Стук колес ворвался в уши Турусова после этих слов Леонида
Михайловича. Турусова словно с неба опустили, или разбудили резко. Четверо
уже собирались выйти на ходу из вагона в темноту этой вечной ночи, куда
они всегда уходят и откуда всегда возвращаются.
- Постойте! - выкрикнул Турусов, почувствовавший, что какой-то важный
вопрос остался нерешенным.
Те обернулись в медленном плывущем движении, и вдруг цепким кошмарным
эхом зазвучал в вагоне крик. Он метался по вагону несколько долей секунды,
царапая и заставляя кровоточить уши, и резко исчез, словно выскочил в
открытые двери и его смело встречным ветром.
Турусов широко открыл глаза. У дверей, обернувшись к нему, стояли
трое в плащах и шляпах.
- Что вы хотели? - спросил главный.
- А ящик? Как с ящиком... он же в накладной...
- Не волнуйтесь, - посоветовал главный. - Может быть, я верну его вам
в следующий раз. Обидно, что он не успел выстрадать право на признание...
- последняя фраза уже не касалась Турусова. Она была сказана себе, четко и
негромко.
Трое вышли в темноту, наполненную до краев шумом идущего поезда.
Турусов задвинул двери и, прислонившись к ним, замер, чувствуя
опустошенность и свою собственную ничтожность в этом излишне конкретном
мире.
Утро застало Турусова спящим на соломе в совершенно незнакомом вагоне
довоенного образца. Под головой - его же вещмешок. Пахнет коровником.
Турусов проснулся бодрым, но сразу сник, увидев, где он находится.
Поезд шел очень медленно.
Турусов порылся в вещмешке. Обрадовался, найдя там магнитофон и
бумаги Смурова, которые, как думал сопровождающий, еще пригодятся и
помогут внести ясность в какую-либо будущую темноту.
Вагон был узким и коротким. В обеих стенках было по два маленьких
решетчатых окна. Турусов прильнул к стеклу и обомлел: вагончик толкали по
рельсам несколько крепких невзрачно одетых мужчин. Турусов расслышал чужую
незнакомую речь.
Вдруг вагончик натолкнулся на что-то и от удара Турусов грохнулся на
деревянный пол. Падая на спину, он выставил назад локти, чтобы смягчить
удар, и правым выбил прогнившую доску. Локоть ушел вниз.
В углу вагончика открылась маленькая дверца и внутрь возбужденно
заскочил парень лет двадцати пяти, светловолосый во всем клетчатом. Не
обращая внимания на Турусова, он жадно осмотрел все стены, потрогал
потолок, потопал по скрипящему полу, проверяя состояние досок. Потом стал
у окошка и кому-то помахал рукой.
В вагон зашла молодая женщина с яркорыжими кудрями. Она так же
возбужденно оглянулась, потом обняла парня и поцеловала его. Они о чем-то
заговорили, перебивая друг друга и спеша сказать как можно больше, словно
у них был введен особый комендантский час, после которого разговаривать
запрещалось.
- Что это за язык? - думал Турусов. - Куда я попал? Еще не хватало за
границей оказаться!
Парень внимательно посмотрел на сопровождающего, как будто только
сейчас его увидел, и что-то сказал ему, ехидно улыбаясь.
Турусов развел руками.
Парню понравился жест и он снова заворковал со своей женщиной.
- Вы русски? - вдруг спросила она.
- Да. - Турусов улыбнулся. - А вы откуда знаете русский?
- Мы его учили в школе.
- А где я нахожусь? - обеспокоенно спросил Турусов.
- Это Латфия, - ласковым бархатным голосом ответила женщина,
поглаживая парня по светлым волнистым волосам. - Кенгаракс. Очень
латфийская Латфия... Исвините, но это уше наш вагон.
- Как ваш? - поразился Турусов.
- Мы сдесь будем жить, - немного смущенно улыбнулась она. - Это
Кенгаракс.
Она так возвышенно произносила это странное слово "кенгаракс", словно
оно обладало магической силой и было ответом на все мировые вопросы.
Парень подошел, взял Турусова за локоть и повел к двери.
- Вы увидите, - в спину сказала женщина.
