твои мозги.
Сама была удивлена прозвучавшей в голосе холодной ненавистью.
Конечно, она его не застрелит, в этом была уверена. Но звук ее
собственного голоса пугал... и заставлял задуматься. Его плечи опустились.
Вся поза изменилась. Он поверил ее угрозе.
Черная радость наполнила Хитер. Около трех месяцев интенсивных
занятий тайквондо и уроков самозащиты для женщин, которые проводили
бесплатно для членов семей полицейских по три раза в неделю в
гимнастическом зале отдела, оправдали себя. Ее правая нога адски болела,
возможно, не меньше, чем пах у второго мальчишки. Должно быть, сломала
кость, и уж точно будет прихрамывать с неделю, даже если трещины никакой
нет, но все же она была очень рада, что схватила трех вандалов, так рада,
что вполне могла пострадать ради своего триумфа.
- Иди сюда, - сказала она. - Ну, иди.
Третий поднял руки над головой. Он держал по банке спрея в каждой.
- Ложись на землю рядом со своими приятелями, - приказала женщина, и
он сделал все по ее словам.
Луна выплыла из-за облаков, что было похоже на то, как включают
прожектора на сцене в четверть силы, после полной темноты. Она могла
видеть достаточно хорошо, что все они старшие подростки, лет по
шестнадцать-восемнадцать. Они не соответствовали популярному стереотипу
шпаны: не были ни черные, ни латиноамериканцы. Белые мальчишки - и не
выглядели бедными. Один из них одет в хорошо скроенную кожаную куртку, а
другой носил свитер с крупными петлями, изделие явно отличное и со сложной
вязкой.
Ночная тишина прерывалась только жалобными стонами, которые
выдавливали из себя, продолжая тошнить, двое покалеченных. Схватка так
быстро развернулась на площадке в восемь футов между домом и границей ее
собственности, и в такой относительной тишине, что даже не пробудила
соседей.
Наставив на них револьвер, Хитер спросила:
- Вы здесь были раньше?
Двое все еще не могли отвечать, даже если бы захотели, но и третий
молчал.
- Я спросила, были ли вы здесь раньше, - сказала она резко. - И
занимались ли здесь подобными гадостями.
- Сука, - сказал третий парень.
Она осознала, что, возможно, очень скоро потеряет контроль над
ситуацией, даже при том, что _п_о_к_а_ единственная с оружием, особенно
если пораженные в пах отправятся быстрее, чем ожидалось. Пришлось лгать,
чтобы убедить в том, что она нечто большее, чем жена полицейского с
некоторыми навыками проворных движений:
- Слушайте, вы, сопляки, - я могу убить вас всех, вернуться в дом,
принести пару ножей и вложить их вам в руки, прежде чем прибудет
черно-белая карета. Может быть, они потащат меня в суд, а может быть -
нет. Но разве засадят в тюрьму жену героя-полицейского и мать
восьмилетнего мальчика?
- Ты этого не сделаешь, - сказал третий мальчишка, хотя произнес он
это после некоторого колебания. Жилка неуверенности затрепетала в его
голосе.
Она продолжала удивляться тому, с какой неподдельной яростью и
ожесточенностью говорит.
- Не сделаю, да? Мой Джек, его двух партнеров застрелили рядом с ним
за один год, он сам лежит в больнице с марта и пролежит там еще недели, а
может быть, месяцы. Бог знает, как он будет страдать весь остаток своей
жизни, даже если когда-нибудь сможет нормально ходить. Я без работы с
октября, почти все деньги истрачены, не могу спать из-за ублюдков вроде
вас. Ты думаешь, я не ищу кого-нибудь, чтобы заставить его помучиться в
отместку, или считаешь, что не получу большего удовольствия, помучив вас,
доставив вам настоящую боль? Не сделаю? А? А? Я не сделаю, сопляк?
Боже! Ее трясло. Она даже не подозревала, что в ней есть подобная
чернота. Почувствовала, как комок поднимается к горлу и была вынуждена
тяжело бороться, чтобы отправить его обратно вниз.
