множество воинов.
О походе маньчжуров и даурцев на Амур царь узнал поздно: из далеких
сибирских острогов до Москвы скорым ходом шли гонцы полгода и больше. До
Тобольска они добирались с большими мучениями. Часто в пути подстерегали
их напасти: обижали немирные кочевники, нападал лютый зверь и жизни
лишались, заблудившись в таежных дебрях.
По сибирским крепостям и острогам собирали воеводы войско, чтобы
направить его на подмогу Албазину и тем отстоять русские рубежи на
востоке.
Собирали неторопливо. Многие прослышали о вольности албазинцев, обида
нерчинского воеводы была тому причиной.
Сабуровские лазутчики ежедневно приносили вести одна другой страшнее.
Лазутчик Стрешнев пробился по болотам и камышам к самому стану головной
рати - "Сто пик непобедимых маньчжур". Вернулся и говорил Сабурову:
- Рать идет на Албазин премногая. Словно саранча облепила берег
Амура. Конники едут скопом, пешие идут косяками по сто воинов, корабли
малые плывут по девять в ряд, большие гусем, один за другим.
Сабуров спрашивал:
- Видел пушки? Велики, малы?
- Пушки на корабли поставлены, и все велики, малых не видел.
- Многи ли запасы везут или едут налегке?
- Запасы велики. Окромя воинов, едут китайские работные люди: мосты
возводят, корабли тянут, многие на плечах несут ношу. Маньчжуры-доглядчики
подгоняют их палками да пиками.
У Сабурова в Албазине воинов, в бою славных, осталось две сотни,
посадских же, пашенных крестьян и иного приблудного люда - четыре сотни.
Пороху, свинцу, топоров, пил так мало, что каждому воину не хватало.
Знойное стояло лето.
В полдень, оглядывая зорко окрестности, сторожевой казак увидел
первых маньчжурских конников. Десять конников в синих халатах, с пиками и
луками выехали на холм. Один из них долго глядел на Албазин в длинную
трубу. Не успел дозорный казак ударить тревогу, вражеские конники,
повернув лошадей, ускакали обратно.
С востока посерело небо. Тайгу окутала желтая туча пыли, ветер нес
пыль к Амуру. Желтая муть густела, приближалась; пахнуло горьким дымом,
конским потом, послышался топот, гул, лязг. Прикладывая ладонь к глазам,
вглядывался Сабуров в пыльную муть. Близко послышался топот. Маньчжурские
конники взлетели на гору. Ровный частокол пик, словно острый камыш, вырос
на горе, ветер колыхал желтое знамя, лошади били копытами по рыхлому
песку.
На Амуре из-за острова показались малые лодки, за ними - большие
ратные корабли. Сабуров спустился с шатровой башни, поднял казаков,
наказал строго нести караулы, забить наглухо ворота. Отобрал шесть
казаков, через подлазы послал на крепостные стены, чтоб бежали к посадским
избам, овины с соломой казаков Зазнамовых подожгли, избы, церковь, кабак и
иные строения облили б смолой и тоже подожгли.
Загудел албазинский колокол. Пламя рванулось к небу, бурый дым затмил
окрестности. Амур побагровел, красные всплески полыхали над водной гладью,
метались от берега к берегу. Катилась по траве огненная волна, катилась к
лесу, оставив за собой серый пепел да черные угли... Избы корчились в
огне, трещали, церковь уподобилась огромной горящей свече, пламя и дым
взвивались в поднебесье. И когда церковь рухнула, взлетела туча искр и
пала на Амур. Албазинцы крестились.
Головная рать маньчжуров подойти в тот день к крепости не могла. Им
казалось: албазинцы подожгли и посадские строения и крепость.
...Ночь светлела. На заре Сабуров сходил к пушкарям, самопальщикам,
тайным доглядчикам. Просунув голову в черную щель подлаза, кричал:
- Пушкари!
- Что тебе?
- Бейте по скопищу! Зазря порох не травите!
Пушкари храбрились:
- Эй, Ярофей, вдарим, аж небеса с овчинку ворогам померещатся!..
Сабуров взбирался на шатровые башни:
- Самопальщики! Зазря огнем не балуйтесь! Бейте, чтоб насмерть!
Ему отвечали:
- Потрафим, Ярофей! Гостей не обидим!..