Турусов выглянул и действительно увидел.
Перед ним длинными бесконечными составами стояли такие же вагончики
на ржавых рельсах узкоколеек. И колеса этих вагончиков намертво приржавели
к рельсам, а из труб, которыми вагончики заглядывали в небо, валил дымок,
как из зимних избушек. Между вагончиками на натянутых веревках сушилось
белье. Какая-то женщина в пуховом платке шла с ведром к колонке, у которой
уже стояла маленькая очередь в пять-шесть человек. И к каждой входной
дверце вагончиков было пристроено деревянное крыльцо.
Парень с гордостью обвел жестом руки эти обжитые составы и
удивительно мягко и нежно произнес: "Кенгаракс".
- Ви нам помошете немношко? - женщина дотронулась до плеча Турусова.
- Конечно, - автоматически ответил завороженный сопровождающий.
- У нас почти нет мебели, - женщина показала рукой куда-то влево.
Они спрыгнули на землю.
Турусов увидел, что вагончик уткнулся буферами в своего же, но более
обжитого, собрата. На соседнем белой краской было выведено: "169 ul. Раvla
i Кlаvdii". Светловолосый парень принес жестянку с краской и кистью
написал на бывшем вагончике Турусова "ul. Раvla i Klavdii, 170".
Женщина, отбросив свои огненно рыжие кудри назад, отошла к дереву,
под которым стоял стол, несколько стульев и трюмо с высоким зеркалом.
Мужчины занесли мебель в вагончик, а женщина принялась примерять ее к
стенам и окнам своего нового жилища. Прошло не меньше двух часов, прежде
чем она осталась довольна. Трюмо теперь окончательно стояло между двух
окошек с правой стороны, а свет на зеркало падал из двух окошек, тех, что
слева. В левом же углу поставили стол и два стула, а другие два стула
поставили рядом друг с другом в противоположном углу спинками к узкой
поперечной стенке. После этого парень и рыжеволосая женщина сели на
стульях рядом. Он с любовью, бережно взял ее ладонь в свою. И они
замолчали, замерли.
Турусов любовался ими минут пять, пока не задумался, что может
обозначать их парное молчание, их неподвижность... Потом ему стало не по
себе и он, спрыгнув на землю, неспеша пошел вдоль жилых составов.
Дорогу перебежала стая ребятишек, гнавшихся за черной кошкой.
Впереди, прихрамывая, шел лысоватый мужчина. Он что-то бурчал себе под
нос. Турусов поровнялся с ним и услышал чистую русскую речь. Лысоватый
шептал: "Боже мой, как хорошо! Как все прекрасно здесь! Какая
благодать!.."
- Извините, о чем вы? - Турусов вопросительно сквозь стекла очков
глянул на случайного спутника.
- Да вы посмотрите вокруг! Пустыня! А здесь оазис гармонии! Сущий
рай! Живут люди, любят друг друга так, как нигде не любят. Каждый
остановил свой поезд и сделал его своим домом. Они же творят свою судьбу и
никакое общество им не помеха!
От восторженности спутника Турусову стало грустновато. Пустыня!
Какая? Где? Что он имеет в виду? Духовную пустыню, в которой мы живем?
Место действительно странное, и люди в нем... И название - КЕНГАРАКС... А
улица называется именами Клавдии и Павла... Явно русские имена.
- Извините, а вы не знаете, кто такие эти Клавдия и Павел? - спросил
Турусов.
- Как же! Странно, что вы не знаете! Вы же русский человек!
(прозвучало с упреком) Эти люди, Клавдия и Павел, мать и сын-академик,
величайшие русские интеллигенты, подвижники новой жизни! Павел, сын
Клавдии, передал жителям Кенгаракса огромные суммы денег, все свои премии
и сбережения, которые сюда несколько раз привозила Клавдия, мать Павла,
святая старушка, искренне верующая в великую силу милосердия и
человеколюбия. А как все символично: русские интеллигенты отдают последнее
ради блага чужой нации! И не подумайте, что эти люди - жители Кенгаракса -
не оценили величайший душевный подвиг удивительной русской семьи! Они
установили недалеко от центральной водозаборной колонки маленькую каплицу
святой Клавдии и чтут ее, как свою благодетельницу. Жаль, что сам Павел,
сын Клавдии, еще ни разу не побывал в созданном с его помощью Кенгараксе.
