этом, и только пожимали плечами; наконец, и сам Долива потерял весь пыл
убежденья, хотя про себя продолжать думать, что сидеть в Ольшовском
городище было равносильно смерти.
Доливы были уже всем известны тем, что они всегда носились с
каким-нибудь планом, поэтому им давали выболтаться, пока они не охладевали
сами и не выдумывали себе чего нибудь нового.
И осажденные, и осаждавшие развлекали себя тем, что посылали друг
другу ругательства и угрозы. Небольшая группа людей подходила к воротам
замка и, подперев руки в бока, вызывала противников на словесный поединок,
в котором ни та, ни другая сторона не скупились на бранные слова. Плевали
друг на друга, грозили кулаками, показывали на виселицы, на которых уже
висели две собаки, - иногда кто-нибудь позадорнее, бросал камень или
пускал стрелу, - и только ночь вносила успокоение.
Доливы почти с каждым днем все больше и больше тяготились этой
однообразной жизнью. Они стали проситься - устроить вылазку и предлагали
себя в качестве предводителей, но и на это не последовало согласия. Так
прошло дней десять, и, так как братья, проводя целые часы в бездействии у
камина в большой горнице, постоянно с кем-нибудь ссорились, то в конце
концов все от них отстали, и они расхаживали в одиночку, угрюмые и
недовольные.
Но ссоры эти были не серьезные, на другой день все уже забывали о
них, и разговоры начинались заново, и опять заканчивались спором. Когда
наступал вечер, а с ним холод и тьма, братьев начинало тянуть в теплую
горницу, - они смирно усаживались у камина и молча слушали, но потом
который-нибудь из них не выдерживал и вставлял резкое замечание, - ему
отвечали тоже в резкой форме, и ссора разгоралась.
И вот, случилось однажды - это было уже на одиннадцатый день, - не
заметил того, что старый Белина потихоньку вошел в горницу и остановился
поодаль, Вшебор в ответ на жалобы о том, что осада так затянулась, и не
видно было конца ей, заговорил недовольным тоном.
- Что за диво! Сидим в этой дыре, как кролики. Мужики смеются над
нами и нисколько с нами не считаются. Да и правда! Уж давно надо было
показать им, что мы еще сильны и не дрожим перед ними, так что даже носа
не смеем из-за ворот высунуть.
- Попробуй-ка показать им нос, они его тебе оботрут! - сказал Лясота.
- Никогда! - воскликнул Вшебор, - если бы только нашлись хоть десять
охотников, с таким же сердцем, какое чувствую в себе, то уж проучил бы я
эту сволочь! Уж повисели бы они у меня на собственных виселицах, рядом с
собаками!
Канева, который успел уже оправиться после своей несчастной охоты на
лося, - крикнул:
- А в придачу к этим десяти - и я с вами!
- И я, и я, - раздались еще голоса.
- Но все это напрасные слова, - рассмеявшись, сказал Вшебор, который
имел зуб против старого Белины, - наш вождь и князь не позволит этого; он
скорее позволит нам заживо сгнить...
В это время Вшебор почувствовал, что чья-то огромная ладонь ударила
его сзади по плечу, и в то же время в горнице раздался громкий голос.
- Ну, что-же - с Богом! Я позволяю, я желаю вашей крови, но кровь не
вода, если уж вашей милости так не терпится! Идите!
Вшебор, слегка смущенный, повернулся, узнав по голосу старого Белину,
который стоял за ним.
- У вас кровь горячая, - закончил старик, - вот как набьют вам шишек,
так она у вас остынет... Идите, если желаете, но глупости не делайте.
- И пойдем! - воскликнул Долива, срываясь с места. - Видит Бог, я
сдержу слово. Я не на ветер говорил и исполню все, что задумал. Пусть же и
те, что соглашались идти со мной, сдержат обещание.
Тогда все, которые вызывались с ним раньше, закричали:
- Идем, идем, - говори, когда?
- Когда? - смеясь, возразил горячий Вшебор. - А зачем нам
откладывать? Ночь темная, как и нужно, сверху не каплет, чернь полегла уже
спать. Почему же сегодня - хуже, чем завтра?