У восточных подлазов в глубоких ямах варили смольщики осадную смолу;
тут же жонки скручивали из соломы тугие пучки, их смолили и складывали в
кучу, чтоб в осаде могли казаки, запалив, бросать те пучки, отбиваясь от
врага огнем.
Ярофей смеялся:
- Жонки, какие дорые подарки сготовили!
- То, Ярофей, гостинцы малые, чтоб не сетовали на жонок! - отвечала
Степанида.
День прошел. Богдыхановы войска разбились лагерем, воины
осматривались. Когда рассеялся дым, немало удивились, увидев крепость.
Крепость стояла серым утесом: огромная, грозная, глухая... Сабуров ночью
успел снарядить и вновь послать в Нерчинск гонцов, чтоб рассказали о беде
и просили подмогу.
Солнце бросило первый легкий луч, мелькнуло розовыми пятнами на
башнях крепостной стены. Дозорный казак дал знак: к крепостным воротам
через вал шел русский казак. Ярофей признал в нем албазинца. Маньчжуры
взяли в плен его еще прошлым летом. Казака впустили в крепость через
потайной лаз. Казак желтолицый, измученный, молча вынул из-за пазухи узкую
трубку и подал ее Сабурову. Это был второй богдыханов лист, лист грозный,
писанный на трех языках: маньчжурском, китайском и русском. Китайский
богдыхан, именуя Ярофея Сабурова Яло-фэем и албазинским наместником,
повелевал кровь не проливать, Амур-реку очистить тихо и никогда на те
рубежи ногой не ступать. Обещал богдыхан и почести, и награды, и
милости... "Если же Яло-фэй, - писалось в листе, - станет поперек воли и
начнет бой, воины богдыхановы крепость сожгут, людей побьют и Яло-фэя
утопят в Амуре".
Посланец рассказал о силах войска, собранного по велению богдыхана со
многих мест. Ярофею Сабурову он говорил:
- Идет рать воистая и на кораблях, и скорою ступью на конях, и пешим
ходом. Намеревается богдыханов воевода, маньчжур злонравный, Албазин
снести и тем выполнить волю властелина Китайского царства.
Ярофей Сабуров спросил:
- А многая ли та рать корабельная, и пешая, и конная?
- Плывут на ста кораблях, по пятьдесят воинов на корабль, да конников
больше тысячи, да пеших несчетно много. Пушек долгомерных с ними восемь да
малых десять. Окромя того, идет тысяча работных людей; они укрепления
делают, рвы роют, корабли бечевой тянут.
Богдыханово войско в десять раз превышало силы албазинцев. Маньчжуры
привезли пушки, сработанные иезуитами, с ядрами в пятнадцать и двадцать
фунтов. Однако воины шли с луками, пиками и даже ножами, огневые пищали
имели лишь маньчжурские, и то не все.
Небо очистилось, сияло молочной белизной. Палило солнце.
Маньчжурские корабли подплыли к Албазину, стали на якоря, воины вышли
на берег, мылись и купались. К вечеру ударили из всех пушек враз.
Наперебой корабельные пушки били пять дней. Во многих местах толстые
бревна крепости и насыпи рухнули, были повреждены дозорная башня и амбар.
Сабуров с кучкой храбрых казаков метался по крепостным башням.
Обрубали бревна, ставили подпоры, окапывали, настораживали. Сабуров,
потный, почерневший от земли, горячился:
- Храните, казаки, припасы огневые. Не иначе, к вечеру пойдет пехота
приступом.
Грязные, окровавленные албазинцы отвечали с шатровых помостов, из
бойниц и подлазов:
- Оскудеваем, Ярофей, порохом! То как?
- Жонки! - закричал Сабуров.
Из подземных камор, ям, лазов выбегали жонки. Сабуров махал жилистой
рукой:
- Надобно, жонки, собирать каменья! Крутить из соломы огневые
снопы!.. Порох и свинец на исходе!
Всю ночь крепость готовилась к отбою осады.
Утром маньчжуры ударили из пушек, забросали албазинцев игольчатым
дождем стрел. Казаки понесли потери. Наскоро вырыли могилу, павших
схоронили по-христиански.
Начальник Желтого знамени, видя замешательство в крепости и малый
отбой, приказал пустить из пищали камень, а с ним лист, писанный
по-маньчжурски. Требовал крепость сдать без боя, похвалялся своей ратной
силой и запасами, смеялся над Сабуровым, обзывая его куцым зайцем.
Албазинцам, которые сдадутся на милость богдыхана, обещал подарки дорогие:
платья атласные, кафтаны китайского шелка, сапоги узорчатые и многое иное.
Когда поп Гаврила читал эту грамоту, казаки язвили:
- Те подарки богдыхановы мы знаем!..
- Позабыл богдыхан самые дорогие подарочки поименовать: петельку
шелкову да топорик казнителя!
На те богдыхановы подарки да льстивые обещания не поддался ни один
албазинец. Но среди людишек посадских сыскался лиходей, служака купца.
Ночью, таясь, как воришка, через потайной лаз убежал со своей жонкой во
вражеский стан.
Наутро Сабуров с шатровой башни кричал, чтобы слышали все албазинцы:
- А беглецов, изменников, поймав, не убьем, а на огне пожжем, чтоб ту
измену из них выжечь начисто!..
Начальник Желтого знамени, не дождав ответа от Сабурова, решил
атаковать крепость. Воины его кинулись на приступ, но понесли потери и
отошли. Вновь ударили пушки, взвились стрелы железные, огневые, травленные
змеином ядом. Албазинские жонки с малолетками бегали по крепостной
площади, хоронясь и пригибаясь, забрасывали песком ядовитые и огневые
стрелы.
К вечеру бой утих.
Сабуров оглядел дали с дозорной башни: всюду богдыханова рать, не
видно ей конца. Сокрушенно думал он: "Убывают запасы огневые. Воинов мало,
потери столь велики. Пало много храбрых казаков, старых бывальцев, ратных
товарищей".
Сабуров сошел с башни, скрылся в подлазе, сел на песок, голову зажал
шершавыми ладонями. Сидел долго. Над ним - небо одето синевой, частые
звезды перемигиваются, плывет лениво луна, желтым глазом оглядывая
землю... Жгли маньчжурские ратники костры, ржали кони, людской гам эхом
несся по Амуру.
В ту ночь и созрели у Сабурова хитрые и страшные помыслы. Решил он
спасти людей от неминуемой погибели. Прикидывая так: "Были бы живы люди, а
крепость воздвигнуть снова можно..."
Ночью албазинцы крепость подожгли и бежали через потайные подлазы и
подкопы.
Взглянул Сабуров на крепость с горы. Стояла она одиноко, сиротливо,
дымились подпаленные башни...
Жаль стало Сабурову строение, скрипнул зубами, гордо сказал:
- Пусть казаки пораненные, хворые да жонки с младенцами тайгой идут
через хребты на Нерчинск. Остальные ратные люди пусть сойдут в долину.
Набралось около трех сотен казаков и людей посадских. С ними ночью
лесами, буреломами, болотами обошел Сабуров вражеский стан, чтоб кинуться
на головную рать маньчжуров с обходной стороны и сбросить ее в Амур с
крутого берега.
В тот поход Ярофей Степаниду не взял. Сколь жонка ни упрашивала,
Ярофей отвечал:
- Негоже жонкам идти в открытый кровный бой...
На том Степанида не успокоилась. Едва скрылся Ярофей с албазинцами,
она собрала казачьих жонок в круг.
- Жонки! Наши мужи, голов своих не жалея, идут в неравный бой, а мы,
в трусости мышам подобны, бежим?
- Какая от баб подмога? - перебила Степаниду старая жонка Силантьиха.
- Подмога велика. Смекаю, жонки: хоронясь лесом, обойдем крепость,
выйдем с горы, распустив знамя по ветру. От того вороги сполошатся и силу
ратную на нас поведут.
Жонки заголосили:
- Ой, Степанида, от того бабьего похода, окромя срамоты, иного не
будет.
- Побьют нас, захватят в плен...
- Затея твоя, Степанида, негожа...
Она вновь горячо уговаривала:
- Бою не бывать, тому порука лес, в лесу, жонки, схоронимся. Ярофей с
казаками упрямцев сломит: ударит сбоку. Мы же сотворим лукавство и отвод
глаз.
Жонки Степаниду охаяли. Но она не унималась, собрала в тот бабий
поход двадцать пять жонок. Остальные не пошли.
Ночью налетела буря, полил проливной дождь. С гор ринулись мутные
