бы вырваться из замка и соединиться где-нибудь со своими. Не все они
погибли. Легче в поле защититься небольшой кучке, чем в этой дыре
тысячами. Но беда в том, что старый Белина - упрям.
Спытковой неприятно было, когда дурно говорили о Белинах.
Она бросила сердитый взгляд на Вшебора: сама она недолюбливала их, но
боялась...
- Не говорите мне о нем ничего, он знает, что делает!
- А мне кажется, что он и сам не знает, - возразил Вшебор. - Он
больше всего дрожит над своим богатством и не хочет его бросить.
Марта молча покачала головой.
- Мне жаль вас и вашу дочку, - прибавил Долива. - Ну, что, если вы
из-за его упрямства попадете в руки мужиков!
Спыткова с криком закрыла лицо руками.
- Бог не допустит этого! - плача, воскликнула она.
Немного погодя, она спросила тихо.
- Но что же делать? Что делать? Неужели нет спасения?
- Останется только одно средство, - прорваться отсюда, пока еще есть
время.
- Но куда?
- Отыщем где-нибудь своих, как мы их теперь нашли, - сказал Долива. -
Тот самый лагерь, в котором находится муж вашей милости, или другие. - Не
все рыцарство погибло.
- Но ведь Маслав и их преследует, и рыцарству негде укрыться.
- Но за то нам будут открыты все пути, - хоть на Русь, хоть к немцам,
- везде нам будет спокойнее, чем здесь.
И склонившись к самому уху испуганной женщины, Вшебор признался ей,
что он и другие хотят попробовать прорваться из замка, оставив на произвол
судьбы всех, кто еще упрямится.
- И ваша милость должна ехать с нами!
Слова эти так напугали Спыткову, что ей захотелось спрятаться
куда-нибудь и не слушать его! Но Вшебор, насильно удержав ее, стал
умолять, чтобы она, по крайней мере, не выдавала их Белинам, если уж сама
не сможет решиться ехать.
Тогда она поклялась ему, целуя крестик, молчать о том, что он ей
сказал и обдумать его предложение. И, чувствуя себя совершенно
расстроенной и сбитой с толку, попрощалась с ним и ушла к себе, чтобы
хорошенько взвесить то, что поведал ей Вшебор. Женщины, сидевшие, как
всегда, за пряжей около камина, сразу догадались по встревоженному и
задумчивому виду Спытковой, что у нее есть какая-то тяжесть на сердце. Не
обращая внимания на вопросы и знаки удивления своих товарок, она пришла
прямо на свое место и тяжело опустилась на лавку, как будто не замечая
подбежавшей к ней дочери. Но понемногу привычный шум веретен, заглушенный
смех и говор женщин вокруг нее вывели ее из задумчивости; Кася принесла ей
воды, отерла слезы, и Спыткова несколько успокоилась.
В этот день и в женской горнице было заметно беспокойство.
То та, то другая женщина выбегали на чердак, смотрели в слуховое
окошечко и приносили почти разные вести, то пугая, то утешая друг друга.
Попрежнему, не спеша и не волнуясь, двигалась по горницам старая
Ганна и на все вопросы отвечала только одно:
- Уж сколько раз они проходили сюда и уходили ни с чем. Таким будет и
теперь.
С другой стороны, те, которые слышали от мужей и братьев, как Вшебор
рассказывал о могуществе Маслава, тревожились и плакали; некоторые,
напротив, мечтали о Казимире и о скором избавлении. Но беспокойство мешало
работе и портило настроение.
Всякий раз, когда Томко входил в комнату, все взгляды обращались на
него, не скажет ли он что-нибудь; но на лице молодого Белины так же, как
на лице его отца, ничего нельзя было прочесть; оно всегда дышало
одинаковым спокойствием и достоинством и в час опасности, и в минуту
радости. И только тогда, когда только, пробираясь к Здане, оказывался по
близости от Каси, взгляд его прояснялся, губы складывались в улыбку, и все
выражение его лица говорило о надежде на лучшее будущее.