Он очень далеко, и как настоящий русский интеллигент-ученый, до фанатизма
предан науке...
- "Здесь русским духом пахнет", - вспомнилась строка из сказок, и
Турусов поежился, словно налетел холодный ветер.
Они шли к началу улицы Клавдии и Павла, вдоль бесконечных обжитых
вагончиков.
Спутник Турусова все славословил и славословил великую русскую семью,
будто эти двое восстановили мир и процветание в какой-нибудь далекой
туземной стране. Турусов слушал уже не так внимательно, как по-началу.
Впереди показался просвет - заканчивались вагончики и начиналось поле
перепаханного синезема.
- А вот и каплица! - спутник потащил Турусова под руку к маленькой
часовенке. Там висела фотографическая икона в старинном окладе, под ней
горели свечи.
Подойдя ближе, Турусов протер очки, чтобы получше рассмотреть святую,
и тут его прошиб пот: с фотографической иконы на него глядело
действительно добродушное, светящееся смиренностью лицо Клавдии Николаевны
- старушки, ехавшей с ними в гостиницу "Факел" к сыну Павлу,
профессиональному деньгодобытчику.
Турусов оторопело уставился на икону, а перед глазами пробегали
воспоминания о том, как они втроем: Турусов, старушка и Радецкий, кушали
свежесваренную кашу в своем родном вагоне, а рядом, в противоположном от
служебного купе углу, стоял сопровождаемый груз, которого теперь лишились
и Турусов, и Радецкий.
- ...она приедет скоро, - договорил спутник.
- Кто? - снова вернулся в действительность Турусов.
- Клавдия, - взволнованно произнес лысоватый.
- И что будет?
- Крестный ход вдоль улиц Кенгаракса во главе с живой Клавдией. Потом
она посетит каждый дом-вагончик и выслушает просьбы и трудности каждого
нашего жителя, чтобы потом выполнить все пожелания и сделать нашу жизнь
еще краше...
- Так вы тоже здесь живете! - кивнул, задумавшись, Турусов.
- Конечно. Я Клавдию знал еще тогда, когда ни одного Кенгаракса не
было. Я здесь вроде мэра-любителя. Пока нет Клавдии, я тоже собираю
просьбы и пожелания, записываю их аккуратно и потом отдаю нашей
заступнице. А она-то уж...
- У вас есть история? - внезапно перебил его Турусов.
- А зачем она нам. Мы сегодняшний хлеб сегодня едим. А история, она
для тех, кто вчерашним живет...
Со стороны поля подул ветер и сразу почувствовался немного
горьковатый запах земли. Ветер освежил Турусова. Он отошел от каплицы,
стал на краю поля и увидел далеко-далеко на горизонте дома и деревья.
- Что там? - спросил он у спутника.
- Рига, - холодно ответил тот.
- Спасибо, - механически произнес Турусов и, утопая в синеземе,
проваливаясь по колено в похотливо-болотное месиво, пошел через поле, к
домам и деревьям.
- Стойте! Куда вы! - кричал в спину случайный спутник. - Не приносите
себя в жертву! Вы не перейдете этого поля!
- Ну это мы еще посмотрим! - упрямо подумал Турусов. - Мы еще не одно
поле перейдем!
Каждый шаг давался с трудом. Казалось, что стоит остановиться,
присесть или прилечь на синезем - и уже никогда не встанет Турусов, чтобы
идти дальше: отберет его земля от других досрочно и прорастет сквозь него
семя, и сам он пустит корни, самые длинные из которых достигнут неба и
нефти. И объединит он корнями своими всю землю, себя же при этом
потеряв...
Жирная земля, отливавшая синевой, громко чавкала, все глубже и глубже
заглатывая ноги Турусова и вовсю стараясь "укоренить" его, не дать ему
сделать следующий шаг.
Приближалась Рига. А сил уже не было, и Турусов то и дело падал
вперед, выставляя ладони, которые уже сделались черными от враждебной