Белина, стоя позади, внимательно слушал.
- А что бы вы не говорили, - пробурчал он, - что у Белинов не хватает
мужества, то с вами пойдет и Томко.
От дверей послышался бодрый, веселый голос.
- Я готов идти!
Вся кровь закипела у Вшебора, он бросился к дверям, за ним - другие,
побежали в конюшню к коням, потом в горницы - надеть кафтаны и меховые
колпаки, подвязать к поясу меч, найти копье; тут же советовались, брать
или не брать с собой щиты, запастись ли на случай топорами или оставить их
в покое, - топор уже и в то время начинал выходить из употребления.
Каждому предоставлено было одеваться и вооружаться по собственному
усмотрению; так все и сделали, кто больше всего полагался на меч, взял с
собой меч, а кому было удобнее действовать секирой и молотом, тот
привязывал их сбоку. По всему двору, как молния, разнеслась весть о
вылазке. Кто-то побежал с этой вестью наверх, на женскую половину, где
девушки еще сидели у огня за пряжей: здесь поднялся страшный плач и ропот.
Белиновой очень не хотелось отпускать сына, но она не смела
вступаться, так как это была воля мужа. Бедная женщина всплакнула
потихоньку и отошла к стороне вытереть слезы. Расплакалась и Здана, увидев
слезы матери: жаль ей было и брата, и Мшщуя, хоть она и не хотела
признаться в этом. Мшщуй Долива пленили сердце хорошенькой девушки.
Случилось это совершенно для нее незаметно. Он старался подружиться с нею,
чтобы через нее добраться до Каси. Здана взглянула на него, засмеялась,
заболтала, и между ними завязалась дружба, а теперь они уже поглядывали
друг на друга так, как будто из всей этой дружбы успело вырасти другое
чувство. Чем же был виноват бедный Мшщуй? Кася даже и не смотрела на него,
а эта не боялась ни взгляда, ни разговора, ни веселого смеха; да и трудно
сидеть в осажденном замке.
Катя Спыткова так перепугалась и расплакалась, что чуть не выдала
матери свою тайну. Она вместе с Зданой выбежала даже на мост, чтобы
увидеть Томка в полном рыцарском наряде. Бедняжка совсем потеряла голову и
только потом, опомнившись, крадучись вернулась назад. Но ее счастье
Спыткова мать, занятая повествованием о собственной жизни, не заметила
отсутствия дочери.
В неожиданной вылазке приняли участие, кроме Доливов, двенадцать
охотников, молодец к молодцу, крепкая, сильная, горячая молодежь, хорошо
вооруженная и не боявшаяся идти, хотя бы против тысячи, а к черни
относившаяся с пренебрежением и смотревшая на вылазку, как на охотничью
прогулку. Все шли спокойно, со смехом и радостью в сердце. У ворот все уже
было готово к тому, чтобы осторожно отворить их и быть настороже, чтобы
во-время впустить назад, если бы за осажденными была погоня.
Собек, который, должно быть, никогда не спал, подошел к маленькому
отряду и дал дельный совет. Кони врагов паслись обыкновенно ночью около
стога сложенного сена, который находился в некотором отдалении от костров.
Старый слуга предложил подкрасться к стаду и потихоньку отогнать его
подальше, чтобы враги не могли воспользоваться конями для погони. План
этот всем казался трудно исполнимым и опасным, но Собек был известен тем,
что он никогда не брался за такое дело, которого не мог выполнить. Его
выпустили вперед и стали поджидать, когда он, выскользнув как мышь из
ворот, исполнит задуманное и даст им знак, что кони угнаны от стога.
Нетерпеливой молодежи минуты ожидания казались слишком долгими, но
вот, наконец, послышался топот бегущих коней, а в городище осторожно
открылись ворота, и по одному стали выезжать охотники. Спустившись с холма
и сбившись в кучу, они с громким криком пустили коней вскачь прямо к
догорающим кострам.
Около них не было даже стражи, так не ожидала чернь этого нападения.
Большая часть людей уже спала, когда Вшебор, ехавший впереди, влетел, как
вихрь, в самую середину лагеря. Поднялась страшная суматоха и тревога, и,
начиная с того места, где избивали лежачих, распространилась на другой на
другой конец лагеря.
Разбуженная чернь вскакивала, не понимая, что происходит, и
предполагая, что враг гораздо сильнее, чем он был на самом деле.
Просыпаясь во мраке, охваченные страхом, слыша вокруг себя крики и стоны,
все бросились бежать, кто куда: один в лес, другие к речке и болотам, а
третьи - куда попало, и, не различая дороги, попадались в руки
неприятелям.
Вшебор и Мшщуй, сидя на конях, били, секли, топтали упавших, бешено
размахивая топорами, другие энергично помогали им, и хотя судьба им
благоприятствовала, и толпа черни не успела еще опомниться, они решили
возвращаться в замок; забросив нескольким петлю на шею, Вшебор, Мшщуй,
Топорчик и Томко стали громко созывать своих. И прежде чем застигнутая
врасплох чернь успела опомниться, охотники уже скакали назад к городищу и
удосужились даже повесить пойманных на приготовленных виселицах.
Все это произошло так быстро, неожиданно и удачно, что, когда они
въехали обратно в ворота, просто не верилось глазам! Окровавленные мечи,
топоры и руки свидетельствовали о том, что они недаром хвастались.
Толпа черни даже не погналась за ними, так как большая часть
разбежалась и боялась скоро вернуться. Пока все собрались, разложили
костры, посчитали оставшихся - охотников уже и след простыл.
Вшебор возвращался веселый, гордый, счастливый, как настоящий
победитель.
Его приветствовали рукоплесканиями, и только Белина, обнимая сына,
сказал сдавленным голосом:
- Я не мог запретить вам. Но дай-то Бог, чтобы мы не дорого
заплатили, слишком дорого за эту кратковременную радость!
До самого утра не произошло никаких перемен; только в лагере все
время шумели, кричали и суетливо двигались. Едва только рассвело, пришли
люди и поснимали трупы с виселиц, чтобы ясный день не увидел их позора.
Утром не разложили, как всегда, костров, и все чего-то суетились,
бегали туда и сюда и ссорились, - наконец, отделилась небольшая группа и
отправилась в лес.
День этот прошел сравнительно спокойно, разговор вертелся по
преимуществу, около вылазки, которая доставила обильный материал для
рассказов. Внизу, в главной горнице, и вверху, за пряжей, только об этом и
говорили. Здана гордилась братом, но рассказывая о нем, нет-нет да и
ввернет словечко о Мшщуе. А потом сама же обливалась румянцем и тревожно
оглядывалась, - не подсмотрел ли кто и не отгадал ли ее тайны, - и сердце
ее билось усиленно.
На лице старого Белины нельзя было заметить особенной радости по
поводу одержанной над врагом победы; лоб его, как всегда, был покрыт
глубокими морщинами, которые провели на нем тревога и забота; он
попрежнему заглядывал во все углы, требовал от стражи усиленного внимания
и отдавал приказы.
Может быть, он догадывался, что простой народ, наружно высказавший
ему полное послушание, что-то замышляет про себя.
Между тем, Собек, которому удалось подслушать разговор, не торопился
сообщить о нем хозяину. Но бегство одного из этих людей обеспокоило его, и
он решил проследить это дело до конца. Он уже давно замечал косые взгляды,
перешептывания по углам, признаки недовольства под маской послушания, а
иной раз и явное сопротивление и даже взрыв отчаянья, тотчас же
подавляемый страхом.
Никого так не боялись, как старого Белину; он умел быть неумолимым
для непослушных, наказывал сурово и не прощал никогда. Быть может, сердце
у него было доброе, но теперь он не мог обойтись без суровых мер для
ослушников. Когда один из простолюдинов, поругавшись со стариками и
нагрубив им, сбежал вниз, - стали подозревать всех, и отдан был приказ