Судя по всему их виду, она напугала трех хулиганов даже сильнее, чем
напугалась сама. Их глаза расширились от ужаса под лунным светом.
- Мы... были здесь... раньше, - задыхаясь, проговорил парень,
которого она пнула.
- Как часто?
- Д-дважды.
На дом нападали дважды, один раз в конце марта, другой в середине
апреля.
Злобно посмотрев на них, Хитер спросила:
- Откуда вы?
- Отсюда, - ответил парень, которого она не трогала.
- Вы не из соседей, я знаю.
- Из Лос-Анджелеса.
- Это большой город, - настаивала она.
- С Хиллз.
- Беверли-Хиллз?
- Да.
- Все трое?
- Да.
- Не пытайтесь меня надуть.
- Это правда, мы оттуда - почему это не может быть правдой?
Непоколоченный парень положил руки на виски, как будто его вдруг
охватили угрызения совести, хотя гораздо больше это походило на внезапный
приступ головной боли. Лунный свет блеснул на его наручных часах и
преломился на краях блестящего металлического ремешка.
- Что это за часы? - спросила она.
- А?
- Какая фирма?
- Ролекс.
Так она и думала, хотя все равно не смогла сдержать своего изумления:
- Ролекс?
- Я не вру. Подарили на Рождество.
- Боже!
Он начал снимать их.
- Вот, возьми.
- Оставь их, - сказала Хитер презрительно.
- Нет, правда.
- Кто подарил их тебе?
- Предки. Они золотые. - Парень снял их и протянул ей, предлагая. -
Камней нет, но все из золота, часы и ремешок.
- Вот как, - сказала она недоверчиво, пятнадцать тысяч баксов,
двадцать тысяч?
- Что-то вроде, - сказал один из покалеченных. - Это не самая дорогая
модель.
- Можешь взять их, - повторил хозяин часов.
- Сколько тебе лет?
- Семнадцать.
- Ты все еще ходишь в школу?
- Старший класс. Вот, возьми часы.
- Ты все еще ходишь в школу, и получаешь часы за пятнадцать тысяч на
Рождество?
- Они твои.
Нагнувшись к съежившемуся трио, игнорируя боль в правой ноге, она
нацелила "корт" на лицо парня с часами. Все трое снова закаменели от
страха.
- Я могу вышибить тебе мозги, ты, испорченный ползунок, я точно могу,
но я не собираюсь красть твои часы, даже если бы они стоили миллион.
Надень их.
Золотые пластинки ремешка "Ролекс" щелкали, пока он нервно загонял
его на запястье и нащупывал пряжку.
Хитер хотела знать, почему со всеми привилегиями и преимуществами,
которые могли дать им их семьи, эти три парня с Беверли-Хиллз шныряют
ночью вокруг с таким трудом заработанного дома полицейского, которого чуть
не убили, когда он пытался сохранить ту самую социальную стабильность,
которая позволяла ему иметь лишь достаточно еды, а им часы "Ролекс".
Откуда их убожество, искаженные ценности, нигилизм? Его нельзя оправдать
нищетой. Тогда кем или чем это можно оправдать?
- Покажите мне ваши бумажники, - сказала Хит резко.
Парни нащупали бумажники в задних карманах и протянули их ей. Они все
время поглядывали и отводили взгляд от ее "корта". Дуло тридцать восьмого
калибра казалось им жерлом пушки.
- Вынимайте все наличные.
Может быть, все дело в том, что они выросли в то время, когда
масс-медиа атаковали всех сначала бесконечными пророчествами о ядерной
войне, а потом, после падения Советского Союза, постоянными
предупреждениями о быстро надвигающейся экологической катастрофе. Может
быть, беспрестанные, но стильно оформленные и упакованные сообщения о
мраке и гибели в ближайшем будущем, которые подняли рейтинг "Новостей"
Нильсена, убедили их, что у них нет ничего впереди. А у черных ребят еще
хуже, потому что им твердят в добавление, что им никогда не справиться,
что система против них, справедливости нет, нет даже смысла искать.