Кася напрасно старалась допытаться у матери о причине ее испуга; она
не отвечала ей и только тихо плакала и вздыхала. И теперь, когда Томко
пришел к ним, - сердце Каси было так встревожено материнским горем, что
она прежде всего спросила его, через Здану, не случилось ли чего-нибудь
нового, о чем могла узнать ее мать.
Белина задумался и ответил Здане так, чтобы Кася слышала его, и при
этом он смотрел ей прямо в глаза, - что Спыткова очень долго разговаривала
на мосту с Вшебором и, вероятно, он и нагнал на нее такого страха. Томко
прибавил еще:
- Неспокойные люди эти братья Доливы; им бы хотелось, чтобы прежде
всего их слушали, а в одном замке не может быть двух начальников. За ними
тоже надо будет хорошенько последить.
Снизу уже кричали, призывая Томка к отцу, и он, взглянув еще раз в
глаза Касе, которая только зарумянилась в ответ, ушел от них, чтобы
помогать отцу в надзоре за работами.
Собек, несмотря на страшную усталость после дороги и на ушибы,
полученные им во время борьбы с чернью у ворот, пролежав всего
какой-нибудь час на соломе около коней, - другого места не было, да он и
сам не искал, - встал и пошел искать себе дела. Его энергичная и
любознательная натура не выносила бездействия; в часы, свободные от
службы, он плел корзинки из прутьев, или мешки из веревок, а, если этого
не было под рукой, - строгал лучину. Но, найдя занятие рукам, он глазам и
рукам не давал отдыху и прислушивался к малейшему шуму. И часто случалось,
что ему удавалось открыть важные вещи по легкому шороху или промелькнувшей
тени.
Вместе с другими Собек поплелся на валы, но скоро ему надоело это
созерцание. Он пошел на другую сторону, где производились земляные работы,
но и здесь не выстоял долго: люди ходили взад и вперед, в тесноте задевали
друг друга и заводили ссоры. Обойдя весь замок кругом, Собек вернулся в
конюшню. Дощатая перегородка отделяла стойла от сарая, где размещался
простой люд из первого двора. Многих из них выгнали на работы по
укреплению валов, но старики, жены и дети их остались дома.
За перегородкой слышен был шум разговора, плач и жалобные причитания.
Собек, прислонившись к стене, сидел в полудремоте, придумывая себе работу.
Но ничего не приходило в голову!
В это время до слуха его долетели слова, которых он, может быть, и не
хотел бы слушать, да услышал нечаянно.
- Они только о себе и думают, - говорил старческий голос, - что им за
дело, если кто-нибудь из нас сдохнет, - лишь бы они были целы...
- С голоду помираем, - сказал второй.
- Есть не дают, а на работу выгоняют, - заметил женский голос.
- Хорошо тем, что померли, - говорил еще кто-то. - Они ушли к своим и
не знают горя.
- Самое-то горькое начнется тогда, когда нас осадят, - снова
заговорил старик.
- Они будут стрелять из луков, а нас заставят таскать тяжелые бревна
и камни. А в кого будут попадать стрелы, как не в нас? У них и броня, и
кольчуга, и щит, а у нас что? Нашу сукману стрела легко пробьет.
- Верно, верно, - подхватил другой, - пусть только побольше наших
соберется вместе, надо нам что-нибудь придумать... Если они о нас не
думают, будем сами о себе заботиться. Что худого могут нам сделать те?
Ведь они - наши. Снюхаемся с ними, и пусть тогда шляхта пойдет в цепи...
Мы вернемся, хоть на погорелые места.
- А как же с ними сговориться? - возразил старик. - Разве это так
легко? Думаешь, они не следят за нами, верят нам? Небось, они тоже
догадываются, что у нас на уме.
- Сговориться, - подхватил первый, - не так уж мудрено.
- Ну, как же? Как же?
- Ночью - легко спуститься с валов, - смеясь, отвечал спрошенный.
Наступило долгое молчание. Потом послышалось перешептывание.
- Так и надо сделать, - сказал старик, - а не то все подохнем.
