к скромному уровню финансовой надежности, которой они довольствовались до
перестрелки на станции Аркадяна. К сентябрю или октябрю платить по
закладам будет невозможно.
Однако Джек был в силах хранить все эти тревожные мысли при себе,
частично потому, что знал, что у других людей есть свои тревоги и что
некоторые из них могут быть посерьезней, чем у него. А также и потому, что
был оптимистом, верующим в лечащую силу смеха и позитивного мышления. Хотя
некоторые его друзья думали, что его отношение к напастям - это бравада,
но он с этим ничего не мог поделать. Насколько себя помнил, таким
уродился. Когда пессимист глядел на стакан вина и видел его полупустым,
Джек не только видел его полуполным, но еще и воображал, что это лучшая
часть бутылки, которую ему предстоит выпить. Он был в гипсовом панцире и
временно нетрудоспособен, но чувствовал, что спасен и избежал постоянной
нетрудоспособности и смерти. Он испытывал боль, конечно, но многие люди в
этой же больнице страдали от боли пострашней. До тех пор, пока стакан не
пустеет и бутылка - тоже, он всегда будет предвкушать следующий глоток
вина, а не сожалеть о том, что так мало осталось.
В свое первое посещение больницы в марте Тоби испугался, увидев отца
обездвиженным, и его глаза наполнились слезами, даже хотя он прикусил
губу, задрал подбородок и пытался быть мужественным. Джек сделал все
возможное, чтобы свести к минимуму эффект от серьезности своего положения.
Настаивал на том, что он выглядел тогда хуже, чем был на самом деле, и
пытался с растущим отчаянием поднять дух сына. Наконец рассмешил мальчика,
объявив, что вообще не ранен, а находится в больнице, участвуя в новой
полицейской программе, и появится через несколько месяцев в качестве
нового бойца Армии Маленьких Черепашек Ниндзя.
- Да, - сказал он, - это правда. Посмотри, весь этот гипс - панцирь,
черепаший панцирь, который пристроили ко мне на спину. Когда он подсохнет
и покроется "кевларом", пули будут отскакивать от него, как орехи.
Улыбнувшись против собственного желания и вытерев слезы рукой, Тоби
сказал:
- Выглядит похоже, пап!
- Да это правда!
- Ты не знаешь тайквондо.
- Я буду брать уроки, как только панцирь подсохнет.
- Ниндзя должны уметь пользоваться мечом и всеми такими штуками.
- Еще уроки, вот и все.
- Большая проблема...
- В чем же?
- Ты не настоящая черепаха.
- Ну, конечно, не настоящая черепаха. Не глупи! Департамент не может
нанимать на работу никого, кроме людей. Людям не очень-то понравится,
когда им придется подавать дорожные документы представителям иного вида.
Поэтому мы вынуждены работать, имитируя Армию Маленьких Черепашек Ниндзя.
А что? Разве Человек-Паук на самом деле паук? А Бэтмен, Человек Летучая
Мышь, на самом деле летучая мышь?
- Да, это ты, кажется, верно говоришь...
- Черт тебя побери, конечно!
- Но...
- Что "но"?
Ухмыльнувшись, мальчик сказал:
- Ты не маленький.
- Я могу сойти за него.
- Не получится. Староват.
- Разве?
- На самом деле староват.
- У вас будут большие неприятности, когда я встану с постели, мистер!
- Да, но пока сохнет панцирь, я в безопасности!
Когда Тоби пришел в больницу в следующий раз - Хитер бывала здесь
каждый день, но Тоби ограничивали одним или двумя визитами в неделю, -
Джек надел цветную головную повязку. Хитер принесла ему красно-желтый
шарф, который он сложил и повязал вокруг головы. Конец узла лихо свисал у
правого уха.
- Остальная форма пока еще разрабатывается, - сообщил он Тоби.
Через несколько недель, в середине апреля, Хитер установила ширму
вокруг постели Джека и вымыла его губкой с шампунем, чтобы взять на себя
хоть немного работы сиделок. Она сказала:
- Я не уверена, что так же умело, как другие женщины, которые тебя
моют. Но я становлюсь ревнивой.
