рождения. Никакие слова архиепископа не в силах изменить этого. Как говорит
писание, он был священником на веки вечные. Какое значение имеет то, что для
окружающих он вынужден быть королем? Наедине с самим собой он остался верен
своим обетам и вновь обретал Бога. В нем-таки жили два человека: король
Синил и отец Бенедикт.
Одной рукой он уложил шапочку и стихарь на место, другой все еще
прижимая епитрахиль к груди, благоговейно осмотрел лежавшее в сундуке-- это
его священные одежды, они еще послужат ему.
На самом дне, аккуратно завернутые, лежали его потир и дискос-- золотая
чаша и маленькая золотая тарелочка, которые он добыл из королевской
сокровищницы несколько недель назад. В тот день на посту был не слишком
сообразительный стражник, ему и в голову не пришло удивиться, зачем обычно
не в меру бережливому и воздержанному во всем королю потребовались такие
роскошные вещи.
Снова укладывая сундук, он улыбнулся, трепетно коснулся губами
епитрахили и положил ее сверху. Придет время, очень скоро, а теперь...
Синил весь был в блаженном прошлом, вдруг стук в дверь вернул его к
действительности.
-- Кто там?
Он закрыл сундук, запер его и встал, чувствуя себя виноватым.
-- Ваше Величество, это я, Алистер Каллен. Можно поговорить с вами?
Каллен!
Синил застыл в смятении, бросил взгляд на сундук, соображая, мог ли
настоятель что-то видеть сквозь дерево двери и сундука. Затем он покачал
головой, поправил одежду и быстро подошел к двери-- пожалуй, даже дерини не
могли проделать подобного.
Он глубоко вздохнул, успокаиваясь, вытер влажные ладони о бедра,
положил руку на засов, окончательно взял себя в руки, отодвинул засов и
выглянул в щелку.
-- В чем дело, отец Каллен?
-- Я тревожился за вас, Государь. Если позволите, я хотел бы войти и
поговорить. Я зайду попозже, если появился не вовремя.
Синил внимательно изучал лицо своего посетителя, не замечая признаков
обмана. Разумеется, он не мог считывать мысли с дерини, как с обычного
человека, но, казалось, Каллен не ищет ничего, кроме того, о чем просит.
Пожав плечами, Синил отступил, в сторону, освобождая вход. Каллен вошел
с изъявлениями благодарности и склонился в поклоне.
Синил запер дверь и начал мерить шагами комнату, сцепив руки перед
собой.
-- Вам нет нужды беспокоиться о моем душевном состоянии, святой отец,--
сказал он после минутного молчания.-- Должно быть, вы понимаете, меня
потрясли события нынешнего дня. Если я показался небезупречным, прошу меня
извинить.
-- Да, показались,-- отвечал стоявший неподвижно Каллен.-- Вы доставили
Рису много хлопот.
-- Понимаю. Я же сказал, искренне сожалею. Король остановился у
северного окна, поставив ногу на каменную скамью, выступавшую у стены.
Каллен последовал за ним и заговорил, глядя в королевскую спину.
-- Вы были чересчур резки с Камбером, не так ли? А ведь он немало
сделал для вас.
-- Неужели?-- прошептал Синил.-- А разве он заботится не о режиме,
который сам и создал? Пусть он оставит меня, святой отец. Ему не по нраву
мои поступки, пусть смирится с этим, как я смирился с моим положением.
-- А вы смирились со своим положением?
В вопросе викария не слышалось никакого подвоха, но Синил на мгновение
обмер, а потом смущенно отвернулся.
Что известно Каллену? Может, он и сейчас читает в его мозгу?
Король судорожно глотнул и заставил свои мысли успокоиться. Разумеется,
Каллен не касался его сознания. С умением и возможностями, которые Синил
получил от дерини, он приобрел полную власть над своим мозгом и множеством
других вещей. Он знал, что теперь дерини не в состоянии узнать его мысли.
Каллен никак не мог сделать этого.
Он полуобернулся к настоятелю, избегая встречаться с ним взглядом.
-- Было очень одиноко, святой отец. Но я пережил.
-- Так-таки пережили?
-- А что еще оставалось делать?-- Он с упреком взглянул на Каллена.--
Ваши друзья-дерини отняли у меня бесценный дар, заменили сияние моей веры
холодом и тяжестью короны. Даже те, кому я верил, в конце концов предали
меня.
-- Предали вас?
-- Больше других повинен Камбер с его дутыми принципами и безупречно
правильными поступками. И архиепископ. Он запретил мне быть священником,
объявив, что долг призывает меня за стены монастыря. И Эвайн...-- он
уставился в пол и шумно глотнул.-- Эвайн, которую я считал своим другом, та,
которая понимала меня. Она использовала мое доверие, чтобы сделать послушным
Камберу и его заклинаниям. И вот теперь я один, не решаюсь довериться
никому, лишенный своего священного сана, живущий во грехе с навязанной мне
женщиной, отец болезненных малюток, чьи недуги-- мое наказание за грехи...
Он умолк, всхлипнув, склонил голову, пытаясь справиться со слезами
горечи. Возможно, это и удалось бы, если бы Каллен не приблизился и не
положил руки на его плечи.
