- Что-то вроде того, как ты себя чувствуешь сейчас?
- Примерно. Да. Но не совсем. Я был моложе, и меня ждала награда.
- А теперь - разве нет? Ставки повысились.
- В обе стороны. И на выигрыш, и на проигрыш.
- Знаешь что? У тебя просто кризис самоуверенности. И все. Через пару
дней ты снова будешь бить копытом.
Тем вечером, когда Шаблон снова ушел, Боманц сказал Жасмин:
- У нас с тобой умный сын. Мы с ним поговорили сегодня. По-настоящему, в
первый раз. Он удивил меня.
- С чего бы? Он же твой сын.
***
Сон был ярче, чем когда-либо, и пришел он раньше. Боманц просыпался
дважды за ночь. Больше заснуть он не пытался. Вышел на улицу, присел на
ступеньках, залитых лунным светом. Ночь выдалась ясная. По обе стороны
грязной улочки виднелись неуклюжие дома.
"Ничего себе городок, - подумал Боманц, вспомнив красоты Весла. - Стража,
мы - гробокопатели, и еще пара человек, кормящих нас да путников. Последних
тут и не бывает почти, несмотря на всю моду на времена Владычества. У
Курганья такая паршивая репутация, что на него никто и глядеть не хочет".
Послышались шаги. Надвинулась тень.
- Бо?
- Бесанд?
- Угу. - Наблюдатель опустился на ступеньку. - Что делаешь?
- Заснуть не могу. Думаю, как случилось, что Курганье превратилось в
такую дыру, что даже уважающий себя воскреситель сюда не полезет. А ты? Не в
ночной же дозор ходишь?
- Тоже бессонница. Комета проклятая. Боманц пошарил взглядом по небу.
- Отсюда не видно. Надо обойти дом. Ты прав. Все о нас забыли. О нас и о
тех, кто лежит в земле. Не знаю, что хуже. Запустение или просто глупость.
- М-м? - Наблюдателя явно что-то мучило.
- Бо, меня снимают не потому, что я стар или неловок, хотя, думаю, так и
есть. Меня снимают, чтобы освободить пост для чьего-то там племянника.
Ссылка для паршивых овец Вот это больно, Бо. Это больно. Они забыли, что
это за место. Мне говорят, что я угробил всю жизнь на работе, где любой
идиот может дрыхнуть.
- Мир полон глупцов. - Глупцы умирают.
- А?
- Они смеются, когда я говорю о Комете или воскресительском перевороте
этим летом. Они не верят, как я. Они не верят, что в курганах кто-то лежит.
Кто-то живой.
- А ты приведи их сюда. Пусть прогуляются по Курганью после заката.
- Я пытался. Говорят: "Прекрати ныть, а то лишим пенсии".
- Ну так ты сделал все, что мог. Остальное на их совести.
- Я дал клятву, Бо. Я давал ее серьезно и держу до сих пор. Эта работа -
все, что у меня есть. У тебя-то есть Жасмин и Шаб. А я жил монахом. И теперь
они вышвырнули меня ради какого-то малолетнего... - Бесанд издал какой-то
странный звук.
"Всхлип?" - подумал Боманц. Наблюдатель плачет? Человек с каменным
сердцем и милосердием акулы?
- Пошли, глянем на Комету. - Он тронул Бесанда за плечо. - Я ее еще не
видел. Бесанд взял себя в руки.
- Действительно? Трудно поверить.
- Почему? Я допоздна не сижу. Ночные смены берет Шаблон.
- Неважно Это я по привычке подкапываюсь. Нам с тобой следовало стать
законниками. Мы с тобой прирожденные спорщики.
- Может, ты и прав. Я в последнее время много размышлял, что же я тут
делаю.
- А что ты тут делаешь, Бо?
- Собирался разбогатеть. Хотел порыться в старых книгах, раскопать пару
богатых могил, вернуться в Весло и купить дядюшкино извозное дело.
Боманц лениво раздумывал, какие части вымышленного прошлого убеждали
Бесанда. Сам он так долго жил выдумкой, что некоторые придуманные детали
казались ему реальными, если только он не напрягал память.
- И что случилось?
- Лень. Обыкновенная старомодная лень. Я обнаружил, что между мечтой и ее
исполнением - большая разница. Было намного проще откапывать ровно столько,
чтобы хватало на жизнь, а остальное время бездельничать. - Боманц скривился.