Он возразил:
- Клянусь, что могу объяснить, где был этой ночью!
- Уже не первая сиделка, выходя из больницы, говорит мне, что ты ее
любимый пациент...
- Ну, милая, это нелепо! Кто угодно может стать их любимым пациентом.
Это просто. Все, что нужно делать, - это не тошнить на них и не смеяться
над их шапочками.
- Так просто, да? - спросила она, протирая губкой его левую руку.
- Также нужно съедать все, что лежит на обеденном подносе, не
выпрашивать у них большую дозу героина без предписания врача и никогда не
подделывать остановку сердца только для того, чтобы привлечь их внимание.
- Они говорят, что ты такой милый, смелый, и забавный.
- О, чепуха, - ответил он с преувеличенной скромностью, но явно был
удивлен.
- Двое из них сообщили мне, что я должна быть счастлива, имея такого
мужа.
- Ты ударила их?
- Удалось с собой совладать.
- Хорошо. А то бы они передали это мне.
- Я была бы счастлива.
- А некоторые из этих сиделок сильные, у них, наверное, довольно
тяжелая рука.
- Я люблю тебя, Джек, - прошептала Хитер, наклоняясь над кроватью и
целуя его раскрытыми губами.
От поцелуя у него перехватило дыхание. Ее волосы упали ему на лицо;
они пахли лимонным шампунем.
- Хитер, - ответил он тихо, кладя руку ей на щеку. - Хитер, Хитер, -
повторял он ее имя, как будто оно было священным, что на самом деле было
так: не только именем, но и молитвой, которая поддерживала его. Имя и ее
лицо делали его ночи менее темными, а его дни, полные боли, - более
короткими.
- Я так счастлива, - повторила она.
- Я тоже. Что встретил тебя.
- Ты скоро будешь снова со мной, дома.
- Скоро, - сказал он, хотя знал, что пролежит в реабилитационной
больнице еще много недель.
- И больше не будет ночей в одиночестве, - добавила она.
- Не будет.
- Всегда вместе.
- Всегда. - Его горло сжалось, и он испугался, что сейчас
расплачется. Он не стыдился плакать, но не думал, что кто-нибудь из них
двоих найдет утешение в слезах. Им нужна вся сила и решительность для
борьбы, которая еще впереди. Джек с трудом сглотнул и прошептал:
- Когда я вернусь домой...
- Да?
- И мы сможем снова быть вместе в постели....
Приблизив свое лицо к его, она тоже прошептала:
- Да?
- Ты будешь делать для меня кое-что особенное?
- Конечно, глупый.
- Ты будешь одеваться как сиделка? Это меня вправду возбуждает...
Хитер замигала от удивления, потом разразилась смехом, и махнула его
холодной губкой по лицу:
- Животное!
- Ну тогда, как насчет монашки?
- Извращенец!
- Герл-скаут?
- Мой милый, смелый и забавный извращенец!
Если бы у него не было хорошего чувства юмора, он бы не смог быть
полицейским. Смех, иногда черный смех, был щитом, который позволял
проходить, не пачкаясь, сквозь грязь и безумие, в котором большинство
полицейских вынуждены действовать в наше время.
Чувство юмора помогало выздоровлению и позволяло не поддаваться боли
и тревогам, хотя была одна вещь, над которой Джеку было тяжело смеяться, -
его беспомощность. Он приходил в ужас от того, что нуждается в помощи при
самых примитивных физических действиях и регулярном промывании клизмой,
только чтобы противостоять влиянию крайнего бездействия. Неделя за неделей
отсутствие уединенности в такого сорта делах становится все более и более
унизительным.
Еще хуже быть привязанным к кровати, в твердом захвате гипса, без
возможности бегать или шагать, или даже ползать, если случится внезапная
катастрофа. Периодически его охватывала уверенность, что больница скоро
будет сметена огнем или повалена землетрясением. Хотя он знал, что
персонал хорошо натренирован на действия в чрезвычайных обстоятельствах и
что его не бросят в жертву пламени или смертельному весу рушащихся стен,
время от времени его охватывала необъяснимая, иррациональная паника. Часто
посреди мертвой ночи слепой ужас сжимал его сильней и сильней с каждым
часом и отступал постепенно лишь под напором логики или усталости.