Синил безутешно расплакался. Его не смущало то, как он жалок, весь в
слезах, уткнувшийся в плечо настоятеля; это скорее утешало короля перед
лицом неисчислимых страхов в прошлом, настоящем и будущем. Наконец здравый
смысл возобладал в нем, король отстранился от Каллена и вытер рукавом
покрасневшие глаза. Пока Синил пытался вернуть себе эмоциональное
равновесие, пауза делалась все более неловкой.
-- Прошу прощения,-- в конце концов прошептал он.-- Мне следовало бы
лучше владеть собой. На... на мгновение мне показалось, что я могу доверять
вам.
Каллен склонил голову, потом взглянул на Синила.
-- Я хочу помочь вам,-- тихо произнес он.-- Я знаю, вам пришлось
нелегко. Если бы я мог как-то исправить то, что было сделано, не подвергая
королевство опасности...
-- Вот ключ ко всему, святой отец, вы сами сказали,-- в голосе Синила
звучала горечь,-- "не подвергая королевство опасности". Королевство стоит
выше короля. О, я знаю это. И в определенном смысле согласен, если это
правило касается других.-- Он вздохнул.-- Простите меня, святой отец. Я
знаю, вы хотите, как лучше, но...
Его голос замер. Синил знал, что, каким бы милым не казался ему Каллен,
тот по-прежнему оставался дерини, вовлеченным в дела Камбера и остальных. Он
водил пальцами по оконной раме и смотрел на дождь, не замечая его.
-- Вам что-нибудь еще нужно, святой отец? Если нет, я хотел бы остаться
один, если не возражаете.
-- Ничего, что не может быть отложено до следующего раза. Ах да, утром
Джебедия собирает военный совет, чтобы окончательно определить нашу военную
стратегию. Он думает, и я согласен с ним, что ваше присутствие оказало бы
моральную поддержку. Постарайтесь держаться увереннее.
-- Неужто я действительно нужен?-- капризно произнес Синил. Он
повернулся к Каллену.-- Что понимает бывший священник в военных делах,
святой отец? Впрочем, я со своим сверхневежеством понимаю, что положение
неравное.
-- Все меняется,-- ответил Каллен.-- К началу заседания может быть
получена дополнительная информация.
Сами по себе слова были нейтральны, но Синил почувствовал в речи
викария некий пророческий тон, и это возбудило его интерес. Склонив голову,
он с любопытством оглядел настоятеля.
-- Вы ожидаете изменения ситуации?
-- Не ожидаю, но у нас есть определенные надежды. А почему вы
спрашиваете?
-- Мне послышались нотки...-- Он посмотрел в пол, размышляя над тем,
что сказал Каллен и о чем умолчал, потом снова поднял глаза.-- Неважно.
Пожалуй, это как раз то, что мне хотелось услышать. Вы же знаете, мне не
безразлична наша военная ситуация, несмотря на все мои речи.
-- Порой мысли претворяются в молитвы.-- Каллен улыбнулся.-- Кстати, у
меня есть новости, вам, вероятно, еще не известные. Я сам узнал о них только
вчера.
-- Да?
-- Вы без сомнения, помните, что епархии Ремутская и Грекотская были
свободны какое-то время. Имр отказался заполнить вакансии, будучи неуверен,
что на выборах посчитаются с его предложением. Однако, руководствуясь тем,
что в ваши планы входит возвращение столицы в Ремут, архиепископ Энском
решил восстановить архиепископскую епархию Ремутскую.
Синил кивнул/
-- Я знал об этом, Роберт Орисс, мой брат по Ордену, вскоре наденет
лиловую сутану.
-- Он заслужил ее,-- согласился Каллен.-- Но вы могли не слышать о том;
что и Грекотская епархия тоже восстановлена, а теперь архиепископ и синод
назначили меня руководить ею. Через несколько месяцев, как только окончится
война, мы с Робертом получим ваше благословение/
-- Вы-- епископ Грекотский!-- прошептал Синил. Радостное выражение на
его лице сменилось разочарованием,-- Но это так далеко отсюда и в нескольких
днях езды от Ремута. Значит, я никогда не увижу вас.
Каллен беспомощно пожал плечами.
-- Даже став епископом Грекотским, я надеюсь некоторое время проводить
в столице, где бы она ни была. Но я тронут вашим беспокойством, Государь. В
связи с этим назначением у меня тоже весьма противоречивые чувства, этому
несколько причин. Разумеется, я рад вернуться в Грекоту. Вы ведь знаете, я
учился там. И приветствую предложение восстановить там епархию. Но
заботиться о стольких душах сразу весьма обременительно. Это означает
неизбежное расставание с моими михайлинцами.
-- Михайлинцами... Правильно. А я и забыл. Вы не можете сохранить за
собой оба поста?
-- Нет, но, может быть, мой преемник будет руководить Орденом лучше,
чем я. Даже с той щедрой поддержкой, которую вы оказываете, уйдут годы на
то, чтобы восстановить все потерянное при Имре.
-- Вы несли потери ради меня,-- Синил растрогался.-- Чем я смогу
