- Но к сожалению, - продолжал он, - я вижу, что я ошибся.
Обвенчать-то я вас обвенчаю, но наши суровые, строгие законы, которых
нельзя обойти, противятся этому браку. Все наши юристы утверждают, что
этот брак не будет иметь значения. Не могу я умолчать об этом перед вами,
тем более, что это касается будущего наследника престола, и если бы
Господь нам даровал его, они добьются того, что этот брак будет признан
папой незаконным. Как бы то ни было, королева - хоть отец и берет ее в
Германию - жива. Ваш брак с ней был законным. Если бы вы, ваша милость не
жили с ней ни одного дня, тогда можно было расторгнуть эти узы. Но вы
пятнадцать лет молчали...
Король грустно поник головой, как бы с равнодушной решимостью.
- То же самое я слышал и от других, - тихо произнес он. - Но,
полагаясь на вас и на ваше слово, я дал уже слово этой женщине, которая
вскоре должна сюда прибыть; я не могу взять его обратно! Это было бы
недостойно меня, а за грех, как видно, придется впоследствии понести
наказание. Делать нечего, поздно, - грустно продолжал король. - Борьба с
судьбой, отказавшей мне в семье, завела меня слишком далеко. Я выйду,
вероятно, из нее побежденным, потому что судьба и Божья воля сильнее нас,
но я хочу бороться до последней минуты. Кто знает? Господь может
смилостивиться.
Аббат ничего не ответил.
Лица всех присутствующих были озабочены и нахмурены. Многие были
недовольны тем, что король женится на женщине неодинакового с ним
положения; это находили позором для короны, которую он носил. Казимир
видел устремленные на него странные, холодные, чуть ли не злобные взоры,
да и ему самому было как-то не по себе, и он не мог принудить себя быть
веселым.
Любовь к Рокичане зародилась при таких странных обстоятельствах,
пришла так быстро, разрослась так искусственно под влиянием пламенных
желаний и надежд, что теперь при наступлении решительного момента король
почти изумился, что мог так необдуманно и поспешно поступить.
Как раз когда он собирался в Тынец, пришло известие, что Аделаида,
которую отец должен был увезти в Германию, с некоторых пор больна,
чувствует себя очень плохо, и лечивший ее врач не ручается за ее
выздоровление.
В случае ее смерти Казимир мог сделать более соответствующий выбор и
сочетаться законным браком. Но он не хотел отказаться от своего слова;
свита, посланная за Рокичаной, в тот же вечер прибыла с ней в Тынец.
Казимир вышел навстречу, заставляя себя быть веселым и радостным.
В костеле все уже было приготовлено для совершения обряда венчания.
Ксендз Ян был в митре и с посохом, в сопровождении духовенства, появился
перед алтарем.
Король и Рокичана стали перед ним. С какой-то поспешностью, как бы
боясь чего-то, чего никак не могла понять невеста, ксендз связал руки,
благословил, и король с молодой женой тотчас же уехал в Краков.
Дорогой Казимир сообщил Кристине, что по причине ссоры между ним и
краковским епископом их брак до поры до времени должен остаться, если не
тайной, то, по крайней мере, не разглашенным во всеуслышание.
Прекрасная Кристина приняла это распоряжение с угрюмым молчанием.
Выдернув руку, которую король держал, она повернулась в другую сторону.
Это была первая размолвка двух почти незнакомых людей, и размолвка,
обещающая не увеличение и расцвет любви, но раздражение, недоверие и
ссоры.
- Для меня, - произнес король, - ты жена, но с объявлением тебя
королевой нужно обождать.
Кристина приняла эти слова с гордым молчанием и, по прибытии в замок,
заперлась в своих комнатах, сказываясь больной. Казимир пытался ее
утешить, но все было напрасно. В нем заговорила королевская гордость, и
спустя несколько дней после свадьбы, он уехал на охоту, оставив молодую
жену одну. Самолюбие Рокичаны было задето за живое, и она плакала от обиды
и гнева.
Кроме Кохана, который, казалось, был к ней расположен, она не имела в
Кракове никого, кто бы ей сочувствовал; на нее все смотрели не как на
королеву, а как на неприятную и унизительную помеху. Никто к ней не
приближался, не заискивал, как бы предчувствуя, что она не будет иметь
здесь никакого значения. Все громко и повелительно порицали смелую попытку
короля вторично жениться.
Кохан, видя ее раздраженной, грустной, в слезах, в отчаянии от
равнодушия супруга, советовал ей снискать его расположение кротостью,
смирением. Но на это она не была способна. Она требовала своих прав,
упрекала, и Казимир после каждого посещения охладевал к ней и уходил все
более и более раздраженным.
Кохан видел, что они не могут быть счастливыми, и его смущало то, что
все, единогласно, начиная с аббата, считали этот брак недействительным.
Рокичане никакое сомнение не приходило в голову: она была уверена,
что обряд венчания, совершенный епископом - ибо никто не открыл ей истины
- имеет законную силу.
Казимир с каждым днем охладевал к ней и становился равнодушнее; этому
способствовала их семейная жизнь, которую лишь редкие проблески счастья
делали сносной. Окружающие составляли планы относительно будущего и
открыто поговаривали о том, как бы выжить гордую чешку, отвязаться от этой
мещанки, а вместо нее найти для Казимира подругу жизни более молодую, с
лучшим характером и более знатного происхождения. Рокичана, однако, не
падала духом под ударами судьбы; но вместо того, чтобы вызвать в себе
сочувствие, она надоедала всем жалобами, надменным обращением, все
возраставшими требованиями. Ее начали избегать.
Не найдя радости в семейной жизни, король искал утешения в
государственных делах. После введения новых законов, учреждения верховного
суда в Вавеле и приведения в порядок соляных копей он всецело отдался делу
украшения городов и занялся постройкой зданий и замков.
До того времени почти все они были деревянные, окруженные земляными
валами, частоколом и рвами; понятно, что такие укрепления не могли
выдержать даже самого слабого нападения.
Во всех частях огромного государства, которым управлял Казимир, нужно
было построить для защиты и для безопасности каменные стены, так как они
одни могли противостоять новым осадным способам, таким как подбрасывание
огня, пробивание стен тараном.
Вокруг Вислицы и Плоцка были уже воздвигнуты стены, но надо было еще
построить замки в завоеванной Руси и возвести укрепления везде, куда
неприятель мог только пробраться; а куда же он не мог беспрепятственно
проникнуть в этих широких низменностях, защищаемых лишь маленькими
речками, покрывающимися зимой льдом?
Казимир задался целью укрепить города и замки; ему стыдно было за эти
старые лачуги, загородки из хвороста и глины, за сараи из сосновых бревен,
так часто становившиеся добычей огня.
Каждая его поездка по стране вызывала новые распоряжения: в одном
месте должен был быть воздвигнут замок, в другом - город и могучие стены.
Его теперь также захватила мысль оставить после себя каменные, долговечные
постройки в городах, как прежде вислицкие законы.
Одним из его любимых приближенных наравне с ксендзом Сухвильком
сделался Вацлав из Тенчина, которому все завидовали.
Это был человек знатного происхождения, но с пустым карманом. Он был
из семьи Топорчиков, одной из древнейших рыцарских фамилий в Польше, и по
своему образованию не мог избрать другого занятия, кроме военного.
Семья Топорчиков была довольно многочислена, и некоторые из них,
материально не обеспеченные, ждали лучших времен, надеясь на наследство,
брак или королевские подарки.
В молодости Вацлав обучался военным наукам, затем его уговаривали
сделаться духовным, предсказывая ему почетное положение, но он предпочел
школы, книги и отправился в Италию, в которой тогда можно было многому
научиться.
Вацлав из Тенчина, присматриваясь к великолепным остаткам римских
древностей, к новым постройкам и городам, возвышающимся на вершинах гор,
пристрастился к архитектуре.
Землевладелец, рыцарь добровольно сделался архитектором. Ничто не
могло отвлечь его от изучения искусства, с каким тамошние жители строили
из огромных глыб стены и выводили своды; в Польше ничего подобного не
было, а между тем, могло быть.
Опьяненный этой мыслью, молодой Вацлав, возвратившись на родину и
получив доступ ко двору, так увлекательно изобразил Казимиру картину
виденных им чудес, что у короля явилась мысль украсить подобными
постройками свою родную страну, и он назначил Вацлава своим главным
помощником.
Он взялся ему доставить людей, денег и материал. Великая мысль об
укреплении страны наподобие тех, которые ее уже опередили, овладела ими
обоими.
С завистью смотрели на этого нового любимца, к которому король с
каждым днем все более и более привязывался. Родственники и приятели косо
смотрели на этого рыцаря, который осмелился стать простым каменщиком, а
король называл его своим другом, помощником, сажал вместе с собой за стол,
проводил продолжительное время в беседах с ним и относился к нему с такой
же любовью, как тот к своему искусству.
В те часы, когда они касались всего, в чем нуждалась тогдашняя
Польша, и что они надеялись сообща доставить ей, Казимир забывал обо всем:
о былом горе и новых разочарованиях. Он утешал себя надеждой оставить
после себя страну с незыблемыми законами, благоустроенной, разбогатевшей и
более могущественной, чем раньше, в городах которой живут крестьяне,
иностранцы, поселенцы, множество переселенцев; все они счастливы,
пользуются безопасностью, находятся под защитой законов и впоследствии
становятся верными сынами той земли, на которой они работали.
Такие мысли доставляли ему величайшее наслаждение, и он часто шептал
про себя:
- Я не оставлю после себя наследника, но потомством моим будут
города, суды, народ, возрожденный миром, и эти вековечные постройки.
Часто после таких разговоров с Вацлавом король, вспомнив о
каком-нибудь городе, тотчас же отправлялся туда, чтобы осмотреть и
обсудить, как его укрепить. Тогда уж никакие препятствия не могли его
удержать. Забывая о всех заботах, отказываясь от всяких развлечений, он с
небольшой свитой, в сопровождении неизменного Вацлава ездил осматривать
местность, искать средства для скорейшего выполнения задуманного плана;
чаще всего он выделял для этих грандиозных построек крупные суммы из
денег, собранных в копях Велички, и работа быстро двигалась вперед под
наблюдением умелого любимца.
Строил король, и его примеру следовали другие: Бодзанта продолжал
снабжать брата деньгами на постройку баснословного дворца, узреть который
ему никогда не пришлось; строили и купцы в городах, и сельские обыватели в
деревнях...
Подобно тому, как весеннее солнце заставляет произрастать из земли
засеянные зерна, так и покровительство Казимира создавало великих в то
время людей: ксендза Сухвилька, Вацлава из Тенчина. Все они были его
питомцы.
В характере Казимира было браться за дело с рвением, не позволяющим
погибнуть однажды зарожденной мысли. Взявшись за какое-нибудь дело, он
непременно доводил его до конца, не обращая внимания на все препятствия,
как в браке с Рокичаной. Но там, где дело шло о личном счастье, у него
скоро наступало пресыщение и разочарование; если же дело шло о благе
страны, его ничто не могло остановить. Так он, не обращая внимания на
неудовольствие и ропот дворян и духовенства, обнародовал вислицкие статуты
и положил таким образом краеугольный камень будущего законодательства
