Все эти беглецы, происходившие подобно Лясоте из зажиточной шляхты,
теперь не имели на себе даже целого платья и были одеты в чужие сермяги, в
рваные плащи, забрызганные грязью, кто в чем пришлось, некоторые были
прямо в лохмотьях. Белина сжалившись над старым израненным Лясотой, принес
ему утром чистых тряпок для перевязки рань и приличный плащ. Панцирь
выбросили вон да и кафтан, насквозь пропитанный кровью, уже никуда не
годился. Собек, который умел и за ранеными ухаживать, обмыл и перевязал
ему раны. Со своей стороны Томко Белина одел Топорчика, у которого от
сырости давно уже испортилась и прогнила одежда. Но в этот день ослабевший
Богдась не мог даже встать в час обеда, и когда подали пищу, пришлось
отнести ему его порцию в тот угол, где он лежал.
Пища была плохая. Уже давно нельзя было печь хлеба, и все обитатели
замка, - мужчины и женщины, - довольствовались мучной похлебкой, к которой
иногда прибавляли кусочек мяса или жира.
Никто не смел жаловаться на голод, - все тревожились только о том,
надолго ли хватит пищи на всех, если положение не изменится к лучшему.
Старый Белина сам ежедневно заглядывал в мешки и бочки, соображая, на
много ли было в них жизни.
Хотя чернь, осаждавшая замок, и отступила от него, но все отлично
понимали, что мир был не прочный, и что враг рассчитывал взять их измором.
Не раз высказывались предположения - прорвать осаду и уйти за Вислу.
Но тогда надо было или покориться Маславу, или вступить с ним в бой.
Большая часть рыцарства, замкнувшегося за валами Ольшовского городища, -
относилась с презрением к Маславу с его язычеством и не хотела даже думать
о спасении через него.
Каждый день происходили совещания, не приводившие ни к какому
решению, и отец Гедеон заканчивал все споры и беседы всегда одними и теми
же словами:
- Помолимся Господу и будем верить, что он нам поможет!
И только молодость счастлива тем, что даже в такой тесноте, она хоть
на минуту может забыть обо всем.
Трудно было поверить, что на другой день первой заботой обоих братьев
Долив было - проследить, где скрывались голубые глазки Каси. Они оба, как
только встали, принялись всюду бегать и расспрашивать, где помещались мать
с дочерью.
Уже в дороге, поссорившись из-за девушки, они избегали смотреть прямо
в глаза друг другу и почти не разговаривали между собой. Вшебор за одни
сутки дороги так расположил к себе мать, что мог быть уверен в ее
сочувствии, однако, он не принял в расчет того, что веселая и бодрая еще
женщина заглядывалась на него не ради дочки, а ради себя самой. Остаться
вдовой без защиты, - говорила она себе, - было очень трудно... И она
искала мужа... не столько для себя, сколько для дочери, которой он мог
заменить отца, а она охотно принесла бы ей эту жертву.
Мечты Вшебора были совсем иные.
Мшщуй, ничего не добившейся во время пути от пугливой Каси, влюбился
в нее еще сильнее. И оба брата думали только о том, как вести дальше свои
сердечные дела.
В обоих текла одна и та же горячая кровь, как это часто случается в
семьях, нравы у обоих были не одинаковые. Оба легко воспламенялись, но шли
к своей цели разными путями. Во время охоты Вшебор выслеживал зверя, а
Мшщуй загонял его и убивал; первый готов был провести целый день в шалаше
в ожидании зверя, второй не терпел долгого ожидания и охотнее гнался и
преследовал. Так и во всем. Вшебор всего добивался упорством и ловкостью,
Мшщуй - горячем сердцем и собственными усилиями.
В Ольшовском городище, где женщины были отделены от мужчин, трудно
было в этой давке найти кого-нибудь вообще и еще труднее - увидеть женщин.
Вместе с женою и дочерью Белины они занимали отдельное помещение, и почти
никто из них не выходил из него уже потому, что не было такого укромного
уголка, где бы за ними не следило несколько пар глаз и не подслушивали
чьи-нибудь уши.
Поэтому и оба влюбленные, расхаживая по дворам и задирая головы
кверху, словно высматривали воробьев под крышей, не могли нигде увидеть
тех, кого искали. А тут еще нашелся третий соперник в лице молодого
Белины. Придя утром к лежавшему Топорчику, он принялся с жаром
расспрашивать о Касе Спытковой, заинтересовавшей его своим серьезным
личиком. Топорчик тоже завидел ее издали, но был так измучен и угнетен,
что даже женская красота не произвела на него впечатления.
- Оставь ты меня в покое! - отвечал он. - Я не знаю и не ведаю, что
это за женщина! Я встретил из в пути, когда был сам едва жив, старшая дала
мне напиться, - да наградит ее за это Бог. Спрашивай о ней Долив, если они
захотят только тебе ответить, потому что мне сдается, что они сами точат
зубы на этого подростка. Мне же не до того.
- Девочка, как малина! - сказал Белина.
- Да хоть бы она была, как ангел, каких ставят в костелах, не время
теперь думать о девушках, когда враг схватил нас за горло, - сказал
Топорчик.
Белина рассмеялся и умолк, но, должно быть, грешные мысли засели
крепко у него в голове, потому что, когда братья Доливы, проискав напрасно
по дворам, вернулись в горницу, он пристал и к ним, расспрашивая их о
женщинах, с которыми они приехали. Но те не охотно отвечали на его
вопросы. Им было неприятно, что еще кто-то, кроме них, заинтересовался
девушкой.
Так среди туч завеяло на радость молодым глазам, как ясное солнышко,
чудное девичье личико. Такова уж привилегия молодости, что и под самым
страшным гнетом она не перестает волноваться сердцем и мечтать. Старшие
беседовали о защите замка, да о хлебе, - а молодые только и думали о
голубых глазах Каси. Хозяйскому сыну, Томку Белине, который мог свободно
входить в помещение женщин, среди которых была его мать и сестра,
посчастливилось раньше всех полюбоваться хоть издали на прекрасную
девушку. Доливы же и думать не смели о том, чтобы приблизиться к ней.
Но под вечер Спыткова-мать вышла из горницы проведать того, кто так
хорошо услуживал ей во время дороги и так внимательно слушал ее рассказы.
Оба брата, увидев ее издали, так и бросились к ней навстречу. Вдова, помня
услуги Вшебора, вынесла ему под платком немного съестного, оставшегося от
дорожного запаса, чтобы угостить своего опекуна, - и увидев его брата,
разделила свое приношение на две части.
Оба принялись расспрашивать ее и ней самой и дочери.
- Благодарение Богу, - со вздохом отвечала вдова, - что мы попали
сюда. По крайней мере, здесь мы среди своих людей, и что они имеют, то и
нам дают! Здесь было бы легче и умирать! Обе мы в добром здравии, хоть
долго еще не забудем этот путь и все наши несчастья.
Так начав разговор, хотя и продолжавшийся жалобами на свою судьбу,
Спыткова повеселела и, блестя белыми зубами, то и дело бросала взгляды на
Вшебора.
Начав болтать она уже не могла остановиться: ей надо было так много
рассказать такого, чего Мшщуй еще не слышал - о своем прежнем богатстве, о
величии и могуществе своего рода, о любви мужа и обо всем, что она
испытала в жизни. Теперь она уже помышляла о том, как бы ей пробраться на
Русь к своим, где она надеялась найти защиту, помощь и нового мужа, так
как там еще многие вздыхали по ней.
Долго болтала вдова, - сопровождая свою речь то смехом то слезами,
кокетливо поглядывая своими черными глазами то на одного брата, то на
другого и энергично жестикулируя. Живая и говорливая, она отлично знала,
что может еще нравиться мужчинам, - но братья стояли перед ней в безмолвии
и неподвижности.
Подходили и чужие люди послушать и посмотреть на нее, а она с
увеличением слушателей становилась еще более словоохотливой, и когда
пришла пора прощаться и возвращаться к дочери, глаза ее уже были
совершенно сухи.
4
В одно осеннее утро двое людей, одетых по-крестьянски, в простых
сермягах, верхом на плохих конях с подосланным вместо седла куском
толстого сукна, медленно подъезжали к широко разлившейся Висле,
переполненной осенними дождями.
На возвышенном берегу ее виднелся издалека замок на холме и старый
город, раскинувшийся у подножия его.
В городе и его окрестностях царило оживление. Около замка,
окруженного валами, из-за которых выглядывал маленький костел без креста,
принадлежавший бенедиктинцам, (потому что еще в 1015 году их поселил здесь
Болеслав), передвигались массы народа, напоминавшие войско, разделенное на
отряды. Над толпой возвышались в различных местах изображения языческих
богов на длинных древках вбитых в землю, и красные знамена.
Всадники переглянулись между собой. Один из них, обветренный,
морщинистый и уже старый, хотя бодрый, был Собек, верный слуга Спытковой,
другой - молодой и более видный из себя, хотя и на нем была простая
сермяга, был скорее похож на воина, чем на простого крестьянина. Это был
Вшебор Долива. Обоих выслали на разведки из Ольшовского городища и велели
добраться, хоть до самого Маслава, лишь бы знать, что дальше делать, и как
выйти из беды.
Долива, принимая поручение, не обнаружил большой готовности: не
хотелось ему уезжать от Спытковой и ее дочери, но нельзя было отказаться,
потому что все настаивали на его выборе, помня его уверения, что при дворе
Мешка он был коморником вместе с Маславом и пользовался его дружбой и
доверием. Теперь этот самый Маслав, нечестным путем превратившись из
ничтожного мальчишки в Плоцкого князя, мечтал уже о завоевании всей
страны.
Сидевшим в замке надо было разузнать, как обстоит дело, и пристало ли
им, спасая жизнь черни, рассчитывать на Маслава. Вшебору не грозила
опасность, и кроме того он надеялся на свою находчивость.
Собек - простой человек, - не боялся ничего. Долива был бы очень рад
избегнуть всякой встречи с Маславом, но делать было нечего. В городище
сильно истощились запасы пищи: попасть в руки черни - значило то же самое,
что положить голову под плаху, следовательно, надо было искать
каких-нибудь путей к спасению.
Проводником Доливе дали старого Собка, который не терял присутствия
духа в самых затруднительных случаях; он остался верен себе и на этот раз,
когда надо было постоянно обходить стороною вооруженные отряды, избегать
поселений и прокрадываться чаще ночью, чем днем. Собек провел его так
искусно, что они, не встретив никого по дороге, прибыли целыми и
невредимыми на берег Вислы. Вшебор, который сначала говорил очень уверенно
о встрече с Маславом и надеялся на его дружбу, теперь, когда увидел перед
собой город и представил себе, как он предстанет перед Маславом, задумался
не на шутку.
Он уже начал сильно сомневаться в том, как его примут и вспомнят ли о
прежней дружбе. С тех пор, как они оба встречались при дворе, - многое
изменилось, а вести, доходившие со всех сторон о Маславе, не предвещали
ничего доброго.
Но нельзя же было возвращаться назад!
Собек молча взглянул ему в глаза и указал на реку.
Вшебору пришло в голову, нельзя ли как-нибудь, не открывая своего
имени, издали все высмотреть и не встречаться совсем с Маславом. Здесь
было много народа, и они могли незаметно вмешаться в толпу. Что из этого
выйдет, он и сам не знал. Они ехали шаг за шагом, и Долива еще придерживал
свою лошадь. Поначалу они договорились с Собком, что он постарается
добраться до самого Маслава. Но теперь это казалось и неудобным, и
опасным.
- Послушайте-ка, - тихо сказал Вшебор товарищу. - Не лучше ли будет
не лезть на рожон, а только издали присмотреться? Нас здесь никто не
знает.
- Как вы решите, так и будет, - возразил Собек. - Я ничего не знаю!
