Шло время. Народ дайнов выжил и все увеличивался. Поначалу находились
безумцы, пытавшиеся искать путь обратно, в тот мир, из которого пришли.
Ничего у них не вышло.
Сменялись поколения. Постепенно, стерлись воспоминания о статичном
мире и мир снов стал для дайнов родным. Те, кто в нем родился, не могли
уже представить как можно жить в другом мире и каким он может быть, этот
другой мир. Даже тогда, когда дайны подружились с птицами-лоцманами и
научились не только путешествовать по снам, но и находить выходы в
статичные миры, никто уже не мог определить какой из них является их
родным. Да и ни к чему это было. Потому, что мир снов стал для них родным.
Дайны даже сменили имя. Теперь, за то, что были они честны и храбры,
всегда поступали по справедливости, а также не щадя живота боролись со
всякой, в изобилии населяющей сны нечистью: со зморами, паразитами снов,
темными порождениями кошмаров и, конечно же, с черными магами-их прозвали
инспекторами снов. Неизвестно, из какого языка было взято это слово, но
для многих жителей мира снов оно имело значение и воспринималось не только
как имя.
Вот так в мире снов появились первые инспекторы снов.
С этого начинается их история...
Гунлауг-учитель задумался.
На мгновение из темноты вынырнула и, пролетев над костром, сгинула
без следа птичка-врушка об одном крыле. Гунлауг кинул в огонь еще одну
ветку. Взлетел рой золотистых ос и там, в бездонной синеве, медленно и
беззвучно погас.
- Кстати, - задумчиво сказал Гунлауг, - те первые дайны, явившиеся из
реального мира в мир снов, могли производить странное действие - спать. С
каждым новым поколением это искусство встречалось все реже, пока и вовсе
не утратилось. А жаль. Судя по всему, с помощью этого искусства первые
дайны могли создавать сны. Если бы мы смогли вернуть это забытое
искусство, то значительно бы увеличили свою власть.
Вздохнув, Гунлауг вытащил из костра уголек и, прикурив от него
сигарету, швырнул обратно.
- Впрочем, жизнь слегка напоминает ненасытное чудовище. Больше всего
она любит взимать дань, плату. И, как правило, всегда берет больше, чем
дает. Так уж получается, такова жизнь, и ничего тут не поделаешь. Видимо с
дайнами произошло то же самое. За то, что попали в мир снов, они заплатили
тем, что утратили дар эти сны видеть.
Иногда я спрашиваю себя, равноценный ли это обмен? Не знаю. Для того,
чтобы это определить, мне надо хотя бы один раз умудриться не провалиться
в безвременье, а заснуть.
Кто знает, что я тогда почувствую и что со мной случиться?
Да и вообще, так ли уж он неравноценен? Как это определить? Вот,
например: кто скажет, сколько стоят те пять минут, когда ты летом стоишь у
окна, куришь и вдруг понимаешь, что вся вселенная, все окружающее вошло с
тобой в странную мимолетную гармонию и ощущаешь великий, безграничный,
неописуемый покой? И стоит ли за эти пять минут заплатить несколькими
седыми волосками? Кто знает? Кто определит? Кто оценит?
Он усмехнулся и добавил:
- Вот такие дела, мой нерадивый, ленивый, глупый ученик, из которого,
если позволит великий Гипнос, выйдет действительно что-то стоящее...
Я открыл глаза и приподнял голову. Меня все еще слегка мутило. Я чуть
было снова не рухнул на асфальт, но удержался и даже попытался сесть. Как
ни странно, это мне удалось.
Через пять минут я настолько пришел в себя, что даже заметил и
смахнул, приставший к щеке окурок.
Ну конечно, это был мир зморы. Что же это еще могло быть? Над головой
у меня висел огромный, раза в два больше, чем солнце, огненный шар. В его
безжалостном свете медленно плавились унылые кирпичные трехэтажные дома с
выбитыми стеклами. Они закрывали горизонт, но я знал, что в мире зморы до
него недалеко - километров пять, не больше.