В середине мая Джек испытал глубокий восторг и безграничную
благодарность медикам, которые не позволили ему лишиться возможности
двигаться. Наконец он имел в своем распоряжении ноги и руки, смог
заниматься с ритмически сжимающимися резиновыми шариками и выписывать
кривые руками с небольшим весом. Мог почесать нос, если тот зудел,
покормить себя до некоторой степени самостоятельно, высморкаться. Он
испытывал благоговение по отношению к людям, которые страдают перманентным
параличом ниже шеи, но быстро возвращаются к удовольствию от жизни и
встречают будущее с надеждой, потому что знал, что не обладает их
мужеством или характером, не важно, был ли он выбран лучшим пациентом
недели, месяца или столетия.
Его лишили ног и рук на три месяца, и он был так придавлен отчаянием!
А если бы он не знал, что когда-то сможет встать с кровати и снова
выучиться ходить примерно к тому времени, когда весна перейдет в лето, то
перспектива долговременной беспомощности свела бы его с ума.
За окном его палаты на третьем этаже он мог видеть только крону
высокой пальмы. Много недель Джек провел час за часом наблюдая, как ее
листья дрожат от легкого бриза или неистово сотрясаются от штормового
ветра; ярко-зеленые на фоне солнечного неба, хмуро-зеленые на фоне угрюмых
облаков. Иногда проскальзывали через эту обрамленную часть неба птицы, и
Джек волновался при каждом кратком их полете.
Поклялся, что, когда встанет на ноги, никогда снова не позволит себе
сделаться таким беспомощным. Он знал о высокомерии этой клятвы: его
способность выполнить ее зависит от капризов судьбы. Человек полагает, а
Бог располагает. Но по этому поводу он не мог смеяться над собой: никогда
не будет снова беспомощным. Никогда! Это был вызов Богу: Оставь меня в
покое или убей, но не вводи опять в этот грех.
Капитан Лайл Кроуфорд, посетил его в третий раз вечером третьего
июня.
Это был неописуемый человек среднего роста и среднего веса, с коротко
стриженными каштановыми волосами, карими глазами, смуглой кожей - все
достоинства этой неопределенности. Он был одет в костюм от Хаш Паппис:
шоколадно-коричневый пиджак, желтовато-коричневую рубашку, как будто его
главным желанием было выглядеть настолько незаметным, чтобы сливаться с
любым фоном и, может быть, постигнуть невидимости. Капитан носил на голове
коричневую кепку, которую снял и держал обеими руками все то время, что
простоял у кровати. Он медленно говорил и быстро улыбался, но имел столько
благодарностей за отвагу, сколько не набралось бы у любых других двоих
полицейских в департаменте. Он был лучшим, прирожденным лидером из всех,
кого Джек только встречал.
- Как дела? - спросил Кроуфорд.
- Моя ведущая рука поправляется, а вот помогающая - все еще паршиво,
- сказал Джек.
- Главное - не стискивать ракетку.
- Ты думаешь, в этом мои проблемы?
- В этом и в том, что ты не можешь встать.
Джек рассмеялся.
- Как дела в отделе, капитан?
- Забавы не прекращаются. Два парня завернули в ювелирный на
Вествуд-бульваре этим утром, прямо после открытия. Глушители на оружии -
застрелили владельца и двоих служащих, убили их искусней, чем старый
Король Тут, прежде чем кто-либо смог включить тревогу. Никто снаружи
ничего не слышал. Чемоданы полны драгоценностями. Открыли огромный сейф в
задней комнате, полный жутко дорогих вещей, на миллион. Там все выглядит
как после танца кекуок. Затем оба парня принялись выяснять, что брать
сначала и есть ли у них время взять все. Один из них что-то сказал