- Поговорите с Репцом, поговорите с Веханом...
- Почему бы нет...
- Надо думать о себе...
Шепот понизился, так что Собек ничего не мог разобрать, но он слышал
ясно злорадное пересмеивание и оживленное бормотание. Но и того, что он
слышал, было достаточно.
Осторожно, чтобы не выдать своего присутствия, встав с соломы, он
вышел из конюшни и прошел на двор с другой стороны, желая увидеть лица
заговорщиков. Он успел, обойдя здание, подойти ко входу в сарай, мужчины
уже ушли из него, остались только две женщины; младшая кормила ребенка, а
старшая, завернувшись в плахту, дремала подле нее. Но Собек твердо
запомнил имена Репки и Вехана.
Случай помог ему набрести на след опасности, о которой еще никто,
может быть, не подозревал.
Невольный трепет охватил старика. Он сам не знал, что теперь делать.
Следить еще или сейчас же дать знать, кому следует? А вдруг вся эта
болтовня окажется - просто глупостью, а он успеет поднять тревогу? Собек,
всю свою жизнь проведший в замках своих панов, глубоко к ним привязанный и
разделявший все их надежды и опасенья, встревожился не на шутку.
Когда наступили сумерки, он тихонько вышел из конюшни, выбрался из
первого двора и при входе во второй - стал поджидать старого Белину. Он
увидел его издали, спокойно отдающего приказания, - и пожалел тревожить
его покой всякими вздорными слухами.
Собек решил последить еще, справедливо рассчитав, что его серая
сермяга поможет ему подслушать больше и лучше разузнать дело, - чтобы не
наделать напрасной тревоги. Может быть, он жалел и людей, устами которых
говорил голод и утомление, на которых он мог навлечь грозное наказание.
Пока Собек стоял, приглядываясь к тому, что делалось вокруг, и
раздумывая, что ему делать, - вдруг из-за строений послышался шум и крики.
Люди бежали в ту сторону.
- Бей, стреляй! - кричали им вслед.
Бросился туда и старый Белина, а за ним и Собек, шум и крики все
усиливались.
Никто не знал, что произошло. И только, выбежав на валы, старик
узнал, что кто-то, пользуясь темнотой, спустился с валов и ушел в лагерь
нападавших, хоть вслед ему пустили несколько стрел.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
На следующие дни в долине все оставалось по-прежнему: новых сил не
прибавилось в неприятельском лагере, а ранее прибывшие не отважились
подойти ближе. Замок усердно готовился к обороне; старый Белина почти не
уходил с валов, - прохаживался по дворам или заглядывал за рогатки, зорко
следя за людьми, строго карая за всякий проступок и почти не зная отдыха.
Когда голод начинал докучать ему, он шел и кричал, чтобы ему принесли
пищу, и ему подавали ту самую похлебку, которую ели все, даже не
присаживаясь, он подкреплял свои силы и снова возвращался к своим
занятиям.
Вид этого старца и его личный пример не позволяли и другим требовать
большего; никто не осмеливался роптать.
Валы со стороны речки и болот были увеличены, ограждены новыми
рогатками, бревна и каменья были втащены наверх и приготовлены на случай
нападения, а со времени бегства из замка одного из простолюдинов, днем и
ночью повсюду была расставлена бдительная стража.
Между тем лагерь, расположенный над речкой, бездействовал, словно он
только угрожал своим присутствием, не предпринимая никаких решительных
действий.
Напротив валов возвели, как будто для забавы, несколько виселиц, и,
показывая на них, кричали:
- Это - для вас!
Но этим и закончились все их труды. Они себе расхаживали по долине и
над речкой, пели песни, ели и пили; ночью разводили костры, а днем
отправлялись на охоту.
Вшебору так и не удалось уговорить кого-нибудь прорваться из замка; а
вдвоем с братом он не отваживался, да и не хотел бежать. Спыткова, которую
он всячески убеждал, оставалась непреклонной и даже слушать об этом не
хотела.
Другие тоже отворачивались от него, когда он начинал говорить об