Неподалеку, на капоте насквозь проржавевшего автомобиля, сидел
здоровенный стервятник и смотрел на меня неподвижными, похожими на
оловянные пуговицы, глазами. Вот он разочарованно покрутил головой и,
развернув огромные крылья, с противным криком улетел.
А вдруг змора пригласила меня сюда для того, чтобы эта милая птичка
не подохла от голода?
Встав, я посмотрел на свои руки и увидев, что они почему-то испачканы
мелом, вытер их о штаны.
В этот момент откуда-то из-за ближайших домов наплыл жуткий,
монотонный вой. Он звучал все громче и громче, пока не стал таким, что мне
показалось, будто у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки. Я хотел было
заткнуть уши пальцами, но тут вой смолк. На мгновение воцарилась
неестественная тишина, но вот в одном из полуразрушенных домов что-то
скрипнуло, потом оттуда послышался грохот, словно по паркету прокатили
большой булыжник.
Я подумал, что не был в мире зморы целых три года. Кстати, он ничуть
за это время не изменился.
Все же, интересно, зачем я ей понадобился?
Прикинув, в каком направлении находится черная стена, я двинулся в
путь.
Под ногами шуршали выцветшие на солнце бумажки от конфет. Подошвы
моих ботинок гулко шлепали по потрескавшемуся асфальту.
Метров через сто был перекресток и свернув направо, я увидел лежавшие
возле стены высокого, со множеством мраморных колонн и просевшей крышей,
дома кучи золота. Мне показалось, что с тех пор, как я был здесь последний
раз, их стало больше.
Интересно, зачем они зморе?
Из крайней кучи торчало нечто, смахивающее на кривую полуобугленную
ветку. Заинтересовавшись, я подошел ближе и всмотрелся.
Великий Гипнос!
Это оказалась высохшая, мумифицированная рука. На ее безымянном
пальце виднелось кольцо с печаткой в форме странного, рунического знака.
Так и не сумев вспомнить, на что этот знак похож, я пожал плечами и
двинулся дальше.
По мере того, как я удалялся от центра мира зморы, моя тень
становилась все длиннее. Солнце уже не жарило так безжалостно и даже подул
легкий ветерок. Под подошвами похрустывали черепки глиняной посуды,
каменные наконечники стрел и копий, косточки каких-то мелких животных. С
каждым шагом этого мусора было все больше. Дома, мимо которых я шел,
становились все ниже. Большей частью это были одноэтажные развалюхи. В их
стенах то и дело попадались проломы. Затянувшая их паутина, казалось,
охраняла скрытую за ними жирную, наполненную странной жизнью темноту.
Временами паутина с влажным чмоканьем разрывалась, из пролома высовывался
кончик толстого, масляно поблескивающего щупальца и начинал слепо шарить
по улице. Вот одно из них метнулось было ко мне, но на полдороги
остановилось и безвольно опало.
Из-за угла дома на противоположном конце улицы вышел зомби и
остановился, засунув руки в карманы потертого, с засаленными рукавами
пиджачка. На голове у него была фуражка-восьмиклинка, на ногах сапоги,
причем на правом позвякивала здоровенная стальная шпора, а носок левого
был перевязан бечевкой, чтобы укрепить отставшую подошву. Его вздувшееся,
покрытое трупными пятнами лицо было неподвижно, словно страшная маска.
Мертвые, пустые глаза смотрели прямо на меня.
Я подумал, что в прошлый раз, три года назад, зомби у зморы был
другой. Значит, поменяла. Или прежний пришел в негодность. Хотя, скорее
всего, поменяла. У них, у змор, считается хорошим тоном менять зомби как
можно чаще.
Зомби ухмыльнулся, и вытащил из висевших на поясе ножен шашку.
Правда, нападать на меня он, похоже, не собирался. Просто стоял
неподвижно, как статуя, и лишь солнце вспыхивало на блестящем видимо,
отлично заточенном клинке.
Я совершенно спокойно прошел мимо него, но шагов через двадцать все
же не удержался и обернулся.
Зомби уже не было. Только на том месте, где он стоял, крутился
пыльный смерчик, да порхала неизвестно откуда взявшаяся банкнота, похоже,
трехрублевка.
