с тремя желтыми знаменами отборных маньчжуров - надежды и опоры богдыхана.
Храбрость албазинцев, их ратные победы на Амуре отрезвили голову богдыхана
и его хвастливых вельмож.
На утро другого дня увидели албазинцы чудо: корабли Синь-готу
поспешно сплывали вниз по Амуру, конники и пеший строй берегами двигались
в сторону города Айгуня. Рать Синь-готу ушла.
Новый Албазин, выдержав грозную осаду, стоял, взмыв башнями в
поднебесье. По-прежнему слава о казацкой удали и силе неслась по Амуру от
рубежей русских вплоть до Восточного моря.
НЕРЧИНСКИЙ ДОГОВОР
В утренние росы никнет трава к земле, на ней нога человека и зверя
оставляет приметный след. Албазинские добытчики, соболиные следопыты
рассмотрели на травяном ковре тайные узоры. Прошел степью вокруг Албазина
караван верблюдов до ста, а то и более.
Добытчики, озираясь, пошли по следам, чтоб у брода на рыхлом песке и
грязи разглядеть следы. У водопоя Николай Седых сказал:
- Гляжу, казаки, и по следу угадываю шаги мунгальских верблюдов. Тому
примета есть: верблюд мунгальский шагает широко, ступь его на песке
завсегда затменна.
- Не иначе, мунгальская рать в обход пошла на крепость, - сумрачно
ответил старый албазинец Никандр Суслов.
Николай Седых поучал:
- Повадки мунгалов и даурцев я хорошо знаю. Коль пошли в обход, жди
беду в лоб...
Казаки спешно принесли весть в Албазин. Но албазинцы и без того
всполошились. Нашли у водопоя албазинские бабы тело Панкрата Кривого,
лежал он сраженный вражеской саблей. С Гусиного озера прискакали братья
Переваловы, они говорили:
- Сидючи в засаде на уток, видели, как подъехали к озеру мунгальские
конники, чтоб напоить лошадей, верблюдов и быков. Конники при пиках и
мечах, с луками и стрелами. У каждого по три лошади, не считая иных
животин. Одна лошадь под седоком, вторая - под запасами, третья - под
седлом крутым, а на нем приторочена пушка-маломерка.
Над крепостью вновь нависла угроза.
Тем временем караван верблюдов обошел крепость с запада на восток и
скрылся в степях. Монголы сразили нескольких зазевавшихся албазинцев,
захватили в плен двух казаков.
Такое лукавство и происки монголов встревожили албазинцев. Дали они
весть нерчинскому воеводе, чтоб слал ратную подмогу. Осада крепости
войском Синь-готу, от которой едва оправился Албазин, была памятна. Однако
прошло лето, прошла зима, креп Албазинский городок: ни маньчжуры, ни
монголы возле его стен не появлялись.
Албазинцы ходили много раз вниз по Амуру, собирали ясак, строили
малые крепости и городки и на Амуре и на Зее.
Ни маньчжуры, ни даурцы на Амур не приходили.
Вольные казаки с гордостью величали себя хозяевами Амура. Селились
вокруг крепости русские пришельцы. Появились в Албазине новые насельники;
только старые албазинцы помнили прежние набеги маньчжуров и осаду
крепости, о них по вечерам рассказывали молодым казакам.
На Амуре стало мирно и тихо.
...Внутренние междоусобицы раздирали Серединное царство. Престол
великого богдыхана Кан-си находился в большой опасности, и не однажды
пламя вольности разгоралось то в одном, то в другом конце Китайского
царства.
Китайцы-землепашцы, ремесленники, лодочники, рыбаки, носильщики и
прочий работный люд, бедняки, нищие, босой народ, на чьи плечи обрушились
все тяжкие кары захватчиков-маньчжуров, князей да помещиков, всюду
зажигали пламя непокорности, хватали пики, ножи, самопалы и угрожали трону
богдыхана. Даже прославленные китайские ученые, поэты и немалое число
чиновников и торговцев помогали восставшим. "Гору плечом не сдвинешь, реку
ладонью не запрудишь" - такова сила китайцев, наводивших страх на
маньчжуров.