Это была почти правда. Все его исследования в определенном смысле лишь
предлог, чтобы ни с кем не соперничать. В нем просто не было энергии Токара.
- Ну, не так плохо ты и жил. Пара суровых зим, когда Шаб был еще щенком.
Но через это мы все прошли. Немного помощи, и все мы выжили. - Бесанд ткнул
пальцем в небо: - Вон она.
Боманц всхлипнул. Точно такая, как он видел во сне.
- Зрелище еще то, да?
- Подожди, пока она не подойдет поближе. На полнеба разойдется.
- И красиво.
- Я бы сказал "потрясающе". Но она еще и предвестник. Дурной знак.
Древние писатели говорят, что она будет возвращаться, пока Властелин не
восстанет.
- Я жил этим всю жизнь, Бесанд, и даже мне тяжело поверить, что это не
просто болтовня. Подожди! Курганье и мне давит на душу. Но я просто не могу
поверить, что эти твари восстанут, проведя в могиле четыре сотни лет.
- Бо, может, ты и честный парень. Если так, держи совет. Когда уйду я -
беги. Подхватывай теллекуррские штучки и дуй в Весло.
- Ты начинаешь говорить как Шаб.
- Я серьезно. Если тут возьмет власть какой-нибудь неверующий идиот, ад
вырвется на свободу. В буквальном смысле. Уноси ноги, пока это возможно.
- Может, ты и прав. Я подумывал вернуться. Но что я там буду делать?
Весло я позабыл. Судя по рассказам Шаба, я там просто потеряюсь. Черт, да
здесь теперь мой дом. Я никак этого не понимал. Эта свалка - мой дом.
- Я тебя понимаю.
Боманц поглядел на громадный серебристый клинок в небе. Скоро...
- Кто там? Кто это? - донеслось со стороны черного хода. - А ну уматывай!
Сейчас стражу позову!
- Это я, Жасмин. Бесанд рассмеялся:
- - И Наблюдатель, хозяйка. Стража уже на посту.
- Что ты делаешь, Бо?
- Болтаю. Гляжу на звезды.
- Я пойду, - сказал Бесанд. - Завтра увидимся.
По его тону Боманц понял - завтра его ждет очередной заряд преследований.
- Поосторожнее.
Боманц устроился на мокрой от росы черной ступеньке, и прохладная ночь
омыла его. В Древнем лесу одинокими голосами кричали птицы. Весело заверещал
сверчок. Влажный ветерок едва пошевеливал остатки волос на лысине. Жасмин
вышла и присела рядом с мужем.
- Не могу заснуть, - сказал он.
- Я тоже.
- Это все она. - Боманц глянул на Комету, вздрогнул от нахлынувших
воспоминаний. - Помнишь то лето, когда мы приехали сюда? Когда остались
посмотреть на Комету? Была такая же ночь.
Жасмин взяла его за руку, их пальцы переплелись.
- Ты читаешь мои мысли. Наш первый месяц. Мы были такими глупыми детьми.
- В душе мы такими же и остались.
Глава 11
КУРГАНЬЕ
Теперь Граю разгадка давалась легко. Когда он занимался делом. Но старая
шелковая карта притягивала его все больше и больше. Эти странные древние
имена. На теллекурре они звучали сочнее, чем на современных языках. Душелов.
Зовущая Бурю. Луногрыз. Повешенный. На древнем наречии они казались куда
мощнее.
Но они мертвы. Из всех великих остались только Госпожа да то чудовище под
землей, которое и заварило кашу.
Он часто подходил к маленькому окошку, смотрел на Курганье. Дьявол под
землей. Зовет, наверное. Окруженный защитниками - не многие из них упомянуты
в легендах, и еще меньше - тех, чьи прозвания определил старый колдун.
Боманца интересовала только Госпожа.
Столько фетишей. И дракон. И павшие рыцари Белой Розы, чьи духи
поставлены вечно охранять курган. Все это казалось куда серьезнее нынешней
борьбы.
Грай рассмеялся. Прошлое всегда кажется интереснее настоящего. Тем, кто
пережил первое великое противостояние, оно тоже, наверное, казалось ужасающе
медлительным. Лишь о последней битве складывались легенды и предания. О
нескольких днях из десятилетий.
Теперь Грай работал меньше - у него были добрый кров и кое-какие припасы.
Он мог больше гулять, особенно ночами.
Как-то утром, прежде чем Грай проснулся окончательно, пришел Кожух. Грай
впустил юношу.
- Чаю?
- Давай.
- Нервничаешь. Что случилось?