Ну и ладно.
Я свернул налево и наконец-то увидел черную стену. В высоту она имела
не более трех - четырех метров, была абсолютно гладкая и действительно
жутко черная. Метрах в пятидесяти от нее город заканчивался и начинался
небольшой, голый, без единой травинки, пустырь. Стены крайних домов
усеивали пятна жирной копоти. Как будто время от времени со стороны черной
стены кто-то ради развлечения стрелял по ним из огнемета.
Я остановился шагах в десяти от черной стены и стал ждать, когда из
нее появится змора.
Она не торопилась.
Я посмотрел на черную стену, и в этот момент мир перевернулся,
оказался вверху, а черная стена - внизу. Я словно бы парил над огромной
черной расселиной. Ее чернота манила меня к себе, притягивала.
Чувствовалось, что стоит исчезнуть той неведомой, не дающей мне упасть
силе, и я рухну вниз, в темноту. Воздух вокруг меня заколебался. Вот-вот
он меня отпустит и тогда...
Тут из черной стены появилась змора и наваждение исчезло. Она
остановилась от меня шагах в пяти. Глаза у нее были странного, фиолетового
цвета. Вот они насмешливо вспыхнули, алый, прекрасно очерченный рот
округлился, словно змора увидела нечто в высшей степени занимательное,
например, очень умную собачку, способную выкидывать невероятно забавные
штучки.
Неторопливо, до умопомрачения изящным жестом она вскинула руки и
поправила волосы. При этом ее черное, в кружевах платье поднялось на
несколько сантиметров, давая возможность лучше рассмотреть стройные,
длинные ноги.
Вот только, на такие штучки меня было не взять.
Неторопливо, стараясь не делать резких движений, я вытащил сигарету и
закурил.
- Приветствую тебя, Сверир, - сказала змора. В голосе ее
чувствовалась насмешка.
Я ничего не ответил. Стоял, курил и с тоской думал о том, что она
могла бы не тянуть волынку, а просто сказать, что ей на этот раз от меня
нужно - и точка. Тошно мне было. Может, из-за того, что опять вспомнилась
птица-лоцман, окровавленным, бесформенным комком падающая на землю.
- Ну же, инспектор снов без птицы-лоцмана, - продолжала змора. -
Похоже, дела твои в статичном мире пошли не очень хорошо. Ты даже хотел
ускользнуть. Причем совершенно варварским способом. Ай-ай, нехорошо,
совсем нехорошо. Что же это? Насколько я знаю, за минувшие три года ты не
пробовал уйти из статичного мира и тут, вдруг, такая попытка... Сдался,
что ль? Жаль, когда я тебя поймала, ты, честно сказать, выглядел вполне
браво. И все же, не прошло и трех лет, как попытался уйти в загробный мир.
Почему?
- Не твое дело, - мрачно сказал я.
- Ай-ай-ай, какие мы гордые, - засмеялась она. Смех у нее был очень
звонкий и красивый. - А все же в висок себе пальнуть ты хотел. Кстати,
почему именно в голову, а не в сердце?
- Ладно, хватит болтать. Лучше скажи, зачем позвала.
- Ну, это от нас не уйдет. Это потом. Все же - ответь, почему ты
пытался уйти именно так? Там, на цепи миров, ты уже не смог бы быть
инспектором снов.
Я вздохнул.
Спору нет, она была чертовски красива, но занудлива...
- Неужели ты струсил?
Я понял, что она не отстанет и буркнул:
- Любой дурак знает, что из статичного мира в мир снов без помощи
птицы-лоцмана не уйдешь. Что же мне оставалось? Только великая цепь.
Змора всплеснула руками и снова рассмеялась:
- Значит, ты решил действовать именно так? Что ж, совсем неплохо. Вот
только я не получила того удовольствия, которое ожидала. Я-то думала
поразвлечься, наблюдая за твоими попытками выбраться. А ты лишил меня
этого удовольствия. Поэтому я делаю тебе предложение. Ты согласен меня
выслушать?
Я сделал вид, что не слышу ее вопроса.
- Ну, что же ты, отвечай! Так как, Сверир, ты согласен?