Тревожило богдыхана и его родичей тайное общество "Белый лотос", в
него входили миллионы непокорных китайцев, сынов своей униженной родины.
Особенно устрашало, потрясая богдыханов трон, тайное общество китайцев
"Триада" - небо, земля, человек, "Триада" денно и нощно трудилась,
стараясь объединить китайцев всей страны, повести их войной и свергнуть
ненавистную власть маньчжурских ханов. Всюду среди китайцев на разных
наречиях передавался тайно, с большой опаской призыв: "Хуань-чжэн, хок
бэн!" Что означает: "Изгони маньчжуров и восстанови власть минов,
китайцев!"
Пламя восстаний загоралось по всему Китаю.
...Меняются дни, проходят годы. Тень и то пропадает бесследно.
Маньчжурские войска богдыхана Кан-си сломили непокорных. Они окружали их и
загоняли в ущелье. Непокорные сдавались на милость богдыхана. Милость же
его была одна - всем непокорным отрубали головы.
Омрачалась земля, даже небо почернело и потускнело солнце. Кровью
переполнились реки и разлились широким озером. Трупы непокорных, брошенные
в пропасть, выросли огромной горой. Гора и теперь стоит, упершись в небо.
Назвали ту гору Ляо-дун - Покой непокорных.
Кан-си и его приближенные торжествовали победу. Теперь они горделиво
взглянули и в сторону давнишних недругов - вольных русских казаков.
Богдыхановым боярам и вельможам казалось: нет силы большей маньчжурской,
нет царя мудрее богдыхана.
В дни полнолуния собрал богдыхан всех главных военачальников
Серединного царства и с ними охранителя великого знамени богдыхана,
полководца Гудзу-эженя. Гудзу-эжень, победитель непокорных, слыл в
Серединном царстве за полководца, равного которому не сыскать во всем
мире. Гудзу-эжень прибыл ко двору богдыхана с пятьюстами телохранителей.
Телохранители, выстроенные пятью колоннами по сотням, стояли как
вкопанные, ожидая возвращения победителя. Навстречу Гудзу-эженю богдыхан
послал своего племянника.
Богдыхан приказал собрать храбрых воинов со свего царства и поставить
их под сто малых знамен, под каждым знаменем иметь две пушки, по тысяче
воинов в кольчугах, при луках и мечах. На каждые пятьдесят воинов дал
богдыхан по два самопала, для перевозки огневых запасов и еды - двадцать
пять тысяч верблюдов, быков и лошадей.
В середине 1687 года многотысячная армия маньчжуров, по велению
главнокомандующего Гудзу-эженя, была разделена на три больших знамени; во
главе каждого большого знамени встали прославленные полководцы. Желтое
знамя черного дракона направилось на Албазин, желтое знамя синего дракона
- на Нерчинск, желтое знамя красного дракона - на Селенгинскую крепость.
Все было готово к великому походу на страну непокорных русских, но
богдыхан медлил. Причин к тому было много. Вновь вспыхнула в Китае
междоусобица. Прослышал богдыхан и его близкие люди о том, что в России
новый царь.
На московском престоле в это время сидел молодой царь Петр первый и
его брат Иван; из-за малолетства царей государством правила их сестра
Софья.
В начале августа в Нерчинск прискакал из Москвы гонец. Он едва
перевел дух и отправился через монгольские степи в Китай.
В сентябре приехал в Нерчинскую крепость царский посол, окольничий
Федор Головин. Китайский двор уже знал о прибытии в Нерчинск важного
русского посла.
Всю зиму китайский двор молчал. Не посылал войск, не вступал в
переговоры. Мудрейшие из мудрейших, роясь в древних книгах, искали для
богдыхана достойного ответа. Всем мудрецам богдыхан задавал только один
вопрос: "Как поступить с русскими?"
Ежедневно приходили к богдыхану прославленные мудрецы Серединного
царства, седовласые, согбенные старцы, и давали богдыхану советы,
подкрепляя их словами из самых мудрейших книг древности.
Выслушав слова многих мудрецов, богдыхан недовольно говорил:
- Мудрость древних не знает преград: слова ваши - словно рыба
скользкая, их в голове не удержишь. Идите... Думайте...