- Тебя требует полковник Сироп.
- Опять шахматы? Или работа?
- Ни то, ни другое. Его беспокоят твои ночные прогулки. Я ему уже сказал,
что гуляю с тобой и что тебя интересуют только звезды да всякая ерунда.
По-моему, он параноик.
Грай натянуто улыбнулся:
- Просто делает свое дело. Наверное, я кажусь странным. Не от мира сего.
Выжившим из ума. Я и правда веду себя как маразматик? Сахару?
- Пожалуйста. - Сахар был деликатесом. Стража его себе позволить не
могла.
- Торопишься? Я не завтракал еще.
- Ну он вроде не подгонял.
- Хорошо.
"Больше времени на подготовку. Дурак. Следовало догадаться, что твои
прогулки привлекут внимание. Стражник - по профессии параноик".
Грай приготовил овсянку с беконом, поделился с Кожухом. Как бы хорошо ни
платили стражникам, питались они скверно. Из-за дождей дорогу на Весло
развезло, совершенно. Армейские маркитанты сражались с дорогой мужественно,
но обеспечивать всех не могли.
- Ну, пойдем, повидаемся с ним, - сказал наконец Грай. - Кстати, этот
бекон - последний. Полковнику стоило бы подумать о том, чтобы кормиться
самим.
- Говорили уже об этом. - Грай подружился с Кожухом отчасти и потому, что
тот служил при штабе. Полковник Сироп играл с Граем в шахматы и вспоминал
добрые старые времена, но планов не раскрывал.
- И?
- Земли недостаточно. И фуража.
- Свиньи и на желудях жиреют.
- Свинопасы нужны. Иначе все лесовики прихватят.
- Да, наверное.
***
Полковник принял Грая в личном кабинете.
- Когда же вы работаете, сударь? - пошутил Грай.
- Работа сама движется. Как двигалась уже веками. У меня проблема. Грай.
Грай сморщился.
- Проблема?
- Обличья, Грай. Мир живет восприятиями. А ты не соответствуешь своему
облику.
- Сударь?
- В прошлом месяце у нас был гость. Из Чар.
- Я не знал.
- И никто не знал. Кроме меня. Это было нечто вроде длительной
неожиданной проверки. Такое случается.
Сироп уселся за стол, отодвинул в сторону шахматную доску, на которой они
так долго соревновались. Он вытащил из укромного местечка за правой ножкой
стола длинный лист бумаги. Грай заметил паучий почерк.
- Взятый? Сударь?
Грай каждый раз почти забывал добавить "сударь", и привычка эта Сиропа
очень беспокоила.
- Да. От Госпожи, со всеми полномочиями. Он не пережимал, нет. Но
рекомендации делал. И упоминал людей, чье поведение кажется ему
неприемлемым. Твое имя стояло в списке первым. Какого беса ты шляешься по
округе всю ночь?
- Думаю. Заснуть не могу. Война сделала что-то... Я многое видел.
Повстанцы. Мы не ложились спать из страха, что они атакуют. А если уснешь -
во сне видишь кровь. Горящие дома и поля. Визг скотины и детей. Это было
хуже всего. Плачущие дети. Я все еще слышу их плач. - Он почти не
преувеличивал. Каждый раз, ложась в постель, он слышал детский плач.
Он говорил правду, вплетая ее в ложь. Детский плач. Дети, чьи голоса
преследовали его, были его собственными невинными младенцами, брошенными из
боязни ответственности.
- Знаю, - ответил Сироп. - Знаю. Во Рже убивали детей, чтобы те не попали
к нам в руки. Самые жестокие из солдат плакали, видя, как матери бросают со
стены своих младенцев и кидаются вслед за ними. Я никогда не был женат, и
детей у меня нет. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. У тебя дети были?
- Сын, - ответил Грай тихо и сдавленно, едва не вздрагивая от боли, - и
дочь. Двойняшки. Давно и далеко отсюда.
- И что стало с ними?
- Не знаю. Надеюсь, что они еще живы. Они примерно ровесники Кожуху.
Сироп поднял бровь, но промолчал.
- А их мать?
Глаза Грая стали железом. Раскаленным железом клейма.
- Умерла.
- Мне жаль.
Грай промолчал; выражение лица его наводило на мысль, что ему вовсе не
жаль.
- Ты понимаешь, что я говорю, Грай? - спросил Сироп. - Тебя приметил
Взятый. А это нездорово.
- Понял. А кто из них?