И может быть, с этим ничего нельзя поделать!
Она не знала, не была даже уверена, что ее это заботит. Ничего из
того, что она может сказать или сделать, их не исправит и не переубедит.
Каждый парень держал наличные в одной руке, а бумажник в другой,
ожидая чего-то с надеждой.
Хитер сначала решила не задавать этого вопроса, а потом передумала и
все-таки спросила, сочтя, что так будет лучше:
- У кого-нибудь есть кредитные карточки?
Невероятно, но у двоих кредитки оказались. Парень, которого она
загнала спиной к стене имел "Америкэн Экспресс" и "Виза-кард". У парня с
"Ролексом" была "Мастер-кард".
Глядя на них, встречаясь с их встревоженными глазами в лунном свете,
она находила утешение в уверенности, что большинство детей не похожи на
этих троих. Большинство сражается за то, чтобы просуществовать в
безнравственном обществе нравственным образом, и обычно вырастают в
хороших людей. Может быть, даже эти ублюдки постепенно станут нормальными,
один или двое из них, во всяком случае. Но сколько тех, кто потерял свой
моральный компас в эти дни, не только среди тинэйджеров, но во всех
возрастных группах? Десять процентов? Наверняка больше. Так много уличной
преступности и преступности в белых воротничках, так много лжи
мошенничества, жадности и зависти. Двадцать процентов? И какой процент
может выдержать демократия, чтобы не погибнуть?
- Бросайте ваши бумажники на дорожку, - сказала она, указывая на
место рядом с собой.
Они сделали, как она указала.
- Положите деньги и карточки в карманы.
Ошеломленные, они сделали и это.
- Мне не нужны ваши деньги. Я не преступная шваль, как вы.
Держа револьвер в правой руке, она собрала бумажники левой. Затем
распрямилась и чуть отступила от них, не давая поблажек правой ноге, до
тех пор пока не дошла до двери гаража.
Она не задала им ни одного вопроса из тех, что вертелись у нее в
голове. Их ответы - если у них есть ответы - были бы очень витиеватыми и
многословными. Хит терпеть не могла этой речистости! Современный мир
скрипел, смазанный поверхностной ложью, маслянистыми увертками, ловкими
самооправданиями.
- Все, что мне нужно, - ваши документы, - сказала Хитер, поднимая
кулак, в котором сжимала бумажники. - Это мне скажет, кто вы и где я могу
найти вас. Если вы когда-нибудь причините нам вред, даже только проедете
мимо и плюнете на лужайку, я явлюсь к вашим домам, подожду, но выберу
нужный момент... - Она взвела курок "корта", и взгляды всех троих
переместились с ее глаз на пистолет. - Оружие побольше, чем это, с большим
калибром, кое-что с взрывными пулями, прострелит вам ногу и раздробит
кость так сильно, что придется ее ампутировать. Если я прострелю обе ноги,
то вы проведете в инвалидной коляске остаток жизни. Может быть, кто-то из
вас получит пулю в пах, и тогда не сможет принести в этот мир больше
никого, похожего на себя.
Луна скользнула за облака.
Ночь была глубока.
С заднего двора донеслось непристойное пение какого-то мерзавца.
Каждый из битых все еще держал руку на паху, и оба корчили от боли
гримасы. Кроме того, она угрожала им оружием вне своего дома. Аргумент
против нее был еще тот, что они не представляли реальной угрозы потому,
что не пересекли порога дома. Хотя они и выписывали свои ненавистные и
грязные уже граффити три раза, хотя они и причинили финансовый и моральный
эмоциональный ущерб ей и ее ребенку, она знала, что и жена
полицейского-героя не гарантирована от преследования по различным
обвинениям, которое неминуемо окончится тем, что посадят в тюрьму ее, а не
их.
- Убирайтесь!
Они поднялись на ноги, но застыли, как будто испугавшись, что им
выстрелят в спину.
- Идите, - сказала она, - ну!
Наконец они поспешно прошли мимо нее, вдоль дома, а она следовала за
ними на расстоянии, чтобы убедиться в том, что подонки на самом деле