Перед богдыханом предстал великий мудрец, столетний Лю. Он открыл
почерневшую от ветхости книгу и сказал коротко:
- Пусть великий богдыхан казнит старого Лю: он не принес ему мудрого
ответа, он пришел сам задать великому богдыхану только один вопрос. Если
великий богдыхан даст ответ правдивый, то поймет, что ему делать...
Богдыхан сумрачно взглянул на седовласого Лю.
- Мудрого Лю готов слушать...
- Почему гуси весной улетают в сторону русских, но спешат
возвратиться к зиме в сторону великого богдыхана?
Богдыхан ответил:
- В стране русских холодно, а гуси любят ласковое тепло...
Лю усмехнулся:
- Богдыхан надумал поход в страну русских. Жители Серединного
царства, подобно гусям, от холода умрут...
Богдыхан поднялся, подошел к Лю, обнял его:
- Лю достоин ста мудрейших... Пусть отныне Лю живет под одной кровлей
со мной, ест с моего стола, спит в передней палате.
Прошли и зима и весна... В лето 1689 в Нерчинск прибыл из Китая
русский гонец, посланный почти год тому назад к богдыхану. С ним приехал
от богдыхана вельможа. Переговоры решили вести в Нерчинске. Через месяц
прибыли богдыхановы послы. Во главе их стоял дядя богдыхана, а при нем
мудрейший Лю, три важных сановника и два переводчика-иезуита - испанец и
француз.
Китайский императорский двор считал переговоры с русскими таким же
грозным сражением, как и в столкновении на ратном поле.
Вслед за послами, неожиданно для русских, показалось до ста бус -
кораблей с пушкам; вокруг бус, подобно стаям птиц, плыло множество джонок
- легких парусных лодок. Во главе флота стоял знаменитый полководец
Гудзу-эжень. В ночь войско богдыхана высадилось с кораблей и расположилось
лагерем против Нерчинска, за пригородными холмами.
На другой день сухопутно прибыло огромное богдыханово войско. Шум и
движение людей, ржание лошадей и крики верблюдов слышались вокруг, сея
страх и смятение. Кочевые эвенки и монголы, завидя караван в четыре тысячи
верблюдов и двадцать тысяч лошадей, бежали в степи. "Война большая идет!
Огонь охватит степь с четырех сторон!.."
Пришельцы Серединного царства вели себя гордо и властно. Когда
подходило сухопутное войско к Нерчинску, Гудзу-эжень приказал палить из
всех пушек.
Русский посол Федор Головин и все люди Нерчинска затревожились,
ожидая разгрома острога. В остроге находилось лишь четыреста казаков при
пяти пушках; запасов огневых было мало.
Богдыхановы посланцы, доселе не ведшие переговоров с Русью, верили,
что успех зависит от силы войск, от показа богатства, ловкости в речах и
гордого упрямства. Посол помнил наказ богдыхана: "Обмануть иностранцев -
похвальная хитрость!"
Посольство богдыхана разбило свои палатки на пригорке. Вокруг
шелковых, искусно разукрашенных палаток богдыханова посла стояли
сомкнутыми кругами три ряда палаток важных советников и достойных вельмож,
поодаль - палатки переводчиков, слуг, носильщиков, рабов.
Сидя на узком ковре, богдыханов посол курил длинную трубку, раб стоял
на колених и осторожно вплетал в косу посла черный шелковый шнур. Гладкий
лоб, тщательно выбритый, лоснился; придворный доктор ловко смазал послу
лицо, лоб и волосы миндальным маслом и осыпал тончайшей рисовой пудрой.
Посол глядел сумрачно, надменно, косил нити бровей и худыми длинными
пальцами крутил седые тонкие усы. Раб неслышно скользил по полу,
предупреждая малейшее желание своего повелителя. Раб трепетал: господин
гневается.
Посол богдыханов гневался неспроста. На гул ста пушек прославленного
Гудзу-эженя надменные русские не ответили ни одним выстрелом. Что может
быть страшнее этой грубой гордости?.. Не думают ли они, что гул ста пушек
для них мал? Посол сожалел: мало прибыло кораблей и воинов. Посол думал:
