глаза, что она довольно миловидна). В конце концов, ровно в двенадцать
двадцать семь прибыл поезд. Я потому так точно запомнил время, что как раз
начал считать, когда же, наконец, доберусь до дому.
Поезд остановился, двери открылись. Из вагона напротив вышло
несколько пассажиров, а человек пять, считая и меня, вошло. Мне смутно
кажется, что всего нас в вагоне сидело не больше восьми или девяти. И еще
мне смутно кажется, что плачущая девушка сидела совсем рядом со мной. Но
все, что случилось в этом ничем не примечательном путешествии,
перепуталось теперь в моем сознании. И чем больше я об этом думаю, тем
меньше в чем-либо уверен.
Но одно я запомнил совершенно точно: в тот раз двери не закрывались
дольше обычного, и моторы нашего поезда выключились по крайней мере на
полминуты. А значит, когда мы отъехали от станции, было, наверно, что-то
около двенадцати двадцати восьми.
Мы проехали примерно секунд тридцать-сорок, ну самое большее -
минуту, когда я вспомнил о своем намерении испытать магнитофон. Положив
его на свободное сиденье рядом с собой, я подсоединил микрофон.
Мой магнитофон работает от батареек. Он один из самых маленьких,
выпускаемых у нас в стране, и рассчитан на пятнадцать минут записи на
одной стороне пленки. Поэтому перед тем, как его включить, я проверил,
сколько еще осталось пленки. Пленка была только-только начата. Мне трудно
судить точно, но минут на десять-двенадцать ее должно было хватить
наверняка.
К этому времени поезд уже набрал скорость, все кругом гудело, как
всегда в метро, и я, положив магнитофон на колени, включил его на запись.
Я хотел записать звуки движения в течение нескольких секунд, а когда поезд
остановится, послушать, что получилось.
Но вскоре после того, как я начал запись, в поезде, похоже, сломалась
система освещения. И (возможно, это игра воображения) мне отчетливо
показалось, что одновременно куда-то пропал гул мчащегося в туннеле
поезда. Я даже больше скажу: мне думается, что поезд каким-то неведомым
образом остановился.
Поймите, я достаточно хорошо знаком с законами физики и понимаю, что
многотонный поезд, несущийся со скоростью тридцать или даже сорок миль в
час, не может остановиться мгновенно. Особенно так, чтобы этого не
почувствовали пассажиры. И тем не менее, мне казалось, что в данном случае
обычные законы физики почему-то не работают.
Остановка, перебой в освещении или что это там было, продолжалось
всего каких-то несколько секунд. Потом снова зажегся свет, и поезд
помчался дальше как ни в чем не бывало.
Я покосился на магнитофон и протянул руку, чтобы его выключить. Он
проработал уже достаточно, и теперь мне хотелось послушать, что
получилось. И тут я замер. Катушки магнитофона все еще вращались, но одна
из них была пустой. Двести футов магнитной пленки, более десяти минут
записи, пронеслись, судя по моим ощущениям, за какие-то тридцать секунд.
Я оторопело глядел на магнитофон, пытаясь найти хоть какое-то
объяснение случившемуся. Я все еще глядел на него, как баран на новые
ворота, когда наш поезд, скрежеща тормозами, остановился у перрона
"Площади Пикадилли". Усилием воли собравшись с мыслями, я решил, что,
несколько перебрав белого вина, умудрился неправильно оценить, сколько
ленты оставалось на катушке. Понятия не имею, как это могло произойти - но
это единственное разумное объяснение и, безусловно, самое простое.
Выключив магнитофон, я хотел было послушать, что получилось, но так
как вся пленка смоталась, пришлось бы вновь вставлять ее в катушку, потом
перематывать... Честно говоря, не хотелось возиться. Кроме того, я
чувствовал себя усталым. Значительно более утомленным, чем несколько минут
тому назад. Словно огромная волна усталости накатилась на меня сразу после
того, как где-то между станциями в поезде погас свет.
В этот миг я понял, что происходит нечто необычное. Или вернее, не
происходит нечто обычное. Поезд прибыл на станцию уже довольно давно, а
двери все не открывались. С платформы до меня донеслись возбужденные
голоса - не то что-то доказывающие, не то протестующие. Когда же я
огляделся, у меня создалось впечатление, что с того момента, как мы
отъехали от "Зеленого Парка", нас стало несколько меньше. Но по дороге
двери не открывались.
Например, плачущая девушка. Она же сидела совсем рядом со мной... И
еще мне припоминался высокий угрюмый юноша в черной вельветовой куртке. И
пожилая седая дама с сумкой через плечо, на которой большими буквами было
написано В.Е.А...
Не имело смысла продолжать, ведь я точно не знал, сколько людей
находилось в вагоне до того, как мы тронулись в путь к "Площади
Пикадилли". Но я заметил, что все остальные пассажиры оглядываются так же
растерянно, как это, наверно, делал я.
Мужчина в котелке деликатно откашлялся.
- Что случилось - спросил он. - Мы кого-то потеряли по дороге? Мне
кажется, рядом со мной кто-то сидел, а теперь он исчез!
- Почему они не открывают двери? - поинтересовалась весьма
разукрашенная особа, догадаться о профессии которой не представляло
особого труда.
И в этот момент двери открылись.
Спор на платформе, похоже, разгорался. Носильщик и дежурный по
станции ругались с мужчиной в форме машиниста.
- Ну ладно, - горячился дежурный, - вы выехали с "Зеленого Парка"
вовремя. Я только говорю, что сейчас без пятнадцати час, а значит, на
"Площадь Пикадилли" вы опоздали на десять минут. Кроме того, из вашего
состава исчез этот чертов кондуктор и теперь черт знает, что будет дальше!
- ...! - машинист употребил одно из непечатных слов. - На моих часах
двенадцать тридцать пять. Я понятия не имею, что случилось с вашим
проклятым кондуктором, но приехал я сюда точно по графику!
Я посмотрел на свои часы. Они показывали двенадцать тридцать пять. Я
вышел на платформу. Там часы показывали двенадцать сорок пять.
- Что случилось - спросил я у носильщика.
- Вам всем придется немного задержаться, - ответил он. - Исчез
кондуктор. Мы позвонили начальству, спросили, что делать.
- Понятно... Кстати, ваши часы спешат.
- Вовсе нет. Мы их уже проверили.
Все больше и больше пассажиров выходило из вагонов. Они собирались
маленькими группками, о чем-то оживленно беседуя, или осаждали машиниста и
дежурного по станции бесчисленными вопросами. Я заговорил с парой человек
с наручными часами: интересовался, который, по их мнению, час. Почти у
всех часы показывали то же самое, что и у меня - двенадцать тридцать пять
- плюс-минус пара минут. Был только один пассажир, часы которого
показывали то же, что и станционные, но он утверждал, что всегда ставит
свои на десять минут вперед.
В конце концов на платформе появился полисмен. За ним - несколько
представителей Лондонской Транспортной. К этому времени распространился
слух, что из состава пропал не только кондуктор, но и несколько
пассажиров. Кое-кто все еще сидел в вагонах, терпеливо ожидая, когда поезд
вновь отправится в путь, но большинство высыпало на перрон, задавая
вопросы друг другу, отвечая на вопросы полисмена и господ из Л.Т., пытаясь
выяснить, что же, все-таки, произошло.
Вскоре приехали еще полицейские, а за ними по пятам - еще работники
Л.Т. Потом, пока все давали показания и записывали показания, фамилии и
адреса, специальная бригада быстро осмотрела туннель. Ни кондуктора, ни
пропавших пассажиров - ничего. И даже никакого объяснения перебоя в
освещении.
Единственное, что удалось установить в результате расследования, так
это то, что, кроме кондуктора, бесследно пропало по крайней мере еще пять
человек; все часы в поезде отстали на десять минут; произошел странный
сбой в системе освещения вагонов, и что мы все непонятным и внезапным
образом устали.
Прошло не менее получаса, прежде чем были записаны все показания, а
туннель осмотрен от начала до конца. Затем поезд, наконец, смог поехать
дальше с резервным кондуктором.
Больше с нами ничего не стряслось. Я добрался до дому в двадцать
минут третьего - очень усталый, очень удивленный и здорово рассерженный.
Как я уже сказал, на следующий день в газетах ничего не было об этом
необычном случае. Первое упоминание о пропавших, без всякой связи с
происшествием на линии Площадь Пикадилли, появилось только в среду.
Единственным исключением стала заметка о девятнадцатилетней девушке,
которая, перед тем как исчезнуть, вроде ехала на метро в понедельник ночью
в сторону "Холловей Роуд". Готов поклясться, что это та самая девушка,
которую я видел плачущей на станции "Зеленый Парк"...
Я никогда не верил в блокирование памяти. Но по собственному опыту
могу рассказывать, как такой блок работает. Он не дает вам увидеть
очевидное, не дает думать очевидные мысли, делать совершенно очевидные
поступки.
Я, разумеется, должен был сразу догадаться, что магнитофон,
необъяснимым образом использовавший десять минут магнитной пленки за
тридцать секунд, может содержать в себе ключ к пониманию того, что
произошло. И конечно, я должен был бы прослушать запись при первом же
удобном случае.
Но я этого не сделал.
Чертова машинка лежала в углу стола, прямо у меня под носом, целую
неделю, вплоть до того момента, когда я решил ею воспользоваться. Но даже
и тогда я не включил бы магнитофон, если бы не решился начать свою
повесть. Даже когда я слушал запись, я делал это лишь потому, что хотел
убедиться, что магнитофон не сломался дорогой. Совсем не потому, что мне
казалось, будто на пленке может быть записано что-то интересное.
Вот так работает блокирование памяти - просто, эффективно и
совершенно невероятно.
В общем, я не без удивления прослушал записанный на пленке разговор.
Услышав его один раз, я прослушал его второй, потом и в третий раз.
И вот что я услышал:
Голос девушки (возможно, той самой, что плакала): О, Боже! О, Боже!
Что случилось?
Голос мужчины: Где мы, черт возьми? Мы что, разбились?
Девушка (истерично): Я ничего не вижу! Пожалуйста, зажгите свет!
Я: Только не зажигайте спички! Здесь может быть горючий газ!
Мужчина: Я ничего не чую. Похоже, с этим все в порядке. Никто не
пострадал?
Голос юноши (того, что в черной вельветовой куртке?): Лично я - цел и
невредим.
Женский голос: Я думаю, я тоже.
Мужчина: Боже праведный! Посмотрите в окно!
Девушка: Звезды! Они не могут быть настоящими. Просто-напросто не
могут!
Я: Выглядят они весьма натурально! Черт возьми, вон река!.. Нет, это
же море!
Девушка: С моей стороны видны две луны.
Юноша: Две луны? Это... Это мираж.
Я (мрачно): Точно - две луны. И обе не наши.
Истерический смех девушки.
Юноша (зло): Немедленно прекрати!
Женщина: Может... может, мы все умерли?
Мужчина (с наигранной веселостью): Я как-то не ощущаю себя особенно
мертвым.
Звук открывающихся дверей.
Девушка (переходя на крик): Кто это?
Новый голос (очень высокий и с акцентом, словно голос индийца,
говорящего по-английски): Пожалуйста, оставайтесь спокойными. Опасность
вам не грозит. Я должен довести до вашего сведения, что вы принимаете
участие в научном эксперименте. Повторяю, опасность вам не грозит.
Я: Кто вы, черт возьми, такой?
Новый голос: Имена не имеют значения, сэр. Вам не о чем беспокоиться.
Женщина: Извините, пожалуйста, не могли бы вы сказать, где мы сейчас
